Прекрасно знаю, что эту фразу сказал нигилист Базаров. Но со времени произнесения её прошло столько времени, что эта фраза стала крылатой, и зажила собственной жизнью. И соответственно наросла новыми жизненными смыслами.
А современный смысл её вот в чем: человек по Божьему замыслу кто? — потребитель, созерцатель или-таки созидатель? По мне — СОЗИДАТЕЛЬ. А чтобы быть созидателем — ему нужна МАСТЕРСКАЯ. А что, кроме природы, может быть мастерской? Не Храм же — в Храме кощунственно что-либо творить.
Неудачные усовершенствования — не аргумент (хотя их как пруд пруди). Но есть же совершенствования удачные (я приводил уже в пример Рафаэля), могу привести в пример и наших отечественных великих художников — все они творили свои бессмертные произведения в мастерских.
У меня высшее филологические образование. И могу определить в данном контексте слово «гопота» воспринимается как метафора. Абсолютно уверен, что и среди тех (цитирую вас) «с гонором разрешенной гопоты» — нет ни одного, который бы буквально занимался разбоем. Вы покинули нас после 42 лет трудового стажа, но высокомерие (воспринимать другого, кем бы он ни был — «гопотой» — это ставить себя выше его) — осталось при Вас. Так что могу предположить, что Вы и никогда не были с нами, то есть, с теми, кого называете гопотой.
Все больше и больше начинаю осознавать себя (как Вы её назвали) гопотой. И, знаете, начинаю гордиться этим. Поскольку на склоне лет нашел-таки свою социальную нишу.
А насчет того, что мы – ничего умеем, не переживайте – научимся. Слишком долго вы нас держали взаперти. А теперь, когда вы уехали – мы воспарили духом и дышать нам стало легче.
А что касается нынешнего праздника – мы, сколько помню себя, всегда его праздновали. В нашей семье собирались ветераны-победители, родственники и соседи (тоже по вашему определению – гопота). И праздновали День Победы чуть ли ни 50 раз в году, а раз в неделю – точно. И вовсе не со слезами на глазах, а – с гордостью и с желанием, что можем и повторить. А слезы у нас были (но мы их прятали), от того, что те, кто считает себя высшей кастой (не гопотой) разворовывали страну и предавали идеалы, которые фронтовики привезли с фронта – в частности, боевое братство, в котором нет разделения на национальности и социальные статусы, ибо перед пулей все равны: и рядовой, и генерал. Именно эти идеалы я и впитал, как говорится, с молоком потерявшей первого мужа на войне моей матери.
Теперь, слава Богу, настало время гопоты. И я отдаю себе ясный отчет, что у нас только два пути: мы должны научиться жить и воевать по-настоящему, и строить наш новый мир, основанный на идеалах фронтовиков-победителей тоже по-настоящему; или мы исчезнем как народ. По крайней мере – нам теперь никто не мешает жить на полную мощь своих возможностей. Ибо те, кто мешал – нас покинули…
Конечно же для человека — природа не храм, а мастерская. Поскольку Господь сотворил человека созидателем. А где, как не в мастерской можно созидать новый мир. В мастерской, скажем, Рафаэля — творились великие произведения, ни сколько не уступающие произведениям Самого Творца. Вопрос в другом: какой смысл вкладывать в слово «Мастерская» И какой смысл вкладывать в слово «Храм» Для Господа все мироздание было мастерской, в которой Он сотворил Мир. В моем представлении ХРАМ — нечто совершенное, которое невозможно совершенствовать априори. А вот ПРИРОДУ совершенствовать можно и нужно. По крайней мере подводить её совершенство к ХРАМУ. И делать это можно только в МАСТЕРСКОЙ,
Диалог — органичная часть художественного текста. Он используется, когда ничем другим его заменить невозможно. Ну, это типа, как кучевые облака на синем небе. Убрать их можно, но небо после этого будет другое, может быть не таким прекрасным.
Предлагаю вашему вниманию очередную главку «В УЧЕНИКАХ У ОРАКУЛА.
Выглянув из-за пригорка, я увидел идущий на меня караван Сальвадора Дали: вереница слонов на истонченных длинных паучьих ножках ступала по мерзопакостной голубой жидкости водного раствора медного купороса, но скорее всего это были реальные сладострастные слюни самого Дьявола. Центральная дама с выпяченной обнаженной грудью, которая стояла на спине головного слона, целилась правым возбужденным соском, словно дулом спецназовского автомата, мне в левый зрачок. Она была абсолютно уверена в неотразимости женских чар. Но и я — не лыком шит: не долго думая, выкатил на бруствер окопа станковый пулемет, переняв его непосредственно из рук легендарной Анки-пулеметчицы. Решительно передернул затвор: подпущу поближе и буду расстреливать похотливых монстров в упор, как если бы предстояло изводить мух мухобойкой: прицельный удар — и от слона, везущего царицу похоти — мокрое место.
— Как вижу, ты во всеоружии решил встретить искушение. — Насмешливо заметил Оракул, лежащий рядом в боевом окопе, но в качестве инструктора-наблюдателя. – Святой Антоний встретил эту даму и всю её похотливую свору крестом животворящим. А ты решил не подставлять ни правую, ни левую щеки сладострастному поцелую нравственной смерти, приняв сторону популярной поговорки: «Добро должно быть с кулаками»
— Так ведь… — Непонятно почему устыдился я. – У меня кроме пулемета «Максим» и автомата Калашникова ничего не оказалось под рукой. Да и у святого Антония крест был огромный, величиною в половину руки. А у меня – крохотный, нательный крестик. Вскину его вперед, а похотливая царица и блудливые слоны окажутся подслеповатыми и не заметят его. Взойдут на пригорок, сметут наш окоп, да еще зальют его гадкими голубыми слюнями Сатаны, которые тянутся за царицей по пятам.
— А сила духа, мой друг, где твоя сила духа? – Продолжал надсмехаться надо мной Оракул. – Ты ведь сам догадался, что из коллективного бессознательного может полезть и всякая дрянь, а не только благостные переживания. Особенно если это бессознательное глубочайшими извилистыми катакомбами связано с коллективным Западом. Так что любишь кататься (пользоваться западными благами), люби и саночки возить (подвергаться агрессивному нападению извращенного гендерного прочтения полов).
— Так что теперь спокойно смотреть на этот мерзопакостный бедлам? Позволить им, извини за выражение, наложить кучу дерьма на наши пока еще светлые головы?
— По крайней мере – не расстреливать их. Это и не гуманно и бесполезно. Из каждой разорванной на части даже взрывом телесной похотливой поры вырастит тысячи подобных пор. И тогда армия похотливых слонов заполонит планету, словно саранча.
— Но ведь надо же что-то делать, невозможно со всем этим мириться! – Чуть ли ни в отчаянии воскликнул я.
— Конечно, надо. – Утвердительно ответил Учитель. – Нужно набраться духа от матушки русской земли, встать над окопом во весь богатырский рост и покрыть эту всю нечисть отборным трехэтажным русским матом, а культурно говоря – послать царицу порока и похотливых слонов на фик. И тут же пойти с чистой совестью и неизрасходованными впустую силами пахать землю, правда, до этого нужно превратить пулемет — в плуг или соху, как кому будет удобно. У пахаря в его деле по определению не может возникнуть похоть. А коли нет похоти в самом себе, то и похоть со стороны не опасна: ибо подобное притягивается подобным, а не подобное отторгает не подобное.
Ирина! Тут фишка вот в чем. Я сейчас пишу цикл миниатюр «В учениках у Оракула» Главку под номером 56 (полный текст её выше) написал. сегодня, заведомо экспериментирую, что получится, если буду использовать в заданной форме и содержании всего цикла, -«шуточное» (первоапрельское) задание. То есть попробую соединить высокое и низкое чисто в литературоведческом смысле. Заданная изначально форма в стиле абсурда, как видите, позволило это сделать без какого-либо ущерба. Опыт, судя по Вашему отзыву — удался. Буду знать, что в абсурдистскую ткань повествования можно вплетать все что угодно. Главное — выдерживать интонацию, то есть — музыку, пластику и все иные непременные невидимые невооруженным глазом атрибуты добротной (профессиональной) прозы…
А теперь сделаю из первоначального текста выжимку, чтобы уложиться в заданный объем до 200 слов. А читателя попрошу сравнить эти два варианта. Как по мне, так далеко не всегда краткость — сестра таланта… Но для тренировки ради краткости можно… и пренебречь талантом
Друг мой, я хочу рассказать тебе о странном происшествии. — Сказал мне Оракул. – Солнце тогда подтянулось к зениту и вместе с азартным жизнерадостным пением жаворонков – заливало жгучими лучами бескрайней поле, на котором цвели и благоухали васильки и ромашки. По полю шел отряд воинов, вооруженных мечами, дротиками и пиками. От полуденного зноя на суровых усталых лицах воинов выступила испарина, и крупные капли пота, словно назойливые мухи, зависали на бровях и ресницах.
Впереди отряда вприпрыжку бежала девочка лет двенадцати с торчащими в стороны косичками: она была проводником отряда: иногда срывала цветы и с наслаждением вдыхала полевые ароматы, которые наполняли её неутомимой силой. Девочка в отличие от воинов, которых вела за собой, знала, что с другого конца неоглядного поля идет такой же вооруженный отряд амазонок, но ведет его уже десятилетний мальчик, который по пути срывал только васильки и вставлял себе в петлицу.
Радужное солнце и ангельское пение жаворонков размягчили волю воинов и амазонок, и из них начал выветриваться воинственный пыл. И когда два идущих навстречу друг другу воинских отряда (мужской и женский) сошлись лицом к лицу в цветущем поле — выветрился напрочь. И тогда мужчины и женщины вместо того чтобы убивать друг друга на поле брани, бросились в объятия, чтобы образовывать семьи.
-Друг мой, я хочу рассказать тебе о странном происшествии. — Сказал мне Оракул, разглядывая в микроскоп восемнадцатую параллель в районе тринадцатого меридиана. Это было на исходе двести сорок седьмого столетия по первому летоисчислению. Солнце, как и подобает, взошло на востоке, подтянулось к зениту и вместе с азартным жизнерадостным пением жаворонков – заливало жгучими лучами бескрайней поле, на котором густо и вперемежку цвели и благоухали васильки и ромашки. По полю, вытянувшись длинной змеей, шел отряд воинов, вооруженных мечами, дротиками и пиками. От полуденного зноя на суровых усталых лицах воинов выступила испарина, и крупные капли пота, словно назойливые мухи, зависали на бровях и ресницах. Впереди отряда вприпрыжку бежала девочка лет двенадцати с торчащими в стороны огненными косичками: она была проводником отряда: иногда она срывала цветы и с наслаждением вдыхала полевые ароматы, которые наполняли её неутомимой силой. Девочка в отличие от воинов, которых вела за собой, знала, что с другого конца неоглядного поля идет такой же вооруженный отряд амазонок, но ведет его уже десятилетний мальчик, который по пути срывал только васильки и вставлял их себе в петлицу.
Радужное солнце и ангельское пение жаворонков размягчили волю воинов и амазонок, и они даже не заметили, как их боевые сандалии превратились в крестьянские лапти, а мечи, пики, луки и стрелы – в мотыги, лопаты и другой сельскохозяйственный инвентарь. Но самое главное, из них начал выветриваться воинственный пыл. И когда два идущих навстречу друг другу воинских отряда (мужской и женский) сошлись лицом к лицу в цветущем поле — выветрился напрочь. И тогда мужчины и женщины вместо того чтобы убивать друг друга на поле брани, бросились в объятия, чтобы образовывать семьи, состоящие по первоначалу из одного мужчины и одной женщины. Но ведь семьи имеют расположенность разрастаться в количественном составе посредством детей. А детей, как знаешь, нужно кормить, воспитывать, то есть, всячески заботиться о них. А чтобы кормить, нужно вначале раздобыть еду – вырастить её в чистом поле. Вот тут им и пригодились тяпки и лопаты, в которые превратились по ходу сближения двух воинских отрядов боевое оружие. И слава богу, что с момента возникновения семьи до появления детей должно пройти девять месяцев. А за это время вполне можно вырастить урожай. А это уже – полноценное созидание. Так наши воины обоих полов и превратились все как один в созидателей.
— И зачем ты мне все это рассказал? — Спросил я у Учителя. – И без того знаю, чтобы образовалась семья, нужно мужчине пройти свой путь к женщине, но и женщине тоже пройти свой путь к мужчине. А когда мужчине, да и женщине по какой-либо причине не удается пройти этот путь до конца, или не будет возможности вообще пойти по нему, то они, не став созидателями в семье, автоматически становятся воинами, и всю оставшуюся жизнь воюют или сами с собой, или друг с другом, а то и вовсе со всем миром, даже если при этом и в руки не возьмут ни воинского оружия, ни воинского доспеха. А когда количество таковых мужчин и женщин достигает критической массы, то разгорается вселенская война ради самой войны.
— Правильно. — Согласился со мной Оракул. – Но зри глубже. В семье мужчина и женщина любят друг дружку. И эта земная любовь – является подобием любви небесной, то есть – любви Самого Бога и любви к Богу. Глубинный смысл тут таков: без земной любви не может быть полной и любовь небесная. Ведь и Сам Бог любит нас, чтобы мы, люди, любили друг друга…. Но я бы на твоем месте поинтересовался: а кто были та девочка и тот мальчик, которые привели два разнополых воинства навстречу друг другу, и аннигилировали их без единого выстрела, создав из них семьи?.. Ладно, томить не буду, отвечу: это небесные дети самого Бога, которые посланы Им на землю – помогать мужчинам и женщинам идти встречным путем для создания семьи, чтобы обоюдно превратиться в созидателей. А путь этот порой бывает чрезвычайно сложным, но ты ведь и сам знаешь: жизнь прожить – не поле перейти.
Елена, Сердечно поздравляю с Днем Рождения! Присоединяюсь ко всем пожеланиям, а от себя желаю — развивать уникальный дар, который вызывает лично у меня трепет — умение формулировать суть в краткой формулировке, типа дважды два — четыре, чтобы не прибавить, ни убавить. Белой завистью не устаю завидовать этому Вашему дару.
А что? Очень Даже! Акценты поставлены точно. Но я бы не сказал, что это стихотворение ностальгическое. Оно скорее — пророческое. Поскольку мы наконец взяли курс на возвращение к коммунизму. Но не к Марксовскому (европейскому), а к нашему — простецкому русскому с парным молоком, плетением венков, ношением пионерских галстуков и трепетно-душевными отношениями между людьми…
Да, это тоже результат. Ну ладно мы с Сергеем отреагировали на триггерное слово… Но ведь в Клубе помимо нас — огромное количество членов. Что же они оставили без внимания Ваше стихотворение? Не смотря на то, что под ним развернулась какая-никакая, а дискуссия, которая должна была послужить неплохой рекламой. Ан — нет.
Увы, безмолвствует ни только народ, но и его самая образованная (культурная) часть, а в данном конкретном случае — члены Клуба «Писатели за добро.» Не пора ли осмысливать этот (по мне) очень печальный феномен?
И тут я с Вами согласен. Недавно прошел прекрасный (по крайней мере для меня) сериал «Триггер». Так вот в триггере — главное результат, ибо победителей не судят. В данном случае (имею ввиду стихотворение Иосифа) никакого результата пока нет, кроме как инстинктивной реакции на сильные словесные раздражители, по крайней мере у меня. Но отдаю себе отчет, что нужно подождать результата. Правда, лично я так и не понял, какого результата хочет добиться автор? Не исключаю, что он и сам этого не знает. Такое бывает у художников. Типа, как в «Сталкере» — кинул гайку и посмотрел, что из этого вышло…
С таким раскладом полностью согласен. Одно не понятно, зачем при этом пользоваться «клавишами ненависти» — используя слова «людоедство», «помойка». С другой стороны нужно посмотреть, каков будет результат их использования. Ведь лечат же уколами в болезненные точки тела. В любом случае, желаю Вам удачно дойти до второго этапа. А там может быть и объединим усилия…
Лис подошел к дереву и сказал: «Здорово, дерево.» Оно ответило: «Здравствуйте, лис.» Я же, наблюдая за этой сценкой, подумал: «И действительно, не гоже быть свиньей, а тем более рыть рылом землю под корнями дуба.» Взяв обоюдную вежливость на заметку, обратился к Сергею Есенину, который наряжался в русскую рубашку, чтобы лечь умирать под иконами. Предложил ему: «А давайте хотя бы дерево посадим в палисаднике, коли дома и сына у вас нет. И когда оно вырастет, на нем вместо кленовых или дубовых листьев, будут висеть бумажные листочки с вашими стихами, а почки на ветках набухнут имажинистскими рифмами.» «Неужели так можно отстрочить неминуемую смерть?» – Удивленно и заинтересованно спросил меня Есенин.
— А то! – Вклинился в разговор Оракул. – Вон Маяковский целую теорию состряпал превращения парохода в человека. А дерево в отличии от парохода – существо живое: оно не просто существует на свете, а живет в нем.
— А давайте! – Обрадованно согласился Есенин – Семи смертям не бывать, а одной не миновать. Но лучше и её, единственную, задвинуть на задворки: пусть полежит до поры до времени рядом с завалинкой в куче позо-позо-позо-прошлогоднего хвороста… Но что мне нужно для этого делать? Самому стать деревом, чтобы меня посадили? А каким деревом? Хочу – березой. И ни столько потому, что береза — самое русское дерево, и даже не потому, что я, одуревши в доску, обнимал, было дело, березу, словно чужую жену; а потому, что в жилах этого дерева бежит березовый сок, и я буду до отвала пить его вместо алкоголя.
— Мудрое решение. – Согласился Оракул – Общество трезвости светлого коммунистического будущего одобрило бы его.
— Оно-то да… — Протяжно проговорил я и добавил после небольшой паузы – Ни тебе аванса, ни пивной – трезвость…
Однако в глубине души засомневался: как-то уж не совсем убедительно выглядит здесь есенинская трезвость: тут должно быть нечто такое, что враз расставит все по своим местам; и — воскликнул: «Эврика! У Маяковского было еще сказано: «Пустота. Летите, в звезды врезываясь…» В звезды! Именно – в звезды. Мы посадим есенинскую березку не в палисаднике, а – в вечности! Убьем сразу восемьдесят шесть миллионов зайцев, главный из которых – мы, русские люди, имеем право жить в вечности и по законам вечности. Такую жизнь нам уготовила бессмертная русская поэзия, в том числе и ваша поэзия, Сергей.
— Все верно! – Чуть ли ни одновременно воскликнули вежливые лис и дерево. – Мы тоже хотим жить в вечности. — А лис сам от себя добавил. – Помчусь-ка я в лес на всех парах — сообщить благую весть.
— С чем вас всех и поздравляю! — Удовлетворенно резюмировал Оракул. – Жизнь в вечности и по её законам – первоочередная заповедь коммунистической доктрины. Мы было вознамерились войти в вечность, строя коммунизм, да по досадному недоумству отказались от этого намерения. Но теперь самое время возобновить строительство. Но, набравшись ума и опыта, будем не строить его, а взращивать, как живое, исконно русское дерево – березу…
Реальные цифры ровным счетом ничего не значат, а значит только одно — каким образом вы собираетесь этими цифрами распорядиться. Если намерены «людоедским» (съесть «людоедов»)", то я однозначно буду на противоположной стороне баррикады, поскольку не приемлю никаких «людоедских» способов борьбы, даже самой вроде бы справедливой. Если не «людоедскими», то напишите хотя бы пару пунктов, как вы это намерены делать…
Не исключено, что в не «людоедстве» мы можем быть союзниками…
Людоедство – понятное дело, метафора. Но я вот что никак не могу взять в толк, а тем, кто живет за забором «свалки», трудно понять, что в человеческой истории были (а может быть есть и сейчас) в буквальном смысле людоедские племена, и людоедство для них НОРМА? Людоедство, но уже в метафорическом смысле – в нашем родном отечестве – тоже норма. А протестовать против нормы – мягко говоря не умно. И защищать тех, кого «едят» — противоестественно. Вот потому народ и безмолвствует. Поскольку те, кого «едят», по мнению народа, сами нарываются на съедение: типа хотят быть съеденными.
«Людоедскую» культуру (уклад) невозможно изменить «людоедскими», типа политическими способами, то есть пытаться «съесть» «людоедов». Её можно только заменить другой не «людоедской» культурой. А это дело очень долгого времени. Большевизм в том числе и либерально-демократический тут беспомощен. Убивший («съевший») дракона сам становится драконом.
Едена, в Вашей позиции опять претензия: Вы хотите, чтобы данность изменилась сама по себе. И чтобы лично Вам от этого было хорошо. А нужно просто: увидев столб, обойти его, если, конечно, хочешь куда-то прийти…
Говорить о данности бесполезно: данность глуха по определению Её может поколебать только сильное потрясение. Что сейчас и происходит. То есть то горе, которое пришло в наши дома — есть и наше спасение. Ну, типа не было счастья, да несчастье помогло.
Данность может быть заменена только на другую данность. По мне эту новую данность и нужно созидать. А не роптать на существующую.
Это уже другой разговор, Иосиф. Вы не принимаете существующую ДАННОСТЬ, и я её не принимаю. Вы пытались её изменить, уходя в политику, и набили шишек. Поскольку через политику её изменить в принципе невозможно: эта данность, по моему мнению проистекает из уклада, а точнее сказать — из-за уничтожения оного. А уклады формируются долго.
А современный смысл её вот в чем: человек по Божьему замыслу кто? — потребитель, созерцатель или-таки созидатель? По мне — СОЗИДАТЕЛЬ. А чтобы быть созидателем — ему нужна МАСТЕРСКАЯ. А что, кроме природы, может быть мастерской? Не Храм же — в Храме кощунственно что-либо творить.
Неудачные усовершенствования — не аргумент (хотя их как пруд пруди). Но есть же совершенствования удачные (я приводил уже в пример Рафаэля), могу привести в пример и наших отечественных великих художников — все они творили свои бессмертные произведения в мастерских.
А насчет того, что мы – ничего умеем, не переживайте – научимся. Слишком долго вы нас держали взаперти. А теперь, когда вы уехали – мы воспарили духом и дышать нам стало легче.
А что касается нынешнего праздника – мы, сколько помню себя, всегда его праздновали. В нашей семье собирались ветераны-победители, родственники и соседи (тоже по вашему определению – гопота). И праздновали День Победы чуть ли ни 50 раз в году, а раз в неделю – точно. И вовсе не со слезами на глазах, а – с гордостью и с желанием, что можем и повторить. А слезы у нас были (но мы их прятали), от того, что те, кто считает себя высшей кастой (не гопотой) разворовывали страну и предавали идеалы, которые фронтовики привезли с фронта – в частности, боевое братство, в котором нет разделения на национальности и социальные статусы, ибо перед пулей все равны: и рядовой, и генерал. Именно эти идеалы я и впитал, как говорится, с молоком потерявшей первого мужа на войне моей матери.
Теперь, слава Богу, настало время гопоты. И я отдаю себе ясный отчет, что у нас только два пути: мы должны научиться жить и воевать по-настоящему, и строить наш новый мир, основанный на идеалах фронтовиков-победителей тоже по-настоящему; или мы исчезнем как народ. По крайней мере – нам теперь никто не мешает жить на полную мощь своих возможностей. Ибо те, кто мешал – нас покинули…
Предлагаю вашему вниманию очередную главку «В УЧЕНИКАХ У ОРАКУЛА.
Выглянув из-за пригорка, я увидел идущий на меня караван Сальвадора Дали: вереница слонов на истонченных длинных паучьих ножках ступала по мерзопакостной голубой жидкости водного раствора медного купороса, но скорее всего это были реальные сладострастные слюни самого Дьявола. Центральная дама с выпяченной обнаженной грудью, которая стояла на спине головного слона, целилась правым возбужденным соском, словно дулом спецназовского автомата, мне в левый зрачок. Она была абсолютно уверена в неотразимости женских чар. Но и я — не лыком шит: не долго думая, выкатил на бруствер окопа станковый пулемет, переняв его непосредственно из рук легендарной Анки-пулеметчицы. Решительно передернул затвор: подпущу поближе и буду расстреливать похотливых монстров в упор, как если бы предстояло изводить мух мухобойкой: прицельный удар — и от слона, везущего царицу похоти — мокрое место.
— Как вижу, ты во всеоружии решил встретить искушение. — Насмешливо заметил Оракул, лежащий рядом в боевом окопе, но в качестве инструктора-наблюдателя. – Святой Антоний встретил эту даму и всю её похотливую свору крестом животворящим. А ты решил не подставлять ни правую, ни левую щеки сладострастному поцелую нравственной смерти, приняв сторону популярной поговорки: «Добро должно быть с кулаками»
— Так ведь… — Непонятно почему устыдился я. – У меня кроме пулемета «Максим» и автомата Калашникова ничего не оказалось под рукой. Да и у святого Антония крест был огромный, величиною в половину руки. А у меня – крохотный, нательный крестик. Вскину его вперед, а похотливая царица и блудливые слоны окажутся подслеповатыми и не заметят его. Взойдут на пригорок, сметут наш окоп, да еще зальют его гадкими голубыми слюнями Сатаны, которые тянутся за царицей по пятам.
— А сила духа, мой друг, где твоя сила духа? – Продолжал надсмехаться надо мной Оракул. – Ты ведь сам догадался, что из коллективного бессознательного может полезть и всякая дрянь, а не только благостные переживания. Особенно если это бессознательное глубочайшими извилистыми катакомбами связано с коллективным Западом. Так что любишь кататься (пользоваться западными благами), люби и саночки возить (подвергаться агрессивному нападению извращенного гендерного прочтения полов).
— Так что теперь спокойно смотреть на этот мерзопакостный бедлам? Позволить им, извини за выражение, наложить кучу дерьма на наши пока еще светлые головы?
— По крайней мере – не расстреливать их. Это и не гуманно и бесполезно. Из каждой разорванной на части даже взрывом телесной похотливой поры вырастит тысячи подобных пор. И тогда армия похотливых слонов заполонит планету, словно саранча.
— Но ведь надо же что-то делать, невозможно со всем этим мириться! – Чуть ли ни в отчаянии воскликнул я.
— Конечно, надо. – Утвердительно ответил Учитель. – Нужно набраться духа от матушки русской земли, встать над окопом во весь богатырский рост и покрыть эту всю нечисть отборным трехэтажным русским матом, а культурно говоря – послать царицу порока и похотливых слонов на фик. И тут же пойти с чистой совестью и неизрасходованными впустую силами пахать землю, правда, до этого нужно превратить пулемет — в плуг или соху, как кому будет удобно. У пахаря в его деле по определению не может возникнуть похоть. А коли нет похоти в самом себе, то и похоть со стороны не опасна: ибо подобное притягивается подобным, а не подобное отторгает не подобное.
Тут фишка вот в чем. Я сейчас пишу цикл миниатюр «В учениках у Оракула» Главку под номером 56 (полный текст её выше) написал. сегодня, заведомо экспериментирую, что получится, если буду использовать в заданной форме и содержании всего цикла, -«шуточное» (первоапрельское) задание. То есть попробую соединить высокое и низкое чисто в литературоведческом смысле. Заданная изначально форма в стиле абсурда, как видите, позволило это сделать без какого-либо ущерба. Опыт, судя по Вашему отзыву — удался. Буду знать, что в абсурдистскую ткань повествования можно вплетать все что угодно. Главное — выдерживать интонацию, то есть — музыку, пластику и все иные непременные невидимые невооруженным глазом атрибуты добротной (профессиональной) прозы…
Друг мой, я хочу рассказать тебе о странном происшествии. — Сказал мне Оракул. – Солнце тогда подтянулось к зениту и вместе с азартным жизнерадостным пением жаворонков – заливало жгучими лучами бескрайней поле, на котором цвели и благоухали васильки и ромашки. По полю шел отряд воинов, вооруженных мечами, дротиками и пиками. От полуденного зноя на суровых усталых лицах воинов выступила испарина, и крупные капли пота, словно назойливые мухи, зависали на бровях и ресницах.
Впереди отряда вприпрыжку бежала девочка лет двенадцати с торчащими в стороны косичками: она была проводником отряда: иногда срывала цветы и с наслаждением вдыхала полевые ароматы, которые наполняли её неутомимой силой. Девочка в отличие от воинов, которых вела за собой, знала, что с другого конца неоглядного поля идет такой же вооруженный отряд амазонок, но ведет его уже десятилетний мальчик, который по пути срывал только васильки и вставлял себе в петлицу.
Радужное солнце и ангельское пение жаворонков размягчили волю воинов и амазонок, и из них начал выветриваться воинственный пыл. И когда два идущих навстречу друг другу воинских отряда (мужской и женский) сошлись лицом к лицу в цветущем поле — выветрился напрочь. И тогда мужчины и женщины вместо того чтобы убивать друг друга на поле брани, бросились в объятия, чтобы образовывать семьи.
-Друг мой, я хочу рассказать тебе о странном происшествии. — Сказал мне Оракул, разглядывая в микроскоп восемнадцатую параллель в районе тринадцатого меридиана. Это было на исходе двести сорок седьмого столетия по первому летоисчислению. Солнце, как и подобает, взошло на востоке, подтянулось к зениту и вместе с азартным жизнерадостным пением жаворонков – заливало жгучими лучами бескрайней поле, на котором густо и вперемежку цвели и благоухали васильки и ромашки. По полю, вытянувшись длинной змеей, шел отряд воинов, вооруженных мечами, дротиками и пиками. От полуденного зноя на суровых усталых лицах воинов выступила испарина, и крупные капли пота, словно назойливые мухи, зависали на бровях и ресницах. Впереди отряда вприпрыжку бежала девочка лет двенадцати с торчащими в стороны огненными косичками: она была проводником отряда: иногда она срывала цветы и с наслаждением вдыхала полевые ароматы, которые наполняли её неутомимой силой. Девочка в отличие от воинов, которых вела за собой, знала, что с другого конца неоглядного поля идет такой же вооруженный отряд амазонок, но ведет его уже десятилетний мальчик, который по пути срывал только васильки и вставлял их себе в петлицу.
Радужное солнце и ангельское пение жаворонков размягчили волю воинов и амазонок, и они даже не заметили, как их боевые сандалии превратились в крестьянские лапти, а мечи, пики, луки и стрелы – в мотыги, лопаты и другой сельскохозяйственный инвентарь. Но самое главное, из них начал выветриваться воинственный пыл. И когда два идущих навстречу друг другу воинских отряда (мужской и женский) сошлись лицом к лицу в цветущем поле — выветрился напрочь. И тогда мужчины и женщины вместо того чтобы убивать друг друга на поле брани, бросились в объятия, чтобы образовывать семьи, состоящие по первоначалу из одного мужчины и одной женщины. Но ведь семьи имеют расположенность разрастаться в количественном составе посредством детей. А детей, как знаешь, нужно кормить, воспитывать, то есть, всячески заботиться о них. А чтобы кормить, нужно вначале раздобыть еду – вырастить её в чистом поле. Вот тут им и пригодились тяпки и лопаты, в которые превратились по ходу сближения двух воинских отрядов боевое оружие. И слава богу, что с момента возникновения семьи до появления детей должно пройти девять месяцев. А за это время вполне можно вырастить урожай. А это уже – полноценное созидание. Так наши воины обоих полов и превратились все как один в созидателей.
— И зачем ты мне все это рассказал? — Спросил я у Учителя. – И без того знаю, чтобы образовалась семья, нужно мужчине пройти свой путь к женщине, но и женщине тоже пройти свой путь к мужчине. А когда мужчине, да и женщине по какой-либо причине не удается пройти этот путь до конца, или не будет возможности вообще пойти по нему, то они, не став созидателями в семье, автоматически становятся воинами, и всю оставшуюся жизнь воюют или сами с собой, или друг с другом, а то и вовсе со всем миром, даже если при этом и в руки не возьмут ни воинского оружия, ни воинского доспеха. А когда количество таковых мужчин и женщин достигает критической массы, то разгорается вселенская война ради самой войны.
— Правильно. — Согласился со мной Оракул. – Но зри глубже. В семье мужчина и женщина любят друг дружку. И эта земная любовь – является подобием любви небесной, то есть – любви Самого Бога и любви к Богу. Глубинный смысл тут таков: без земной любви не может быть полной и любовь небесная. Ведь и Сам Бог любит нас, чтобы мы, люди, любили друг друга…. Но я бы на твоем месте поинтересовался: а кто были та девочка и тот мальчик, которые привели два разнополых воинства навстречу друг другу, и аннигилировали их без единого выстрела, создав из них семьи?.. Ладно, томить не буду, отвечу: это небесные дети самого Бога, которые посланы Им на землю – помогать мужчинам и женщинам идти встречным путем для создания семьи, чтобы обоюдно превратиться в созидателей. А путь этот порой бывает чрезвычайно сложным, но ты ведь и сам знаешь: жизнь прожить – не поле перейти.
Присоединяюсь ко всем пожеланиям, а от себя желаю — развивать уникальный дар, который вызывает лично у меня трепет — умение формулировать суть в краткой формулировке, типа дважды два — четыре, чтобы не прибавить, ни убавить. Белой завистью не устаю завидовать этому Вашему дару.
Так держать!
Увы, безмолвствует ни только народ, но и его самая образованная (культурная) часть, а в данном конкретном случае — члены Клуба «Писатели за добро.» Не пора ли осмысливать этот (по мне) очень печальный феномен?
В любом случае, желаю Вам удачно дойти до второго этапа. А там может быть и объединим усилия…
ИЗ ЦИКЛА «В УЧЕНИКАХ У ОРАКУЛА»
Лис подошел к дереву и сказал: «Здорово, дерево.» Оно ответило: «Здравствуйте, лис.» Я же, наблюдая за этой сценкой, подумал: «И действительно, не гоже быть свиньей, а тем более рыть рылом землю под корнями дуба.» Взяв обоюдную вежливость на заметку, обратился к Сергею Есенину, который наряжался в русскую рубашку, чтобы лечь умирать под иконами. Предложил ему: «А давайте хотя бы дерево посадим в палисаднике, коли дома и сына у вас нет. И когда оно вырастет, на нем вместо кленовых или дубовых листьев, будут висеть бумажные листочки с вашими стихами, а почки на ветках набухнут имажинистскими рифмами.» «Неужели так можно отстрочить неминуемую смерть?» – Удивленно и заинтересованно спросил меня Есенин.
— А то! – Вклинился в разговор Оракул. – Вон Маяковский целую теорию состряпал превращения парохода в человека. А дерево в отличии от парохода – существо живое: оно не просто существует на свете, а живет в нем.
— А давайте! – Обрадованно согласился Есенин – Семи смертям не бывать, а одной не миновать. Но лучше и её, единственную, задвинуть на задворки: пусть полежит до поры до времени рядом с завалинкой в куче позо-позо-позо-прошлогоднего хвороста… Но что мне нужно для этого делать? Самому стать деревом, чтобы меня посадили? А каким деревом? Хочу – березой. И ни столько потому, что береза — самое русское дерево, и даже не потому, что я, одуревши в доску, обнимал, было дело, березу, словно чужую жену; а потому, что в жилах этого дерева бежит березовый сок, и я буду до отвала пить его вместо алкоголя.
— Мудрое решение. – Согласился Оракул – Общество трезвости светлого коммунистического будущего одобрило бы его.
— Оно-то да… — Протяжно проговорил я и добавил после небольшой паузы – Ни тебе аванса, ни пивной – трезвость…
Однако в глубине души засомневался: как-то уж не совсем убедительно выглядит здесь есенинская трезвость: тут должно быть нечто такое, что враз расставит все по своим местам; и — воскликнул: «Эврика! У Маяковского было еще сказано: «Пустота. Летите, в звезды врезываясь…» В звезды! Именно – в звезды. Мы посадим есенинскую березку не в палисаднике, а – в вечности! Убьем сразу восемьдесят шесть миллионов зайцев, главный из которых – мы, русские люди, имеем право жить в вечности и по законам вечности. Такую жизнь нам уготовила бессмертная русская поэзия, в том числе и ваша поэзия, Сергей.
— Все верно! – Чуть ли ни одновременно воскликнули вежливые лис и дерево. – Мы тоже хотим жить в вечности. — А лис сам от себя добавил. – Помчусь-ка я в лес на всех парах — сообщить благую весть.
— С чем вас всех и поздравляю! — Удовлетворенно резюмировал Оракул. – Жизнь в вечности и по её законам – первоочередная заповедь коммунистической доктрины. Мы было вознамерились войти в вечность, строя коммунизм, да по досадному недоумству отказались от этого намерения. Но теперь самое время возобновить строительство. Но, набравшись ума и опыта, будем не строить его, а взращивать, как живое, исконно русское дерево – березу…
Не исключено, что в не «людоедстве» мы можем быть союзниками…
«Людоедскую» культуру (уклад) невозможно изменить «людоедскими», типа политическими способами, то есть пытаться «съесть» «людоедов». Её можно только заменить другой не «людоедской» культурой. А это дело очень долгого времени. Большевизм в том числе и либерально-демократический тут беспомощен. Убивший («съевший») дракона сам становится драконом.
Говорить о данности бесполезно: данность глуха по определению Её может поколебать только сильное потрясение. Что сейчас и происходит. То есть то горе, которое пришло в наши дома — есть и наше спасение. Ну, типа не было счастья, да несчастье помогло.
Данность может быть заменена только на другую данность. По мне эту новую данность и нужно созидать. А не роптать на существующую.
Но обязательно прочитаю Вашу Краткую историю