Вита, сердечно благодарю за отклик. По поводу ТОЛИ. Я по врожденной своей безграмотности (писал уже об этом) и сейчас не знаю как правильно писать это слово. Заглянул в поисковик, увидел, что ТОЛИ пишется раздельно. Но уже через час опять забуду это правило. Что касается пунктуации — это благодарность не мне, а профессиональному корректору, которая поработала с моим текстом. Нет, что ни говори, а совместное творчество: моё и корректора — дает неплохие результаты. То же самое можно сказать и о совместной профессиональной работе с редактором…
В первых строчках моего письма хочу выразить огромную благодарность Виктору Улину за то, что он как признанный мастер прозы признал, что и моя проза может иметь место. А большего мне и не нужно. Ради этого я и затевал весь сыр-бор.
Но самую главную, и для меня, пожалуй, самую ценную характеристику моей прозы дала Ольга Которова, и потом Маргарита назвала это замечание гениальным. Оно и мой взгляд – гениально: это «ОБЪЕЛАСЬ ОБРАЗАМИ». Поскольку именно по этой причине я никогда не писал, не пишу, и в обозримом будущем не собираюсь писать для читателей. И вовсе не потому, что у меня высокомерное отношение к читателям. Читатели тут вообще ни при чем. Причина тут гораздо глубже, фатальнее, а может быть даже и трагичнее.
Где-то полвека назад, в начале семидесятых, учась в универе, я, если так можно сказать – СЛОМАЛСЯ и как личность, да и как писатель тоже. Причина в том, что я всеми фибрами своей души, до последней клеточки костного мозга, вдруг ощутил, что советская власть, а вместе с ним и русский этнос, как наиболее пострадавший от большевистского эксперимента – обречен. Жить с таким ощущением сделалось невозможно. Я пробовал заглушить раздирающее меня изнутри противоречие водкой. Но только довел себя до грани сердечной недостаточности. Но и справедливо возненавидеть тех, кто довел и продолжал доводить мое Отечество до такого состояния — тоже не мог. У меня на редкость по нынешним временам было счастливое детство и отрочество, да и ранняя юность тоже. И если впустить в душу ненависть, значит предать, втоптать в грязь и все мои воспоминания о детстве. А этого я сделать никак не мог, и у меня оставался суицид, ну или психушка, если бы я стал дергаться. Решение пришло парадоксальное (полагаю, что его мне Сам Бог надул в уши, хотя я тогда и не был еще верующим) Бог надоумил меня провести так называемый в науке мыслительный эксперимент: а можно ли хотя бы в теории жить в таком социуме достойно – любить себя и природу, как это я делал в детстве. То есть провести своего рода исследование. Первое с чем я столкнулся: такой эксперимент, для чистоты его потребовал от меня, если ни совершенного, то хотя бы относительно безупречного владения словом. Поскольку истинное, настоящее живое слово – никогда не солжет: его невозможно ни обмануть, ни обхитрить. Второе, что для меня тоже оказалось неожиданным: я столкнулся со свирепым так называемым сопротивлением материала. Теперь я полагаю, что это – коллективное бессознательное, которое живет своей жизнью тотального разложения, и не хочет уступать ни пяди. Тут (придется вам поверить мне на слово) развернулась война ни на жизнь, а на смерть. Если бы я хоть на йоту отступился от Слова, подсознание сожрало бы меня и не поперхнулось. Каждая выверенная деталь – была для меня своего рода ударом (уколом), нанесенным разъяренному подсознанию. Каждый образ – воин на передовой линии фронта.
Так вот, возвращаюсь к Ольгиному «ОБЪЕЛАСЬ ОБРАЗАМИ» Если бы мне вынуть хотя бы несколько моих солдат из окопа, то фронт в этом месте был бы прорван. И я в буквально смысле был размазан по стенке: раздрай в душе, тотчас обернулся бы и телесным разрушением. Поэтому я и стою горой за каждого своего солдата. Но попутно вот что хочу сказать: ежели бы у меня возникло побуждение писать для читателя, неужели вы полагаете, что я не смог изучить язык читателя, да, хотя бы Ольги и Маргариты. И написать текст на их языке? Но у меня никогда не было такого побуждения. Более того мне и сейчас совершенно нечего сказать им, да и они совершенно не нуждаются, чтобы я хоть что-то им говорил…
Но продолжу. Эксперимент удался. Мне удалось сотворить коллизию, при которой (подчеркиваю) теоретически можно жить в загнивающем социуме достойно. И вот этот удавшийся эксперимент дал мне НАДЕЖДУ жить дальше. А когда опять становилось невмоготу – принимался за очередной эксперимент. То есть, я стал писать прозу, не убоюсь этого слова – ПРОФЕССИОНАЛЬНО. Но не в качестве ПИСАТЕЛЯ, а – ИССЛЕДОВАТЕЛЯ. А если сказать еще проще – писал, чтобы спасать свою шкуру (душу). Дожив до сегодняшнего дня, могу сказать, что мне это удалось. Прожил по меркам обывателя (а на большее никогда и не претендовал) вполне нормальную, а местами и счастливую жизнь. Впрочем, все это явление достаточно распространенное и называется оно – ВНУТРЕННЯЯ ЭМИГРАЦИЯ. Понятное дело, она внесла коррективы и в мою личность. И, порою, совсем даже не желательные. Но это уже так называемые издержки производства.
Теперь отвечу и на закономерный вопрос: а что я делаю в Клубе? А мне нравится тут тусоваться, беседовать на темы, имеющие к литературе прямое или косвенное отношение. Ведь что ни говори, я хоть и не ПИСАТЕЛЬ, а – ИССЛЕДОВАТЕЛЬ, но понимаю толк в художественном слове и как теоретик, как практик. Да и не особенно я в этом оригинален. Мы с Улиным исходим из одного – бескомпромиссного отрицания загнивающего социума. Просто он возбуждает в себе ненависть к загниванию, запуская в свою душу окружающий ад (а то, что нас окружает ад – тут у меня нет никакого сомнения); и на возбужденной в себе ненависти к аду — пишет и живет… А я изо всех сил оберегаю свою душу от этого ада. Исследуя его. Благодаря этому до сих пор сохранил в себе душу 10-летнего мальчика.
Михаил, сердечно поздравляю и присоединюсь ко всем прозвучавшим выше поздравлениям. От себя лично желаю только одного, чтобы организованный (созданный) Вами Клуб писатели за добро всегда соответствовал своему названию. И оставался таковым если ни на тысячелетие вперед, то хотя бы на ближайшее столетие.
Елена, я почему еще отказываюсь быть ведущим — я человек может быть чрезмерно ответственный, и у меня на этой почве гипертония. Прошлый раз у меня из-за трехчасового сидения за компьютером и в самом деле подскочило давление до критического уровня. Но я научился с ней бороться: напишу комментарий. а потом — прогулка или дыхательные упражнения. И только когда всё придет в норму — снова сажусь за комп. Так что поучаствовать на правах обычного пользователя — с превеликим удовольствием.
Елена, у меня уже был негативный опыт ведения подобных тем. Видите, я только предложил тему для обсуждения (вроде вполне безобидную тему), а посмотрите как Улин на это предложение отреагировал. А что будет если я буду вести обсуждение — мне и слова не дадут сказать… Нет, уж вести обсуждение не буду, но свои соображения, если кто-то другой возьмется быть ведущим — выскажу.
Кстати, Елена, в ответе Улину я высказал предложение поговорить о САМООПРЕДЕЛЕНИИ: кто мы как КЛУБ ПИСАТЕЛИ ЗА ДОБРО? Что такое ДОБРО вообще? Какие добрые дела мы можем делать в рамках нашего Клуба? И стоит ли Клубу отказаться от названия ради насущных материальных выгод? И вообще входят ли принципы ДОБРА в противоречие с писательскими принципами? И как можно (и можно ли вообще) находить выходы из этих противоречий?
То, что Вы написали — может иметь место. Но тогда нужно поменять название клуба, скажем на «Писатели за здоровую конкуренцию» И уже в рамках этой «конкуренции» мочить друг друга. И тут у меня конкретное предложение (хорошо, если бы это моё предложение прочитала Елена) А давайте затеем следующее обсуждение на более глубокую тему: КТО МЫ ВООБЩЕ? И что такое ДОБРО в нашем понимании? И тогда очень многие вопросы, на которые мы пытались искать ответы — окажутся проясненными. И конечно же нужно поставить вопрос о клубном равенстве. Если наш Клуб — за ДОБРО, то тогда мы априори все равны, как равны и во Христе. Если же наш Клуб переходит в качество писательской конкуренции, то тогда, да: я — Каштанка для Вас; но и Вы — Каштанка для меня. Извините, тут уж как говорится ничего личного — чистый бизнес. Но тогда Клуб превратится в псарню… Впрочем, если на то будет воля большинства, или даже администрации Клуба…
Вы ушли от ответа. Ваша так названная Вами реалистическая художественная проза — малая, подчеркиваю, малая толика в океане современной литературы. И Вы безусловно можете себя самоназначить императором на Вашем островке. И я, так же, как и всякий другой писатель в Клубе — при желании имею право самоназначить себя императором на своем островке словесности. поскольку каждый писатель априори самобытен, то есть — единственен в своем роде. Так вот повторяю вопрос: я и всякий другой член нашего Клуба равен Вам? Или Вы имеете в Клубе какой-то особенный неизвестный пока мне статус?
Елена! И я Вас понимаю. И сердце моё разрывается от противоречия. С возросшим объемом, скажем так, низкокачественных литературных текстов Клуб уже не справляется. И скорее всего нужно нанимать работников, которые будут делать техническую работу за плату. А для этого нужно эти деньги заработать. А это коммерция. Но заковыка в том, для коммерции тоже нужен талант. Тут писательский талант (пусть даже безусловного гения) не годится. И тогда талан коммерсанта непременно вступит в противоречие с талантом писателя… И в конечном итоге, боюсь, не будет ни того и ни другого. Если Клуб писатели за добро прекратит своё существование, мне лично будет от этого очень горько. Но тут как говорится: ничто не вечно под луной, и хорошо, что он хотя бы был… Лично я теперь уже до конца своих дней буду вспоминать Клуб исключительно добрым словом.
Я последний, кто станет отрицать коммерцию литературного труда. Но это уже будет ДРУГОЙ сайт, ДРУГОЙ клуб. И название нужно будет менять. Поскольку добро за деньги — это не добро. Добро — это когда что-то делается от широты душевной — и наградой за это моральное удовлетворение.
Я уже четко высказал свою личную позицию. Если Клуб перейдет на коммерческую основу, я уйду, потому как денег на нем все равно не заработаю, ибо и не собираюсь их зарабатывать, а моральное удовлетворение утрачу.
Но ничего не буду иметь против. если Клуб таки станет коммерческим. Каждому своё…
Ну, вот зачем Вы, Виктор, опять переходите на личность. Я же просил Вас не вести дискуссию со мной в таком тоне. Точно так же и я на Ваши измышления могу сказать: это БРЕД, Витя… А по существу Мы тут имеем дело с принципиально общественной организацией. А плохо это, или хорошо — это уже оценочные, да и субъективные критерии. Но — это ДАННОСТЬ. И потому решать проблемы общественной организации можно только общественными возможностями. В противном случае общественная организация превращается в коммерческую. А это уже другой статус и другая степень ответственности. Лично я (писал уже это) в коммерческой организации участвовать не буду.
Но кто знает может быть из членов клуба получатся и неплохие писательские волонтеры…
А насчет Елены абсолютно согласен. Даже готов пожертвовать частью своей скромной пенсии на золотой памятник ей. :))
Ну, зачем же, сразу кокетничаешь… Это действительно так. В школе за диктанты и изложения у меня никогда выше двойки не было. И красноты на моих листах всегда было больше синевы. Мне ставили тройки, потому что двойки ставить было нельзя тем более. что естественным дисциплинам, в том числе и по математике у меня были твердые четверки. Но уже в школе я стал писать стихи. И читал их, ведь грамматических ошибок в устном слове нет. А поступил на филфак случайно. В армии стали печатать в окружной газете мои стихи не смотря на уйму ошибок. А потом пригласили меня стать и корреспондентом. Я, будучи на срочной службе, заработал по тем временам немалые деньги. А после армии хотел поступить на журфак. Но журфака в нашем универе не оказалось, я поступил на филфак. Правда, к тому времени я научился «хитрить»: знал, что на вступительных сочинение на вольную тему напишу на отлично, а грамотность у меня как всегда окажется на кол с плюсом. Я нашел себе попутчицу (вместе поступали), сели за одну парту. Она проверила мое сочинение на наличие ошибок, а я выверил содержание её сочинения. Оба получили по четверке. А когда писали курсовые, тут было еще легче. Я писал другим студентам тексты, а те в свою очередь выковыривали из моего текста ошибки. А когда стал профессиональным журналистом — там уже были корректоры. И до сих пор я безграмотен как курица. Но это наверное потому,. что я, как примитивный первобытный человек, воспринимаю тексты на слух…
И я бы тоже согласился. Но тут вот какая заковыка. Авторы (дальше цитирую Вас) «такого обилия безграмотных текстов» находятся за пределами Клуба. И можно сказать, первым рубежом их атаки являются модераторы. То есть, если сказать грубо, но максимально точно, всё дерьмо катится в первую очередь на них. Более того, они в этом дерьме должны выискивать грамматические ошибки и предлагать авторам исправить их. Это ОЧЕНЬ и ОЧЕНЬ тяжелая и, главное, неблагодарная работа. Поэтому главным аргументов в борьбе с «безграмотными текстами» должно быть — облегчение работы модераторов.
Анна, вот Вы вроде меня оспорили, и тут же сами подтвердили мою правоту. Вот если бы в нашем худсовете были люди, такие как Вы (а Вы — реально первая, и полагаю, главная кандидатура в члены худсовета — председатель худсовета), то разглядели бы талантливого автора, даже если бы он утопал в миллионе грамматических ошибок, как в приведенном Вами примере. Худсовет — эта живая организация, и он состоит из живых людей… Нужно всего лишь грамотно прописать процедуру принятия решений… И лично мне очень импонирует Ваша гражданская и личностная позиция — бережного отношения к автору… И пусть лозунгом худсовета будет: автор — наше ВСЁ. При условии, конечно, что всё члены худсовета увидят АВТОРА… а не, извините за выражение, пустозвона…
Так я именно за это и ратую, что и при врожденной безграмотности (как у меня) вполне можно, и нужно пропускать свои тексты через программные корректоры. Благо ныне есть такая возможность. Помню,, как я в буквальном смысле страдал, когда были еще печатные машинки. И мои пальцы выбивали помимо моей воли тысячи ошибок, которых невозможно было исправить, кроме как выдернуть лист и в сердцах, скомкав, швырнуть его в корзину…
Прекрасный выход. Пусть повисит день, другой, может быть и неделю. Если не внесена правка — то долой. Можно даже сделать эту функцию автоматической, чтобы облегчить работу модераторам.
Худсовет принципиально не должен быть платным. Это так сказать, среднеарифметическое художественного уровня любой творческой организации. Каков художественный уровень худсовета — таков потолок художественного уровня художественной организации. Худсовет нужен для того, чтобы остальных членов художественной организации подтягивать к этому потолку, быть вроде как маяком.
В первых строчках моего письма хочу выразить огромную благодарность Виктору Улину за то, что он как признанный мастер прозы признал, что и моя проза может иметь место. А большего мне и не нужно. Ради этого я и затевал весь сыр-бор.
Но самую главную, и для меня, пожалуй, самую ценную
характеристику моей прозы дала Ольга Которова, и потом Маргарита назвала это замечание гениальным. Оно и мой взгляд – гениально: это «ОБЪЕЛАСЬ ОБРАЗАМИ». Поскольку именно по этой причине я никогда не писал, не пишу, и в обозримом будущем не собираюсь писать для читателей. И вовсе не потому, что у меня высокомерное отношение к читателям. Читатели тут вообще ни при чем. Причина тут гораздо глубже, фатальнее, а может быть даже и трагичнее.
Где-то полвека назад, в начале семидесятых, учась в универе, я, если так можно сказать – СЛОМАЛСЯ и как личность, да и как писатель тоже. Причина в том, что я всеми фибрами своей души, до последней клеточки костного мозга, вдруг ощутил, что советская власть, а вместе с ним и русский этнос, как наиболее пострадавший от большевистского эксперимента – обречен. Жить с таким ощущением сделалось невозможно. Я пробовал заглушить раздирающее меня изнутри противоречие водкой. Но только довел себя до грани сердечной недостаточности. Но и справедливо возненавидеть тех, кто довел и продолжал доводить мое Отечество до такого состояния — тоже не мог. У меня на редкость по нынешним временам было счастливое детство и отрочество, да и ранняя юность тоже. И если впустить в душу ненависть, значит предать, втоптать в грязь и все мои воспоминания о детстве. А этого я сделать никак не мог, и у меня оставался суицид, ну или психушка, если бы я стал дергаться. Решение пришло парадоксальное (полагаю, что его мне Сам Бог надул в уши, хотя я тогда и не был еще верующим) Бог надоумил меня провести так называемый в науке мыслительный эксперимент: а можно ли хотя бы в теории жить в таком социуме достойно – любить себя и природу, как это я делал в детстве. То есть провести своего рода исследование. Первое с чем я столкнулся: такой эксперимент, для чистоты его потребовал от меня, если ни совершенного, то хотя бы относительно безупречного владения словом. Поскольку истинное, настоящее живое слово – никогда не солжет: его невозможно ни обмануть, ни обхитрить. Второе, что для меня тоже оказалось неожиданным: я столкнулся со свирепым так называемым сопротивлением материала. Теперь я полагаю, что это – коллективное бессознательное, которое живет своей жизнью тотального разложения, и не хочет уступать ни пяди. Тут (придется вам поверить мне на слово) развернулась война ни на жизнь, а на смерть. Если бы я хоть на йоту отступился от Слова, подсознание сожрало бы меня и не поперхнулось. Каждая выверенная деталь – была для меня своего рода ударом (уколом), нанесенным разъяренному подсознанию. Каждый образ – воин на передовой линии фронта.
Так вот, возвращаюсь к Ольгиному «ОБЪЕЛАСЬ ОБРАЗАМИ» Если бы мне вынуть хотя бы несколько моих солдат из окопа, то фронт в этом месте был бы прорван. И я в буквально смысле был размазан по стенке: раздрай в душе, тотчас обернулся бы и телесным разрушением. Поэтому я и стою горой за каждого своего солдата. Но попутно вот что хочу сказать: ежели бы у меня возникло побуждение писать для читателя, неужели вы полагаете, что я не смог изучить язык читателя, да, хотя бы Ольги и Маргариты. И написать текст на их языке? Но у меня никогда не было такого побуждения. Более того мне и сейчас совершенно нечего сказать им, да и они совершенно не нуждаются, чтобы я хоть что-то им говорил…
Но продолжу. Эксперимент удался. Мне удалось сотворить коллизию, при которой (подчеркиваю) теоретически можно жить в загнивающем социуме достойно. И вот этот удавшийся эксперимент дал мне НАДЕЖДУ жить дальше. А когда опять становилось невмоготу – принимался за очередной эксперимент. То есть, я стал писать прозу, не убоюсь этого слова – ПРОФЕССИОНАЛЬНО. Но не в качестве ПИСАТЕЛЯ, а – ИССЛЕДОВАТЕЛЯ. А если сказать еще проще – писал, чтобы спасать свою шкуру (душу). Дожив до сегодняшнего дня, могу сказать, что мне это удалось. Прожил по меркам обывателя (а на большее никогда и не претендовал) вполне нормальную, а местами и счастливую жизнь. Впрочем, все это явление достаточно распространенное и называется оно – ВНУТРЕННЯЯ ЭМИГРАЦИЯ. Понятное дело, она внесла коррективы и в мою личность. И, порою, совсем даже не желательные. Но это уже так называемые издержки производства.
Теперь отвечу и на закономерный вопрос: а что я делаю в Клубе? А мне нравится тут тусоваться, беседовать на темы, имеющие к литературе прямое или косвенное отношение. Ведь что ни говори, я хоть и не ПИСАТЕЛЬ, а – ИССЛЕДОВАТЕЛЬ, но понимаю толк в художественном слове и как теоретик, как практик. Да и не особенно я в этом оригинален. Мы с Улиным исходим из одного – бескомпромиссного отрицания загнивающего социума. Просто он возбуждает в себе ненависть к загниванию, запуская в свою душу окружающий ад (а то, что нас окружает ад – тут у меня нет никакого сомнения); и на возбужденной в себе ненависти к аду — пишет и живет… А я изо всех сил оберегаю свою душу от этого ада. Исследуя его. Благодаря этому до сих пор сохранил в себе душу 10-летнего мальчика.
Я уже четко высказал свою личную позицию. Если Клуб перейдет на коммерческую основу, я уйду, потому как денег на нем все равно не заработаю, ибо и не собираюсь их зарабатывать, а моральное удовлетворение утрачу.
Но ничего не буду иметь против. если Клуб таки станет коммерческим. Каждому своё…
Но кто знает может быть из членов клуба получатся и неплохие писательские волонтеры…
А насчет Елены абсолютно согласен. Даже готов пожертвовать частью своей скромной пенсии на золотой памятник ей. :))