с другой, есть важный вопрос: отказывая «недоучившимся и недопонявшим» любителям в доступном объяснении, держа высокую профессиональную ( я подчеркнул бы это слово — профессиональную, И.И.) планку, не выплесните ли вы с водой и ребёнка?!
А у меня встречный вопрос: А есть ли в такой воде ребенок? Не пуста ли вода в поэтическом сосуде?
Дело в том, что истинная, классическая, поэзия (это я тоже говорю как филолог с высшим образованием) всегда ставила перед собой высокие цели. Высокое, может быть даже запредельно высокое – словно солнце освещало путь музы истинного поэта. То есть, у поэта сначала вспыхивало это солнце, а потом уже, как следование свету этого солнца — рождались стихи. И даже если они оказывались неумелыми, незрелыми, как у начинающих, то все равно свет солнца в них присутствовал. И потому этот свет никаким образом невозможно выплеснуть как ребенка.
Высокая планка, которой пользуется Надежда – это и есть, пожалуй, единственный критерий определения: есть ли небесный свет в стихах, или это умелая, или неумелая имитация истинного света.
Хочу очередной раз поддержать Надежду. Для меня лично бальзам на душу высокая планка, которую она примеряет к литературному творчеству. Но я в данном случае хочу ответить на её глубинную боль и озабоченность своей глубинной болью и озабоченностью. Тем более, что, думается, тут мы совпадаем. Если это окажется оффтопом, то удалю.
В ПОИСКАХ УТРАЧЕННОГО РАЯ
Я учился жить у Сталкера, героя одноименного фильма Арсения Тарковского. Привязывал к гайке кусок ленты. Размахивая, бросал наугад, проверяя, как зона отреагирует на брошенный в неё предмет.
Но моя зона иная. Уход в неё Маяковский назвал «ездой в незнаемое». Я «заехал» в неё где-то полвека назад, и до стих пор нахожусь там. Разве что только глаз стал наметанным, бросаю гайки прицельно, почти наверняка зная, где зона взорвется, а где – нет.
Нет, не ради красивого словца, или изысканного поэтического тропа я обрек себя на вечное, как оказалось, скитание в зоне неведомого. Я ищу в этой зоне утраченный рай. И все свои попутно сочиненные в этом поиске поэтические и прозаические строки, не задумываясь, скопом отдам за то, чтобы хоть одним глазком, и хотя бы издали взглянуть на него, чтобы убедиться, что он таки есть. И тогда, как говорил Есенин: «и умереть не жаль».
Мне рай разглядеть не сложно, поскольку я реально жил в нем. Мое детство, отрочество и ранняя юность – это в буквально смысле было время провождения в раю. Мы были абсолютно свободны: купались, загорали, играли во всевозможные игры, мастерили всякие поделки, и это все без какого-либо вмешательства взрослых: все это естественным образом исходило из нас самих. А родители, надо отдать им должное, только поддерживали наши увлечения.
Разве огонь вдохновения и увлеченности делами не мог перерасти во взрослую жизнь? Мог! И должен был перерасти. Тогда и взрослая жизнь сделалась бы для меня продолжением детского рая. Увлеченные игры даже у диких зверей перерастают в увлеченные взрослые деяния. И плеяду великих людей пополняют те, кто сумел в себе сохранить детство.
Что же встало на пути к моему взрослому раю? – ЛОЖЬ. Обычная, даже можно сказать заурядная ложь. Оказалось, чтобы жить взрослой жизнью, нужно лгать. И самая распространенная ложь – это ложь во благо. Но в раю не лгут. Рай и ложь принципиально несовместимы.
Так что я, используя гайки Сталкера, прощупываю зону незнаемого – ищу землю обетованную моего детства – такую взрослую жизнь, где нет, и в принципе не может быть лжи. Найду ли я её? – не знаю. Но пока жив – буду искать до последнего своего вдоха.
Никогда не ставил себе никаких планов, чтобы не впадать в рабскую зависимость от обязательств по отношению к самому себе. Где-то лет сорок тому назад, когда решил уйти во внутреннюю эмиграцию, и естественно оказался в одиночестве, мне, чтобы в буквальном смысле выжить в этом качестве, нужно было жить на полную мощь своих личностных возможностей. Именно тогда и пришлось осваивать всевозможные оздоровительные системы, чтобы повысить и укрепить свой жизненный потенциал.
Именно тогда для меня перестали существовать промежуточные этапы, типа к определенному сроку сделать это, потом – это, потому другое. Вся мои дела (творческие, бытовые, семейные, а в последнее время и огородные) превратились в один непрекращающийся ни на минуту деловой (если так можно назвать) процесс. Притом разницы между ними, скажем, творчеством и мытьем посуды, или приготовлением плова – я не делал: все мои дела – равноценны и равновелики. Все они ведомы Волей Господа.
То есть я своего рода – человеко-робот: запрограммированный, и уже давно, на максимально качественное выполнение текущих дел. Мне неведома скука. Я ни одной минуты не провожу без дела, Даже когда лежу (отдыхаю), использую паузу для медитации или молитвы. А потом поднимаюсь и с новыми силами включаюсь в нескончаемую вереницу насущных дел.
Да, вот еще, одиночество меня ничуть не тяготит. Мы с супругой бывало, шутим: даже если бы оказались вдвоем на необитаемом острове, то одиночеством не страдали.
Но это (отдаю себе отчет) — следствие внутренней эмиграции. И жена моя, как жена декабриста, добровольно приняла на себя судьбу супруги внутреннего эмигранта. И так же отдаю отчет, что только благодаря внутренней эмиграции я и выжил, и живу до сих пор. Кстати, по обывательским меркам – относительно успешно.
А по мне опять же нет никакого противоречия. Повторюсь, в светском отношении к литературе между талантом и графоманом нет разницы, и определять кто он – может только сам автор. А в нравственном восприятии литературы – разница кардинальная: талант – Дар Божий, графоман – дар сатанинский.
Правила «Клуба писатели за добро» — сформулированы на категориях нравственности. Ибо само понятие ДОБРО – нравственно. А любое проявление Добра, даже если писательское мастерство не совсем умелое (беспомощное), то оно все равно — от Бога, и это в любом случае Дар Божий, и потому в нем изначально присутствует талант пусть даже в зачаточной форме.
Из этого следует, что среди авторов Клуба по определению нет людей НЕ ТАЛАНТЛИВЫХ. Я в Клубе уже 4 года, принимал участие в сотни обсуждений, но никто никогда ни на кого не говорил, что он графоман, или называл его творения графоманскими. Речь в обсуждениях шла только о степени мастерства и предложения были направлены исключительно на то, как мастерство улучшить. То есть, выражаясь философским языком, обсуждения были количественными, но не качественными.
Никак не могу взять в толк, что Вас подвигло написать такое: «…больший грех — судить других, приписывая себе право определять, кто талант, а кто — графоман…» Ведь, повторяюсь, за четыре последних года я ни разу ни у кого не замечал в Клубе такого суда… И в то же время в правилах Клуба четко прописан запрет на произведения сатанинского (а по моему определению графоманского) толка. Что же тогда правила Клуба – греховны, коли они берут на себя право судить?..
Я лично считаю, что позиция правил Клуба верная, поскольку судить в нравственной сфере нужно и категорично.
Елена, у меня ровным счетом наоборот, все яйца разложены по полочкам как в Системе Менделеева: богу богово а кесарю кесарево, четкое определение таланта, как Дара Божьего, и графомана, как «дара сатанинского».
Но Вы на мой вопрос так и не ответили… Как быть с сатанинским даром (в моем понимании графоманством)? Пусть пишет и радуется? Но тогда зачем ему запрещать публиковаться и выступать в Клубе?
Очень правильно сказано, что «Пусть пишет и радуется, а не пребывает в унынии, что грех куда больший.» :)
Но тогда ответьте мне на простой (проще некуда) вопрос: а как быть с тем автором, который в своих произведениях «использует нецензурную лексику, нарушает этические нормы, разжигает межнациональную и межрелигиозную рознь, высказывает призывы к агрессии, военным действиям, пропагандирует насилие», а я бы еще добавил, который весь свой внутренний негатив выплескивает на читателя и получает от этого колоссальное сладострастное наслаждение?
По Вашей логике получается, что нужно кардинально менять правила нашего Клуба?
В моем понимании талант – Это Божий Дар. А Вы, как мне кажется, воспринимаете его как Мастерство. И потому я по-Вашему вроде как оцениваю так: мастеровитое произведение — значит талантливо, не мастеровитое – значить графоманское. Покажу на пальцах, что я так не думаю.
Вот Вы написали. «Что плохого или сатанинского, как вы выражаетесь, в том, что человеку стало хорошо на душе? Что в написании пусть даже бесталанных стихов или рассказов он находит удовольствие? Возможно, это помогает ему пережить какие-то тяжелые моменты в жизни, справиться с болезнью, одиночеством? Настолько ли все мы талантливы, чисты и безгрешны, чтобы судить «графомана»?». Так вот для меня — у всех, кто пишет, чтобы «пережить какие-то тяжелые моменты в жизни, справиться с болезнью, одиночеством?» — по определению присутствует искорка Дара Божьего (таланта), пусть даже в самом зачатке. И дело только за нарабатыванием мастерства. Помогать им, ежели они желают этого – богоугодное дело. И творчество таких людей, даже если они поначалу пишут сикись-накось – богоугодное, ибо априори выполняют Божью Волю.
И наоборот (опять цитирую Вас) «И, конечно, совсем другое дело, когда графоман возомнит себя гением, кичится купленными званиями и медалями и норовит навязать свои творения. И критики, даже дружеской, при этом не приемлет.» Так вот, согласитесь, что он получает от своего поведения колоссальное удовольствие. Может быть даже гораздо большее, чем человек, который с помощью творчества пытается справиться со своим недугом или одиночеством.
То есть моя генеральная мысль о том, что получение удовольствия (когда становится хорошо на душе) не может быть критерием определения таланта.
И наконец третий случай. Вот Вы на другой ветке написали. «мне почему-то кажется, что произведения этого автора совсем не в формате нашего сайта.» Хотя литературное мастерство этого автора на высочайшем уровне. Для этого достаточно прочесть несколько его абзацев. Дай Бог нам всем достичь такого уровня. Но почему тогда он не в формате? Для меня лично ответ очевидный. Все, что я прочитал у него, написано не по Божьей, а наоборот – по Сатанинской воле. И ведомо не Любовью, как при Божьем даре (таланте), а ненавистью.
Поэтому, повторяю еще раз — при светском подходе к литературе талантливого человека от графомана отличить невозможно. Разница между ними, при том кардинальная определяется только в сфере нравственности (Веры). Отсюда, наверное, мы с Вами никак не можем прийти к общему знаменателю.
Не совсем так. Бардак — это ДАННОСТЬ. А вот упорядочивание бардака — это действительно норма жизни. Но (и это главное )- не в ущерб самой жизни. Потому как бардаку нет и никогда не будет ни конца ни краю. Сколько не пытайся, а бардачина (мне понравилось это слово) всегда найдет себе место.
Графоманство (повторяю) на мой взгляд — безталантное письмо, письмо без Божьего Дара. В великой литературе, да и не особенно великой — непременно присутствует Божий Дар. Даже если по началу современникам его разглядеть не удалось.
А уж как становится хорошо на душе графоману, когда он сотворит нечто графоманское! А страдания будут плотом, да и мало ли отчего они могут возникать… А радость («Счастье») графоманского творчества может сопровождать всю жизнь…
В том то все и дело, если талантливый человек пишет для Бога (Идеи), то неталантливый — исключительно для себя, чтобы пережить сатанинскую сладость творчества
Я бы сказала, что больший грех — судить других, приписывая себе право определять, кто талант, а кто — графоман…
Определить: талантлив ли человек, или графоман — может только сам автор. И сделать это проще простого: нужно только задаться вопросом, кому он служит: Богу или Сатане. Ответ придет незамедлительно. Даже если автор атеист (светский человек). А верующие люди априори никого не судят, ибо следуют заповеди — не суди и сам судим не будешь…
Безусловно, молитва – высшее (запредельное) проявление Слова. И в этом смысле ни одно стихотворное Слово не может сравниться со Словом молитвы. Даже совершеннейшее Слово поэзии Пушкина может конкурировать разве что с мантрами (на себе проверял), но не со Словом молитвы.
Но тогда вопрос: а зачем Господь одаривает людей словесным даром (стихотворным талантом)? Я лично отвечаю на этот вопрос так: а — чтобы человек в словесном творчестве уподоблялся Ему в качестве Созидателя, чтобы он, человек, лично включался в продолжающийся процесс созидания Человеческого Мира.
Так вот, только то словесное творчество, которое направлено на созидание внешнего и внутреннего человеческих миров – и является богоугодным: а все остальное – греховным, или как говорят в миру – графоманским.
Возможно, у вас есть более действенные причины поставить себе привычку писать? Расскажите о них!
Расскажу с удовольствием. Вырабатывание привычки писать – это первая (детсадовская) стадия, потому как в этом значительно присутствует механический элемент, что-то вроде дрессировки самого себя. Но эта стадия необходима, чтобы проверить: а является ли писательство твоей жизненной потребностью, то есть относишься ли ты к категории истинных писателей, которые не могут не писать. Если же в процессе этой тренировки окажется, что можешь не писать, то не пиши. И беги пока не поздно от писательства сломя голову.
Но ежели убедишься, что не писать не можешь, что писательство правдами и неправдами лезет из тебя, порою, в самый неподходящий момент, тогда приступай к следующей стадии – упорядочиванию его. И вот тут нужен глубочайший переворот всей твоей личности (второе рождение), в которой писательство становится ни только первоосновным смыслом твоей жизни, но и самой жизнью. И вот когда ты естественно начинаешь жить писательством, все становится на свои места (упорядочивается). Для писательства отводится определенное (может быть самое лучшее) время суток и самое удобное творческое место. Когда оно образует гармоничный узор со всеми иными необходимыми насущными делами, и более того – задает им самый высокий созидательный запал. Человек умеющий достигать вдохновения в каком-нибудь одном деле делает вдохновенно и все остальные свои дела. Писательское творчество превращается в своего рода ледокол, который, взламывая льды обыденного сопротивление, тянет за собой вереницу всех остальных дел.
Но такое личностное преобразование возможно при условии, если творческая (писательская) личность сосредоточена исключительно на самой себе и Боге (или, если писатель не верующий — на иной великой Идее). И боже упасти впускать в эту конструкцию кого-либо: а тем более – читателя, чтобы заручиться одобрением, признанием, или моральной поддержкой с его стороны. Все это костыли, которые будут мешать творческой свободе. О читателе можно задуматься только после окончания творческого акта, когда наступает черед остальных насущных дел. Кстати, общение с читателем, если таковое возможно, может протекать так же вдохновенно, как и сам творческий акт. Но это уже качественно иной вид жизнедеятельности, ни в коем случае их нельзя смешивать. Есть риск лишиться и того, и другого…
Интересно, с каких пор стихотворчество стало грехом?
Грехом оно было всегда испокон веков, когда писалось, как отсебятина (от себя), то есть графоманство в ругательном смысле этого слова. А именно — при отсутствии таланта. А талант — это Дар Божий. И когда ты реализовываешь этот Дар, то вольно или невольно выполняешь Божью Волю. А вот насколько ты её выполняешь, не скатываешься ли при этом в греховность (графоманство), может определить только Сам Бог.
Вот потому вопрос священника мудр: «Для чего (и кого) пишете?» ответ очевиден: если не для Бога — то грех.
Абсолютный параллельщик только — Сам Господь Бог, а абсолютный перпендикулярщик — Дьявол. Все остальные живые существа – комбинации того и другого, даже дикие звери. Для меня перпендикулярщики те, в ком перпендикулярность доминирует, а параллельщики – у которых доминирует параллельность. Всякий человек может переходить из одного этого состояния в другое, и обратно.
Но почему мне удобно оперировать этими категориями? Вот скажем перепендикулярщик страдает свойственными этому классу людей недугами, как-то хандра, уныние, неверие в свои силы, депрессия, или хуже того подвергается всевозможному психологическому насилию. Так вот излечиться ото всего этого (теоретически, понятное дело) можно одномоментно – нужно перейти в состояние параллельности. Более того при столкновении с перпендикулярщиком (на работе, в близком круге общения) самая лучшая защита от абсолютно любой психологической агрессии–параллельность, поскольку последняя переносит тебя в другое измерение, недоступное для перпендикулярщика.
Но скажу, что параллельность – это своего рода живая вера (религия), точнее – выжимка из чуть ли ни всех великих религий. Наиболее ярко параллельность выражена в исламе во фразе: «На всё воля Аллаха» Переведенная на язык любой гуманистической религии она – квинтэссенция ПАРАЛЛЕЛЬНОСТИ. В православии, к примеру, она звучит так: «Не моя, но Твоя Воля, Господи»
Короче, лучше параллельности — способа излечения ото всех психологических недугов, описанных выше – просто на просто нет. В этом случае она действительно – панацея.
Так, Ольга, человеческий мир – сплошной бардак, ибо – не совершенен. Точно такой же бардак и — внутренний мир человека, ибо изначально греховен. А дело культурного человека — облагораживать по мере сил и возможностей тот и другой бардаки. И ежели человек устал от дел, то ему простительно переводить дух в бардаке. Но вот если заставлять себя и в усталости наводить порядок – то значит множить бардак, по крайней мере в своем внутреннем мире. Потому как делать что-либо в усталости, против собственного желания и на фоне негативных переживаний – это значит превращать себя в раба. Что уж совсем никуда не годится…
Я давно уже не оперирую понятием «любви (или не любви) к себе.
Своим неуемным стремлением к гармонизация всего и вся (данным мне, полагаю, даром Господом) я разделил всех людей на два качественно разных класса. Первый назвал ПЕРПЕНДИКУЛЯРЩИКАМИ, второй – ПРАЛЛЕЛЬЩИКАМИ. Первые относятся ко всему, а в частности к окружающим людям перпендикулярно – лоб в лоб, живут по законам курятника, отвоевывая у другого свое место под солнцем, пребывают в вечной борьбе за существование. Для них собственное Я – является доминантным. Это может быть здоровый, или наоборот, нездоровый эгоизм. Природа перпендикулярности передана нам в наследство из дикой природы.
Параллельность – это уже сугубо человеческая, в буквальном смысле культурное проявление. В основе её – ВЕРА, стремление к Идеальному. Параллельщикам чуждо стремление отстаивать свое место под солнцем. Они живут ради Цели. А Цель у них одна – уподобление Богу, служение Ему. И тогда их жизнь обретает протяженность во времени, начинаясь из бесконечного прошлого и уходит в бесконечное будущее. То есть она параллельна бытию Божьему. Она ни с какой иной жизнью не пересекается, а, следовательно, принципиально бесконфликтна. Параллельщики – это главным образом созидатели, ибо и Господь выступает в качестве всеобъемлющего Созидателя. Они могут вступать в созидательные союзы с другими параллельщиками, но при этом всегда остаются самими собой.
Перпендикулярщики живут здесь и сейчас, и — пока у них есть возможность отстаивать свое место под солнцем; у них нет никакого будущего, кроме своего пресловутого места под солнцем. Параллельщики в отличие от них живут в вечности. При столкновении перпендикулярщиков с параллельщиками (первые могут встать на пути вторых), выигрывают всегда вторые, поскольку пока первые будут чинить козни вторым, те легко проскочат мимо в будущее, неподвластное первым. При условии, конечно если не удастся сдернуть параллельщиков в перпендикулярность, то есть вынудить их предать Идею.
Так вот, жизнь параллельщиков представляет собой цепочку дел от самых высоких (непосредственно созидательных) и подготовительных (черновых, не творческих). Но все они — равноценны и равновелики. Написание вдохновенных стихов нисколько не лучше, но и не хуже чистки, скажем, унитаза, а уж тем более мытья посуды. Творческий процесс параллельщиков представляет собой один непрерывный процесс, и естественно по ходу его может наступать усталость. Я лично при ощущении усталости всякий раз приостанавливаю свою работу, не зависимо от того, когда она настигла меня: при написании прозы, или на огороде, или при мытье посуды. У меня не возникает никаких негативных переживаний при виде немытой посуды. Поскольку знаю, что как только отдохну, непрерывный процесс моего параллельного жизнеосуществления возобновится.
Спасибо! Мне приятно было это читать. Слава Богу, мусор, который «неблагодарные потомки» набросали на могилу Вождя, начал понемногу развеиваться ветром. Да и сами «неблагодарные потомки» начали покидать Россию… Так что дело идет к лучшему…
Всегда уважал Галину за прямоту и непосредственность, ибо где непосредственность – там и талант. Вот и сейчас она поставила перед нами вопросы, которые могла задать только она, и может быть даже не давая себе отчета в том, насколько они значимы. И чтобы ответить на них, нужно набраться смелости ответить на вопрос фундаментальный: ЗАЧЕМ ВООБЩЕ НЫНЕ ПИШУТСЯ СТИХИ?
Если для самоудовлетворения (категория: пишу, потому что не могу не писать), то на все вопросы Галины ответы утвердительные. Поскольку в эту категорию входят и гении, и графоманы. И каждый может за свой счет издать книжку своих стихов, чтобы раздарить их родным и знакомым, совершенно не заботясь о том, будут ли они прочитаны.
Ежели для того, чтобы в писательских организациях (тусовках) найти единомышленников, и быть признанным ими, чтобы не чувствовать себя в абсолютном одиночестве, то и в этом случае на все вопросы Галины ответы положительные. Она безоговорочно (на мой взгляд) принята в семью Клуба писателей за добро.
Но ежели для чего-то другого, высшего, заоблачно высокого, во имя, скажем, вселенского счастья на земле, чтобы своими живыми пламенными строками приближать это счастье, то, безусловно, прав оппонент Галины. Но – ровным счетом наполовину. Поскольку образ вселенского счастья – у каждого индивидуален. И такой поэт смотрит на мир (в том числе на поэзию другого) с позиции — насколько мир (в том числе и поэзия другого) соответствует этому образу. С точки зрения оппонента поэзия Галины не соответствует.
Но значит ли это, что поэзия Галины в принципе не может соответствовать образу вселенского счастья? Ни в коем случае! И сугубо классическая поэзия, в том числе и в форме акростихов и сонетов вполне может выражать это вселенское счастье. Но с одним принципиальным условием, ежели Галина выскажет, какие требования она сама предъявляет своим стихам. То есть выступит со своего рода манифестом. Кстати обычным делом для поэтов в серебряном веке, когда поэзия массово творилась во имя вселенского счастья, и манифесты были в порядке вещей.
А у меня встречный вопрос: А есть ли в такой воде ребенок? Не пуста ли вода в поэтическом сосуде?
Дело в том, что истинная, классическая, поэзия (это я тоже говорю как филолог с высшим образованием) всегда ставила перед собой высокие цели. Высокое, может быть даже запредельно высокое – словно солнце освещало путь музы истинного поэта. То есть, у поэта сначала вспыхивало это солнце, а потом уже, как следование свету этого солнца — рождались стихи. И даже если они оказывались неумелыми, незрелыми, как у начинающих, то все равно свет солнца в них присутствовал. И потому этот свет никаким образом невозможно выплеснуть как ребенка.
Высокая планка, которой пользуется Надежда – это и есть, пожалуй, единственный критерий определения: есть ли небесный свет в стихах, или это умелая, или неумелая имитация истинного света.
В ПОИСКАХ УТРАЧЕННОГО РАЯ
Я учился жить у Сталкера, героя одноименного фильма Арсения Тарковского. Привязывал к гайке кусок ленты. Размахивая, бросал наугад, проверяя, как зона отреагирует на брошенный в неё предмет.
Но моя зона иная. Уход в неё Маяковский назвал «ездой в незнаемое». Я «заехал» в неё где-то полвека назад, и до стих пор нахожусь там. Разве что только глаз стал наметанным, бросаю гайки прицельно, почти наверняка зная, где зона взорвется, а где – нет.
Нет, не ради красивого словца, или изысканного поэтического тропа я обрек себя на вечное, как оказалось, скитание в зоне неведомого. Я ищу в этой зоне утраченный рай. И все свои попутно сочиненные в этом поиске поэтические и прозаические строки, не задумываясь, скопом отдам за то, чтобы хоть одним глазком, и хотя бы издали взглянуть на него, чтобы убедиться, что он таки есть. И тогда, как говорил Есенин: «и умереть не жаль».
Мне рай разглядеть не сложно, поскольку я реально жил в нем. Мое детство, отрочество и ранняя юность – это в буквально смысле было время провождения в раю. Мы были абсолютно свободны: купались, загорали, играли во всевозможные игры, мастерили всякие поделки, и это все без какого-либо вмешательства взрослых: все это естественным образом исходило из нас самих. А родители, надо отдать им должное, только поддерживали наши увлечения.
Разве огонь вдохновения и увлеченности делами не мог перерасти во взрослую жизнь? Мог! И должен был перерасти. Тогда и взрослая жизнь сделалась бы для меня продолжением детского рая. Увлеченные игры даже у диких зверей перерастают в увлеченные взрослые деяния. И плеяду великих людей пополняют те, кто сумел в себе сохранить детство.
Что же встало на пути к моему взрослому раю? – ЛОЖЬ. Обычная, даже можно сказать заурядная ложь. Оказалось, чтобы жить взрослой жизнью, нужно лгать. И самая распространенная ложь – это ложь во благо. Но в раю не лгут. Рай и ложь принципиально несовместимы.
Так что я, используя гайки Сталкера, прощупываю зону незнаемого – ищу землю обетованную моего детства – такую взрослую жизнь, где нет, и в принципе не может быть лжи. Найду ли я её? – не знаю. Но пока жив – буду искать до последнего своего вдоха.
Именно тогда для меня перестали существовать промежуточные этапы, типа к определенному сроку сделать это, потом – это, потому другое. Вся мои дела (творческие, бытовые, семейные, а в последнее время и огородные) превратились в один непрекращающийся ни на минуту деловой (если так можно назвать) процесс. Притом разницы между ними, скажем, творчеством и мытьем посуды, или приготовлением плова – я не делал: все мои дела – равноценны и равновелики. Все они ведомы Волей Господа.
То есть я своего рода – человеко-робот: запрограммированный, и уже давно, на максимально качественное выполнение текущих дел. Мне неведома скука. Я ни одной минуты не провожу без дела, Даже когда лежу (отдыхаю), использую паузу для медитации или молитвы. А потом поднимаюсь и с новыми силами включаюсь в нескончаемую вереницу насущных дел.
Да, вот еще, одиночество меня ничуть не тяготит. Мы с супругой бывало, шутим: даже если бы оказались вдвоем на необитаемом острове, то одиночеством не страдали.
Но это (отдаю себе отчет) — следствие внутренней эмиграции. И жена моя, как жена декабриста, добровольно приняла на себя судьбу супруги внутреннего эмигранта. И так же отдаю отчет, что только благодаря внутренней эмиграции я и выжил, и живу до сих пор. Кстати, по обывательским меркам – относительно успешно.
Правила «Клуба писатели за добро» — сформулированы на категориях нравственности. Ибо само понятие ДОБРО – нравственно. А любое проявление Добра, даже если писательское мастерство не совсем умелое (беспомощное), то оно все равно — от Бога, и это в любом случае Дар Божий, и потому в нем изначально присутствует талант пусть даже в зачаточной форме.
Из этого следует, что среди авторов Клуба по определению нет людей НЕ ТАЛАНТЛИВЫХ. Я в Клубе уже 4 года, принимал участие в сотни обсуждений, но никто никогда ни на кого не говорил, что он графоман, или называл его творения графоманскими. Речь в обсуждениях шла только о степени мастерства и предложения были направлены исключительно на то, как мастерство улучшить. То есть, выражаясь философским языком, обсуждения были количественными, но не качественными.
Никак не могу взять в толк, что Вас подвигло написать такое: «…больший грех — судить других, приписывая себе право определять, кто талант, а кто — графоман…» Ведь, повторяюсь, за четыре последних года я ни разу ни у кого не замечал в Клубе такого суда… И в то же время в правилах Клуба четко прописан запрет на произведения сатанинского (а по моему определению графоманского) толка. Что же тогда правила Клуба – греховны, коли они берут на себя право судить?..
Я лично считаю, что позиция правил Клуба верная, поскольку судить в нравственной сфере нужно и категорично.
Но Вы на мой вопрос так и не ответили… Как быть с сатанинским даром (в моем понимании графоманством)? Пусть пишет и радуется? Но тогда зачем ему запрещать публиковаться и выступать в Клубе?
Но тогда ответьте мне на простой (проще некуда) вопрос: а как быть с тем автором, который в своих произведениях «использует нецензурную лексику, нарушает этические нормы, разжигает межнациональную и межрелигиозную рознь, высказывает призывы к агрессии, военным действиям, пропагандирует насилие», а я бы еще добавил, который весь свой внутренний негатив выплескивает на читателя и получает от этого колоссальное сладострастное наслаждение?
По Вашей логике получается, что нужно кардинально менять правила нашего Клуба?
В моем понимании талант – Это Божий Дар. А Вы, как мне кажется, воспринимаете его как Мастерство. И потому я по-Вашему вроде как оцениваю так: мастеровитое произведение — значит талантливо, не мастеровитое – значить графоманское. Покажу на пальцах, что я так не думаю.
Вот Вы написали. «Что плохого или сатанинского, как вы выражаетесь, в том, что человеку стало хорошо на душе? Что в написании пусть даже бесталанных стихов или рассказов он находит удовольствие? Возможно, это помогает ему пережить какие-то тяжелые моменты в жизни, справиться с болезнью, одиночеством? Настолько ли все мы талантливы, чисты и безгрешны, чтобы судить «графомана»?». Так вот для меня — у всех, кто пишет, чтобы «пережить какие-то тяжелые моменты в жизни, справиться с болезнью, одиночеством?» — по определению присутствует искорка Дара Божьего (таланта), пусть даже в самом зачатке. И дело только за нарабатыванием мастерства. Помогать им, ежели они желают этого – богоугодное дело. И творчество таких людей, даже если они поначалу пишут сикись-накось – богоугодное, ибо априори выполняют Божью Волю.
И наоборот (опять цитирую Вас) «И, конечно, совсем другое дело, когда графоман возомнит себя гением, кичится купленными званиями и медалями и норовит навязать свои творения. И критики, даже дружеской, при этом не приемлет.» Так вот, согласитесь, что он получает от своего поведения колоссальное удовольствие. Может быть даже гораздо большее, чем человек, который с помощью творчества пытается справиться со своим недугом или одиночеством.
То есть моя генеральная мысль о том, что получение удовольствия (когда становится хорошо на душе) не может быть критерием определения таланта.
И наконец третий случай. Вот Вы на другой ветке написали. «мне почему-то кажется, что произведения этого автора совсем не в формате нашего сайта.» Хотя литературное мастерство этого автора на высочайшем уровне. Для этого достаточно прочесть несколько его абзацев. Дай Бог нам всем достичь такого уровня. Но почему тогда он не в формате? Для меня лично ответ очевидный. Все, что я прочитал у него, написано не по Божьей, а наоборот – по Сатанинской воле. И ведомо не Любовью, как при Божьем даре (таланте), а ненавистью.
Поэтому, повторяю еще раз — при светском подходе к литературе талантливого человека от графомана отличить невозможно. Разница между ними, при том кардинальная определяется только в сфере нравственности (Веры). Отсюда, наверное, мы с Вами никак не можем прийти к общему знаменателю.
А уж как становится хорошо на душе графоману, когда он сотворит нечто графоманское! А страдания будут плотом, да и мало ли отчего они могут возникать… А радость («Счастье») графоманского творчества может сопровождать всю жизнь…
В том то все и дело, если талантливый человек пишет для Бога (Идеи), то неталантливый — исключительно для себя, чтобы пережить сатанинскую сладость творчества
Определить: талантлив ли человек, или графоман — может только сам автор. И сделать это проще простого: нужно только задаться вопросом, кому он служит: Богу или Сатане. Ответ придет незамедлительно. Даже если автор атеист (светский человек). А верующие люди априори никого не судят, ибо следуют заповеди — не суди и сам судим не будешь…
Но тогда вопрос: а зачем Господь одаривает людей словесным даром (стихотворным талантом)? Я лично отвечаю на этот вопрос так: а — чтобы человек в словесном творчестве уподоблялся Ему в качестве Созидателя, чтобы он, человек, лично включался в продолжающийся процесс созидания Человеческого Мира.
Так вот, только то словесное творчество, которое направлено на созидание внешнего и внутреннего человеческих миров – и является богоугодным: а все остальное – греховным, или как говорят в миру – графоманским.
Расскажу с удовольствием.
Вырабатывание привычки писать – это первая (детсадовская) стадия, потому как в этом значительно присутствует механический элемент, что-то вроде дрессировки самого себя. Но эта стадия необходима, чтобы проверить: а является ли писательство твоей жизненной потребностью, то есть относишься ли ты к категории истинных писателей, которые не могут не писать. Если же в процессе этой тренировки окажется, что можешь не писать, то не пиши. И беги пока не поздно от писательства сломя голову.
Но ежели убедишься, что не писать не можешь, что писательство правдами и неправдами лезет из тебя, порою, в самый неподходящий момент, тогда приступай к следующей стадии – упорядочиванию его. И вот тут нужен глубочайший переворот всей твоей личности (второе рождение), в которой писательство становится ни только первоосновным смыслом твоей жизни, но и самой жизнью. И вот когда ты естественно начинаешь жить писательством, все становится на свои места (упорядочивается). Для писательства отводится определенное (может быть самое лучшее) время суток и самое удобное творческое место. Когда оно образует гармоничный узор со всеми иными необходимыми насущными делами, и более того – задает им самый высокий созидательный запал. Человек умеющий достигать вдохновения в каком-нибудь одном деле делает вдохновенно и все остальные свои дела. Писательское творчество превращается в своего рода ледокол, который, взламывая льды обыденного сопротивление, тянет за собой вереницу всех остальных дел.
Но такое личностное преобразование возможно при условии, если творческая (писательская) личность сосредоточена исключительно на самой себе и Боге (или, если писатель не верующий — на иной великой Идее). И боже упасти впускать в эту конструкцию кого-либо: а тем более – читателя, чтобы заручиться одобрением, признанием, или моральной поддержкой с его стороны. Все это костыли, которые будут мешать творческой свободе. О читателе можно задуматься только после окончания творческого акта, когда наступает черед остальных насущных дел. Кстати, общение с читателем, если таковое возможно, может протекать так же вдохновенно, как и сам творческий акт. Но это уже качественно иной вид жизнедеятельности, ни в коем случае их нельзя смешивать. Есть риск лишиться и того, и другого…
Грехом оно было всегда испокон веков, когда писалось, как отсебятина (от себя), то есть графоманство в ругательном смысле этого слова. А именно — при отсутствии таланта. А талант — это Дар Божий. И когда ты реализовываешь этот Дар, то вольно или невольно выполняешь Божью Волю. А вот насколько ты её выполняешь, не скатываешься ли при этом в греховность (графоманство), может определить только Сам Бог.
Вот потому вопрос священника мудр: «Для чего (и кого) пишете?» ответ очевиден: если не для Бога — то грех.
Абсолютный параллельщик только — Сам Господь Бог, а абсолютный перпендикулярщик — Дьявол. Все остальные живые существа – комбинации того и другого, даже дикие звери. Для меня перпендикулярщики те, в ком перпендикулярность доминирует, а параллельщики – у которых доминирует параллельность. Всякий человек может переходить из одного этого состояния в другое, и обратно.
Но почему мне удобно оперировать этими категориями? Вот скажем перепендикулярщик страдает свойственными этому классу людей недугами, как-то хандра, уныние, неверие в свои силы, депрессия, или хуже того подвергается всевозможному психологическому насилию. Так вот излечиться ото всего этого (теоретически, понятное дело) можно одномоментно – нужно перейти в состояние параллельности. Более того при столкновении с перпендикулярщиком (на работе, в близком круге общения) самая лучшая защита от абсолютно любой психологической агрессии–параллельность, поскольку последняя переносит тебя в другое измерение, недоступное для перпендикулярщика.
Но скажу, что параллельность – это своего рода живая вера (религия), точнее – выжимка из чуть ли ни всех великих религий. Наиболее ярко параллельность выражена в исламе во фразе: «На всё воля Аллаха» Переведенная на язык любой гуманистической религии она – квинтэссенция ПАРАЛЛЕЛЬНОСТИ. В православии, к примеру, она звучит так: «Не моя, но Твоя Воля, Господи»
Короче, лучше параллельности — способа излечения ото всех психологических недугов, описанных выше – просто на просто нет. В этом случае она действительно – панацея.
Своим неуемным стремлением к гармонизация всего и вся (данным мне, полагаю, даром Господом) я разделил всех людей на два качественно разных класса. Первый назвал ПЕРПЕНДИКУЛЯРЩИКАМИ, второй – ПРАЛЛЕЛЬЩИКАМИ. Первые относятся ко всему, а в частности к окружающим людям перпендикулярно – лоб в лоб, живут по законам курятника, отвоевывая у другого свое место под солнцем, пребывают в вечной борьбе за существование. Для них собственное Я – является доминантным. Это может быть здоровый, или наоборот, нездоровый эгоизм. Природа перпендикулярности передана нам в наследство из дикой природы.
Параллельность – это уже сугубо человеческая, в буквальном смысле культурное проявление. В основе её – ВЕРА, стремление к Идеальному. Параллельщикам чуждо стремление отстаивать свое место под солнцем. Они живут ради Цели. А Цель у них одна – уподобление Богу, служение Ему. И тогда их жизнь обретает протяженность во времени, начинаясь из бесконечного прошлого и уходит в бесконечное будущее. То есть она параллельна бытию Божьему. Она ни с какой иной жизнью не пересекается, а, следовательно, принципиально бесконфликтна. Параллельщики – это главным образом созидатели, ибо и Господь выступает в качестве всеобъемлющего Созидателя. Они могут вступать в созидательные союзы с другими параллельщиками, но при этом всегда остаются самими собой.
Перпендикулярщики живут здесь и сейчас, и — пока у них есть возможность отстаивать свое место под солнцем; у них нет никакого будущего, кроме своего пресловутого места под солнцем. Параллельщики в отличие от них живут в вечности. При столкновении перпендикулярщиков с параллельщиками (первые могут встать на пути вторых), выигрывают всегда вторые, поскольку пока первые будут чинить козни вторым, те легко проскочат мимо в будущее, неподвластное первым. При условии, конечно если не удастся сдернуть параллельщиков в перпендикулярность, то есть вынудить их предать Идею.
Так вот, жизнь параллельщиков представляет собой цепочку дел от самых высоких (непосредственно созидательных) и подготовительных (черновых, не творческих). Но все они — равноценны и равновелики. Написание вдохновенных стихов нисколько не лучше, но и не хуже чистки, скажем, унитаза, а уж тем более мытья посуды. Творческий процесс параллельщиков представляет собой один непрерывный процесс, и естественно по ходу его может наступать усталость. Я лично при ощущении усталости всякий раз приостанавливаю свою работу, не зависимо от того, когда она настигла меня: при написании прозы, или на огороде, или при мытье посуды. У меня не возникает никаких негативных переживаний при виде немытой посуды. Поскольку знаю, что как только отдохну, непрерывный процесс моего параллельного жизнеосуществления возобновится.
Если для самоудовлетворения (категория: пишу, потому что не могу не писать), то на все вопросы Галины ответы утвердительные. Поскольку в эту категорию входят и гении, и графоманы. И каждый может за свой счет издать книжку своих стихов, чтобы раздарить их родным и знакомым, совершенно не заботясь о том, будут ли они прочитаны.
Ежели для того, чтобы в писательских организациях (тусовках) найти единомышленников, и быть признанным ими, чтобы не чувствовать себя в абсолютном одиночестве, то и в этом случае на все вопросы Галины ответы положительные. Она безоговорочно (на мой взгляд) принята в семью Клуба писателей за добро.
Но ежели для чего-то другого, высшего, заоблачно высокого, во имя, скажем, вселенского счастья на земле, чтобы своими живыми пламенными строками приближать это счастье, то, безусловно, прав оппонент Галины. Но – ровным счетом наполовину. Поскольку образ вселенского счастья – у каждого индивидуален. И такой поэт смотрит на мир (в том числе на поэзию другого) с позиции — насколько мир (в том числе и поэзия другого) соответствует этому образу. С точки зрения оппонента поэзия Галины не соответствует.
Но значит ли это, что поэзия Галины в принципе не может соответствовать образу вселенского счастья? Ни в коем случае! И сугубо классическая поэзия, в том числе и в форме акростихов и сонетов вполне может выражать это вселенское счастье. Но с одним принципиальным условием, ежели Галина выскажет, какие требования она сама предъявляет своим стихам. То есть выступит со своего рода манифестом. Кстати обычным делом для поэтов в серебряном веке, когда поэзия массово творилась во имя вселенского счастья, и манифесты были в порядке вещей.