Майя, признаюсь, поначалу, прочитав Ваш первый комментарий, мне захотелось обраться к Вам за разъяснениями, потому как существуют и современная тенденции в теории литературе. Но в последнем комментарии Вы это разъяснили. И безусловно Ваша позиция вполне имеет право быть. И я её принимаю и уважаю.
Уважаемая Майя! Ради Бога не гневитесь. Просто я выразился (каюсь) несколько неуклюже. Но уже выправился. отредактировал первоначальной комментарий. Прочтите его, в нем вообще не должно быть ничего для Вас обидного.
Хочу предварительно выделить два методологических подхода по написанию рецензий.
Первый – профессиональный – продемонстрировал Иосиф Гальперин. Он встал на позицию редактора и предложил автору кое-что сократить, кое-что поправить. Но такие замечания делаются, когда рукопись готовится к публикации, и начинается обычная работа редактора с автором. Такую работу великолепно демонстрирует у нас на сайте Ольга Которова.
Второй подход -любительский. Прокомментирую его на примере комментария Майи Ласковой. Это ни в коей мере не является переходом на её личность, поскольку – комментируются некоторые её замечания, относящиеся к теории литературы.
1. Утверждение в том, что в рассказе должна быть завязка, кульминация, развязка — - это позапрошлый век. Более того, само определение рассказа как литературного жанра давно вышло из употребления. Профессиональные литераторы пользуются термином «текст», или «проза». Проза должна быть написана ЖИВЫМ языком (неважно каким: литературным или разговорным). Живое Слово в тексте – это «проза», не живое – не «проза». Любой профессиональный писатель, да и читатель тоже — уже в первой фразе определит, каким словом (живым или мертвым) она написана. 2. Так же не актуально утверждение о том, что «текст» должен быть интересен читателю. Поскольку угождают читателю только халтурщики, но у них Слово никогда не бывает живым, поскольку для них главное не Слово, а интерес, который вызывает содержание. «Текст», как его форма, так и содержание должны быть интересны в первую очередь самому автору, на столько интересны, что заслонят собой всю его остальную жизнедеятельность. А уж потом, когда «текст» написан и отдан на суд читателю, у того возникает встречный интерес к тому, что было несказанно интересно самому автору. То есть мастер Слова заражает своим интересом и читателя. Но может и не заразить, когда, скажем, автор перегоняет время и пишет о том, что будет интересно потомкам, Но от этого качество самого «текста» нисколько не преуменьшается, профессиональный читатель (и рецензент) легко может оценить его.
А вот интересно, хоть кто-нибудь хотя бы в контурах набросал план (модель) выхода из «вереницы проклятых дней»? Если Вам известны такие попытки, сообщите, пожалуйста.
То есть, если перевести Вашу мысль на поэтический язык, то полет — это «езда в незнаемое? А (цитирую Вас) „открытие реально чего-то нового“ — это осознание ранее неведомого? А самообман получается — это, когда ОЩУЩЕНИЕ полета важнее (слаще) самого полета, важнее „езды в незнаемое“? Это своего рода творческая мастурбация?
П.С. Кстати, в детстве я летал во сне именно на „реактивной тяге“. Прижимал ладони по швам и уносился куда глаза глядят)))
Но тогда у меня уточняющий вопрос: о какой подлинности результатов Вы говорите? Разве сам полет не есть результат? Разве полет не говорит о полноте (полноценности) жизни? И потом мне не понятно, как можно летать на боли. Насколько я понимаю, что от доли можно только улетать. Боль — своего рода тргерр полета…
Подобное, один в один и я переживал пол века (50 лет) назад. Выбора не было: или ранняя смерть (в буквальном смысле), или научиться летать ВОПРЕКИ. Бог дал, и я научился. Но для этого нужно было уйти во внутреннюю эмиграцию. Летаю до сих пор. Считаю — желание летать БЛАГОДАРЯ, а тем более социуму — халявное желание. Можно, конечно, и поплакаться — но, как говорится, Москва слезам не верит. Хочешь лететь — научись летать сам, без оглядки на болезни и невзгоды.
Господи, до чего же убого. Вместо того, чтобы обсуждать текст, Вы тоже перешли на обсуждение моей личности. И, ссылаясь на авторитет Леонида Филатова, поставили диагноз – ДУРАК! Только на том основании, что у моих текстов нет читателей, поскольку от чтения оных у них, у читателей – «заворот кишок».
Во-первых, такая «критика» — нарушение правил Клуба. Во-вторых, если Вы хотели высказать что-то неприятное мне лично, то Вам это не удалось. Поскольку два года назад здесь, в Клубе, я буквально слово в слово сказал о себе то, что высказал в мой адрес ваш дворник. Кстати, при случае передайте ему привет за проницательность – уважаю. Да, я действительно, пишу исключительно для самого себя. И действительно – самому себе радуюсь. А умение радоваться жизни в наше чрезвычайно сложное время (когда только врагу можно пожелать жить в эпоху перемен) – дорогого стоит. И в последней выставленной на моей странице миниатюре пояснил почему пишу для себя.
Но давайте, продолжим эксперимент. Как бы Вы лично хотели наказать ДУРАКА — изгнать его из Клуба? Отправить на недельку-другую на «скамейку запасных»? Или учинить над ним публичную казнь? Скажите – и я Вам подыграю. Выполню всякое ваше пожелание.
1. Событие происходило сто лет назад, когда не было запрета на табакокурение. Но если бы сейчас кто-то купил у меня этот текст, чтобы сделать мультик, то я легко бы заменил общение посредством табакокурения, на общение, при которым персонажи, скажем, мерились бы шпагами и рассуждали о Пушкине. Отредактировать (а это была бы редакция) для меня плевое дело.
2. Литературный стиль, в котором в данном случае написан текст – парадоксализм. Его родоначальником является Даниил Хармс. До него в подобном ключе работал Салтыков-Щедрин. Ясновидец, пророк, прорицатель или вещун – это слишком серьезно и настраивают на реалистическое восприятие, по крайней мере для меня. А Оракул – нечто возвышенное, запредельное. Для меня он идеальный парадоксальный персонаж.
3. Я придерживаюсь устоявшейся классической традиции русской литературы. Когда пишу от имени Оракула, то я – безусловно оракул, когда от имени ЛГ, я – ЛГ, когда от имени Чапаева, я – Чапаев, и т. д.
П.С. Скажу больше в подзаголовке «В учениках у Оракула» у меня стоит (Нео коммунистический домострой)
Женя, когда я вычитывал, на это тоже обратил внимание. но оставил, потому что этот ляп все-таки прозвучал из уст персонажа анекдотов Чапаева. Но если он режет слух, то могу заменить.
Моя позиция такова. Для каждого народа свой язык велик. В том числе и для русского человека. А все народы (опять же для меня) — равновелики. Нет ни одного, кто лучше других, а кто хуже. В конкретном указанном Вами случае использовано СРАВНЕНИЕ. Сравнивать можно, опять же по мне, все с чем угодно. Оттого, что я сравнил пушкинское Слово со Словом, которое было в начале, и уточнил — для русского человека, не думаю, что унизил кого либо. Более того, если бы по сюжету можно было добавить, что к беседующим подошел арамеец и сказал; «Зато в историческом контексте Иисус произнес слово „Бог“ на арамейском языке», то Оракул бы ему ответил: «Потому мы и сравниваем пушкинское Слово со Словом арамейским». А Черчиль в моем конкретном случае вообще не выступает как носитель языка. Я его, исключительно как историческую личность, ввел для прикола. Ну, для пущего прикола могу уточнить, что родной язык для него — русский, но только он тщательно это скрывает, потому что одновременно с советским разведчиком Исаевым (Штирлицем) был внедрен в английскую разведку, и в качестве русского шпиона дослужился до премьера. Ну это я продолжаю куражиться… Ибо пишу в жанре парадокса.
Сегодня специально написал парадоксальную миниатюру, посвящённую Александру Сергеевичу. РАЗГОВОР О ПУШКИНСКОМ СЛОВЕ В КУЛУАРАХ МАСОНСКОЙ ЛОЖИ (из цикла «В учениках у Оракула)
Василий Иванович Чапаев подошел к Антону Антоновичу Дельвигу, другу покойного к тому времени Александра Сергеевича Пушкина и сказал:
— Позвольте прикурить. Замечу, что я во главе своей конной дивизии гнал через всё неоглядное русское поле за кордон вашу белую сволочь. Но при этом обратился за огоньком именно к вам, поскольку уважаю, да и честно сказать, обожаю Александра Сергеевича, хотя он и был из ненавистного ныне нам паразитирующего на трудовом люде барского сословия. Но ведь его стихи, подчеркну это, гениальные стихи на русском языке принадлежат ни только сословию, но всему русскому народу и даже, как он сам верно заметил, всякому калмыку.
— Извольте. – Ответил Дельвиг и протянул Чапаеву дымящуюся сигару, которой его давеча угостил английский премьер Уинстон Черчилль, когда они общались в курилке Большого Собрания масонской ложи. И добавил. – А что у вас, красноперых комиссаров, и спичек нет, а про выпуск инкрустированных бриллиантами зажигалок я и не заикаюсь.
— Есть. Есть у нас свои пролетарские спички. – Пропустив подколку Дельвига мимо ушей, добродушно ответил Чапаев. — Да я лично как-то привык пользоваться огнивом. Мне лично сподручнее прикуривать от него. Но впопыхах забыл его дома: торопился успеть после заточки сабли на собрание. Но давайте лучше поговорим о том, что нас объединяет и влечет друг к другу: о поэзии Александра Сергеевича…
А тут как раз мимо проходили мы с Оракулом: нас пригласили на Выборы в масонскую ложу в качестве наблюдателей из сопредельных стран. А мы чуть ли ни померли со скуки от запредельной европейской дотошности следовать везде и во всем четко прописанной процедуре. И, понятное дело, оживились, увидев мило беседующих наших соотечественников.
— А вот, кстати, — сказал Василий Иванович, указывая на нас рукой с зажатой в пальцах нещадно дымящейся самокруткой, ловко скрученной из обрывка газеты «Правда». – наши потомки – современники нынешнего текущего времени. Давайте спросим у них, что нас всех, русских людей, объединяет?
— Господа! – Обратился к нам друг Пушкина Дельвиг.
— Товарищи! – поправил его комдив Чапаев.
— А скажите нам, что объединяет нас, русских людей? — Произнесли они хором.
— Слово. Русское Слово – Не задумываясь, ответил Оракул и, морщась, стал разгонять рукой клубы едкого дыма, который выпускали на него Василий Иванович и Антон Антонович.
— Это понятно. – Нетерпеливо перебил его Чапаев. – Все мы, русские люди, говорим на родном русском языке. А вот какое оно — русское Слово вообще? Хотелось бы знать, что думают по этому поводу в России через сто лет после моей смерти и после трехста лет, прошедших со дня смерти Дельвига?
— Пушкинское Слово! – Не сговариваясь, хором воскликнули мы с Оракулом. – Поскольку оно – совершенное Слово на все времена и для всех народов.
— Пушкинское Слово для русского человека, – продолжил нашу общую мысль Оракул, – равносильно слову «Бог», которое было в начале. Произнеся его, мы автоматом совершенствуемся сами. И в Конце Концов станем совершенными, как совершенен Бог. Ибо мы, люди, изначально сотворены Им по образу и подобию Его.
— Вот именно! – Удовлетворенно воскликнул Василий Иванович, и, обращаясь уже к Дельвигу, добавил. – Поэтому и подошел я прикурить «козью ножку» именно к вам, а не к Черчиллю, который вон в гордом одиночестве в сторонке нервно курит свою первоосновную сигару.
Приведите хоть один случай, когда я кого-то учил писать. Я высказываю свое выстраданное мнение на отечественную литературу. Исключительно свое личное (единичное) мнение, обогащенное русской литературной традицией — Я по высшему образованию филолог. И судя по Вашей реакции — делаю это по литературному добротно.
Кстати, насчет жестокости. Русская проза преимущественно психологическая. И каждое шевеление души разжевывается, чтобы показать первопричины жестокости. В данном случае применимо выражение Станиславского " НЕ ВЕРЮ". Это тоже в традиции русской культуры. В тексте отвращение ЛГ от возлюбленного произошло после просмотренного ролика в интернете. А до этого он был мил героине, что она даже собралась за него замуж. А если на ролике был некто, похожий внешне на персонажа? Что мешало героине поговорить с любимым человеком, чтобы выяснить у него: он ли это? и почему с его стороны такая жестокость?
То несть, моя претензия к тексту: или это специально сотворенный 25-й кадр, или — запредельная литературная небрежность, не простительная даже для начинающего прозаика. Я отдал предпочтение — 25-му кадру.
Золотые слова. Надеюсь, что Вы оставляете такое же право и за мной.
А если по существу — ситуация слишком серьезная. Я, полагаю, что нужен в Клубе серьезный и обстоятельный разговор о задачах Клуба в новых реалиях. По крайней мере — чтобы искать точки соприкосновения. По мне это самая насущная нравственная задача писателя.
Ради Бога не гневитесь. Просто я выразился (каюсь) несколько неуклюже. Но уже выправился. отредактировал первоначальной комментарий. Прочтите его, в нем вообще не должно быть ничего для Вас обидного.
С уважением, Георгий.
Первый – профессиональный – продемонстрировал Иосиф Гальперин. Он встал на позицию редактора и предложил автору кое-что сократить, кое-что поправить. Но такие замечания делаются, когда рукопись готовится к публикации, и начинается обычная работа редактора с автором. Такую работу великолепно демонстрирует у нас на сайте Ольга Которова.
Второй подход -любительский. Прокомментирую его на примере комментария Майи Ласковой. Это ни в коей мере не является переходом на её личность, поскольку – комментируются некоторые её замечания, относящиеся к теории литературы.
1. Утверждение в том, что в рассказе должна быть завязка, кульминация, развязка — - это позапрошлый век. Более того, само определение рассказа как литературного жанра давно вышло из употребления. Профессиональные литераторы пользуются термином «текст», или «проза». Проза должна быть написана ЖИВЫМ языком (неважно каким: литературным или разговорным). Живое Слово в тексте – это «проза», не живое – не «проза». Любой профессиональный писатель, да и читатель тоже — уже в первой фразе определит, каким словом (живым или мертвым) она написана.
2. Так же не актуально утверждение о том, что «текст» должен быть интересен читателю. Поскольку угождают читателю только халтурщики, но у них Слово никогда не бывает живым, поскольку для них главное не Слово, а интерес, который вызывает содержание. «Текст», как его форма, так и содержание должны быть интересны в первую очередь самому автору, на столько интересны, что заслонят собой всю его остальную жизнедеятельность. А уж потом, когда «текст» написан и отдан на суд читателю, у того возникает встречный интерес к тому, что было несказанно интересно самому автору. То есть мастер Слова заражает своим интересом и читателя. Но может и не заразить, когда, скажем, автор перегоняет время и пишет о том, что будет интересно потомкам, Но от этого качество самого «текста» нисколько не преуменьшается, профессиональный читатель (и рецензент) легко может оценить его.
П.С. Кстати, в детстве я летал во сне именно на „реактивной тяге“. Прижимал ладони по швам и уносился куда глаза глядят)))
Спасибо за указанную опечатку. Исправил. Вот уж действительно вкралась одна лишняя буква и смех и грех получился.
П.С. Передавайте привет Чапаю. Кто знает. что ТАМ, на том свете. может быть он уже ни одну военную академию ТАМ закончил
Хотите, что бы я извинился за высказанные мною свои выстраданные мысли, но сделал это, как Вы сказали — провокационно?
Извините меня, пожалуйста.
Ну, а за то, что Вы мою работу рассматриваете досконально — СПАСИБО.
Впрочем, если Вам будет угодно, могу её снять с конкурса.
Ну что еще мне сделать, чтобы Вы перестали на меня дуться?
Указанные Ввми корректорские ошибки исправил. Еще раз спасибо.
Во-первых, такая «критика» — нарушение правил Клуба. Во-вторых, если Вы хотели высказать что-то неприятное мне лично, то Вам это не удалось. Поскольку два года назад здесь, в Клубе, я буквально слово в слово сказал о себе то, что высказал в мой адрес ваш дворник. Кстати, при случае передайте ему привет за проницательность – уважаю. Да, я действительно, пишу исключительно для самого себя. И действительно – самому себе радуюсь. А умение радоваться жизни в наше чрезвычайно сложное время (когда только врагу можно пожелать жить в эпоху перемен) – дорогого стоит. И в последней выставленной на моей странице миниатюре пояснил почему пишу для себя.
Но давайте, продолжим эксперимент. Как бы Вы лично хотели наказать ДУРАКА — изгнать его из Клуба? Отправить на недельку-другую на «скамейку запасных»? Или учинить над ним публичную казнь? Скажите – и я Вам подыграю. Выполню всякое ваше пожелание.
1. Событие происходило сто лет назад, когда не было запрета на табакокурение. Но если бы сейчас кто-то купил у меня этот текст, чтобы сделать мультик, то я легко бы заменил общение посредством табакокурения, на общение, при которым персонажи, скажем, мерились бы шпагами и рассуждали о Пушкине. Отредактировать (а это была бы редакция) для меня плевое дело.
2. Литературный стиль, в котором в данном случае написан текст – парадоксализм. Его родоначальником является Даниил Хармс. До него в подобном ключе работал Салтыков-Щедрин. Ясновидец, пророк, прорицатель или вещун – это слишком серьезно и настраивают на реалистическое восприятие, по крайней мере для меня. А Оракул – нечто возвышенное, запредельное. Для меня он идеальный парадоксальный персонаж.
3. Я придерживаюсь устоявшейся классической традиции русской литературы. Когда пишу от имени Оракула, то я – безусловно оракул, когда от имени ЛГ, я – ЛГ, когда от имени Чапаева, я – Чапаев, и т. д.
П.С. Скажу больше в подзаголовке «В учениках у Оракула» у меня стоит (Нео коммунистический домострой)
Спасибо, что прочли.
РАЗГОВОР О ПУШКИНСКОМ СЛОВЕ В КУЛУАРАХ МАСОНСКОЙ ЛОЖИ (из цикла «В учениках у Оракула)
Василий Иванович Чапаев подошел к Антону Антоновичу Дельвигу, другу покойного к тому времени Александра Сергеевича Пушкина и сказал:
— Позвольте прикурить. Замечу, что я во главе своей конной дивизии гнал через всё неоглядное русское поле за кордон вашу белую сволочь. Но при этом обратился за огоньком именно к вам, поскольку уважаю, да и честно сказать, обожаю Александра Сергеевича, хотя он и был из ненавистного ныне нам паразитирующего на трудовом люде барского сословия. Но ведь его стихи, подчеркну это, гениальные стихи на русском языке принадлежат ни только сословию, но всему русскому народу и даже, как он сам верно заметил, всякому калмыку.
— Извольте. – Ответил Дельвиг и протянул Чапаеву дымящуюся сигару, которой его давеча угостил английский премьер Уинстон Черчилль, когда они общались в курилке Большого Собрания масонской ложи. И добавил. – А что у вас, красноперых комиссаров, и спичек нет, а про выпуск инкрустированных бриллиантами зажигалок я и не заикаюсь.
— Есть. Есть у нас свои пролетарские спички. – Пропустив подколку Дельвига мимо ушей, добродушно ответил Чапаев. — Да я лично как-то привык пользоваться огнивом. Мне лично сподручнее прикуривать от него. Но впопыхах забыл его дома: торопился успеть после заточки сабли на собрание. Но давайте лучше поговорим о том, что нас объединяет и влечет друг к другу: о поэзии Александра Сергеевича…
А тут как раз мимо проходили мы с Оракулом: нас пригласили на Выборы в масонскую ложу в качестве наблюдателей из сопредельных стран. А мы чуть ли ни померли со скуки от запредельной европейской дотошности следовать везде и во всем четко прописанной процедуре. И, понятное дело, оживились, увидев мило беседующих наших соотечественников.
— А вот, кстати, — сказал Василий Иванович, указывая на нас рукой с зажатой в пальцах нещадно дымящейся самокруткой, ловко скрученной из обрывка газеты «Правда». – наши потомки – современники нынешнего текущего времени. Давайте спросим у них, что нас всех, русских людей, объединяет?
— Господа! – Обратился к нам друг Пушкина Дельвиг.
— Товарищи! – поправил его комдив Чапаев.
— А скажите нам, что объединяет нас, русских людей? — Произнесли они хором.
— Слово. Русское Слово – Не задумываясь, ответил Оракул и, морщась, стал разгонять рукой клубы едкого дыма, который выпускали на него Василий Иванович и Антон Антонович.
— Это понятно. – Нетерпеливо перебил его Чапаев. – Все мы, русские люди, говорим на родном русском языке. А вот какое оно — русское Слово вообще? Хотелось бы знать, что думают по этому поводу в России через сто лет после моей смерти и после трехста лет, прошедших со дня смерти Дельвига?
— Пушкинское Слово! – Не сговариваясь, хором воскликнули мы с Оракулом. – Поскольку оно – совершенное Слово на все времена и для всех народов.
— Пушкинское Слово для русского человека, – продолжил нашу общую мысль Оракул, – равносильно слову «Бог», которое было в начале. Произнеся его, мы автоматом совершенствуемся сами. И в Конце Концов станем совершенными, как совершенен Бог. Ибо мы, люди, изначально сотворены Им по образу и подобию Его.
— Вот именно! – Удовлетворенно воскликнул Василий Иванович, и, обращаясь уже к Дельвигу, добавил. – Поэтому и подошел я прикурить «козью ножку» именно к вам, а не к Черчиллю, который вон в гордом одиночестве в сторонке нервно курит свою первоосновную сигару.
С удовольствием! Если мне это позволят сделать в рубрике «Рецензии»
Как только позволят, сразу же предоставлю рассказ на злободневную тему.
Кстати, насчет жестокости. Русская проза преимущественно психологическая. И каждое шевеление души разжевывается, чтобы показать первопричины жестокости. В данном случае применимо выражение Станиславского " НЕ ВЕРЮ". Это тоже в традиции русской культуры. В тексте отвращение ЛГ от возлюбленного произошло после просмотренного ролика в интернете. А до этого он был мил героине, что она даже собралась за него замуж. А если на ролике был некто, похожий внешне на персонажа? Что мешало героине поговорить с любимым человеком, чтобы выяснить у него: он ли это? и почему с его стороны такая жестокость?
То несть, моя претензия к тексту: или это специально сотворенный 25-й кадр, или — запредельная литературная небрежность, не простительная даже для начинающего прозаика. Я отдал предпочтение — 25-му кадру.
Золотые слова. Надеюсь, что Вы оставляете такое же право и за мной.
А если по существу — ситуация слишком серьезная. Я, полагаю, что нужен в Клубе серьезный и обстоятельный разговор о задачах Клуба в новых реалиях. По крайней мере — чтобы искать точки соприкосновения. По мне это самая насущная нравственная задача писателя.