Елена, а вот как Вы по стихотворению определили, какая была критика — конструктивная или токсичная? Автор поставила критику в укор, что он чрезмерное внимание уделил «огрехам» стихосложения, то есть технике. А у технического совершенства предела нет. Так может быть критик побуждает автора к совершенству, которое теоретически недостижимо. Но стремиться к этому, да и критически побуждать к этому — разве грех? К тому же критик не обмолвился по поводу содержания, кроме «слезливой чепухи». Но может быть это и в самом деле «чепуха» и тем более «слезливая», что хуже вдвойне.
Лично я так и не понял, ЗАЧЕМ именно это стихотворение вынесено на обсуждения? Это что затравка, чтобы поговорить углубленно о культуре критики и критика?
Вопросы автору: а критик имеет право на самовыражение? И в том сетевом ресурсе, где критик высказал свое личное мнение, есть ли правила критики, каковые четко прописаны в нашем Клубе? Если автор считает, что она права, почему отказывает критику тоже быть правым? Тем более. что критик — «давний почитатель» — пора бы к нему привыкнуть и относиться с соответствующим образом. Короче, не понял. о чем стихотворение…
Ну и потом, вопрос вопросов; а есть ли объективный критерий, определяющий в чьем глазу «криво» — в глазу критика, или в глазу авторском? Вот если бы у читателя была возможность прочесть и стихотворение автора, и критику на него. А так на суд представлена лишь одна сторона… Получается, что автор пытается вовлечь читателя в самосуд…
Этот писатель точно не я. Во-первых, у моей бабушки не было замка, и жила она квартире одной из четырех моих тетушек. Во-вторых, в округе отродясь не было елей и лип. Хотя читать любил, едва освоил букварь. А вот в окно почти никогда не смотрел, поскольку оно выходило во двор и в нем ничего видно не было. Но ОЧЕНЬ любил смотреть на живые звезды, особенно безлунной ночью, когда они казались мохнатыми, как фаланги, которые летними ночами сползались на свет уличных фонарей…
Жаль, что у меня нет утвердительного ответа на заявленный вопрос, а шалить неудержимо хочется. Может быть пора уже и наступить на горло собственной песни…
Кстати, работа со словарями, особенно толковыми и энциклопедиями — это мое едва ли ни самое любимое увлечение, которое сопровождало меня всю мою сознательную жизнь. )) Для меня это — таинство, сродни магии.
Этот писатель — я, Георгий Костин. У меня врожденная неграмотность. Несмотря на то, что закончил филфак университета. Если бы ни ВОРД, я бы и сейчас сделал даже в этом сообщении кучу грамматических ошибок. И у меня есть реальный шрам на лбу от пендинки (пендиночной оспы). Ну а то, что еще не классик, так и классики при жизни таковыми еще не были.
И дополнительный ответ на пол-очка. Есть множество текстов, где я описывал себя ребенком и свою малую родину.
П.С. Полагаю, что мой ответ полностью укладывается в пожелание «Мы не ищем стандартных вопросов, мы хотим мыслить, творить, сиять, нам не нужна беззвёздная мука. Готовы пошалить?"» — Отвечаю: конечно готов.
Ну, раз притчей не особенно густо, хотя вроде бы должно наоборот, я выложу еще одну притчу, на этот раз — из сферы парадоксов.
Первый в жизни ответ на трудный вопрос
Мальчик подошел к отцу и спросил: — Папа, а почему ты — папа, а мама – мама, а я — мальчик, а дерево во дворе – дерево? Отец не нашел, что ответить. Ласково потрепал шершавой ладонью сыну волосы на голове, и признался: — Не знаю, сына. Наверное, потому, что так заведено. Мальчика не удовлетворил такой ответ, а, чтобы задать уточняющий вопрос: «кем заведено?» — он еще не дорос. Потому задумался сам. Может быть первый раз в своей жизни задумался. И его тут же осенило. Глаза его воодушевленно загорелись, и он едва ли ни вдохновенно выкрикнул: — Вот, ты, папа, не знаешь, а я уже – знаю: ты –папа, ПОТОМУ ЧТО папа; мама – ПОТОМУ ЧТО мама, я – мальчик, ПОТОМУ ЧТО мальчик, а дерево – ПОТОМУ ЧТО дерево. Отец улыбнулся, ласково прижал голову сына к своему теплому животу и сказал: -А что? Очень даже может быть. Спасибо, сына, что просветил. Теперь буду знать, что я – папа, ПОТОМУ ЧТО папа.
ЧЕТЫРЕ ПРИТЧИ С участием моего родного прадеда Финоши
1 «Деда, а что такое душа? — Спросила у Финоши любознательная внучка. — Наш учитель говорит: души нет, потому что её нельзя описать математически.» «Почему же нельзя? Можно. — Ответил Финоша. — Проще простого математически описать душу.» «Как, деда?! — Заинтересованно воскликнула внучка, сладостно предвкушая, как она завтра блистательно предоставит на уроке математики доказательство существования души. — Расскажи.» «Вот в математике есть универсальная формула: А минус Б равно С. Если переведем её на уровень арифметики, получим: от пяти яблок отнимаем три яблока, в сухом остатке — два яблока. А переведем её же на уровень жизни… Тут, конечно, сложнее. Придется воспользоваться подопытными собаками Павлова. Но ты не волнуйся, мы их мучить не будем. Разве что ради эксперимента — ненадолго безболезненно умертвим, но после эксперимента сразу же оживим обратно… Так вот, на место А ставим живую собаку, на место Б — эту же собаку, но мертвую. Произведем простейшее математическое действие — вычитание. И тогда на месте С окажется душа, или, если тебе будет угодно — чистая (бестелесная) жизнь собаки. Между живым телом собаки и её предполагаемым трупом — есть же разница? Есть. Вот эта разница и есть искомая душа…» «Боюсь за такое доказательство учитель меня обзовет мракобеской и влепит в классный журнал жирный кол». — Подумав немного, сказала внучка. «Влепит. — Согласился Финоша. — Но ты ведь у меня о душе спросила. Я тебе и ответил, как сам понимаю, что есть душа в математическом описании…»
2
«Пойдите-ка вы все прочь!» — Гневно вскрикнула лиса, поправляя наманикюренными коготками потекшую под заплаканными глазами черную тушь. Она пристально следила за лесной модой, и была хороша собой. Но ей не везло с кавалерами: то медведь ей выпадал, то волк, то, как сейчас — сразу оба, да еще кабана клыкастого для компании прихватили с собой. А тот отродясь не чистил зубов, и от него пахло псиной, словно не в лесу жил, а в презренной, сколоченной рачительным хозяином, конуре, да еще поди и на цепи тоже… «Как вы все мне надоели! Хуже горькой редьки…» — В сердцах добавила она, поглядывая краешком правого глаза в большое, прислоненное к стволу дуба, зеркало. «Нет, что ни говори, а я и в гневе лучше всех на свете…» — Удовлетворенно подумала она, но тут же вспомнив, что ей давно пора замуж, что она до опасной черты засиделась в девках, снова взгрустнула: «Что толку от неописуемой красоты, если нет в лесу никого, кто был бы под стать мне…»»
Но тут раздался стук то ли в дверь, то ли в дуб: перед лисой и её гостями-ухажерами предстал запыхавшийся Финоша. Он держал за талию большого покачивающегося рыжего лиса. Тот был в стельку пьян, вращал мутными глазами и что-то нечленораздельное мычал, словно был не лисом, а годовалым телком. Однако внешне выглядел изысканно: гусар-гусаром — шерстинка к шерстинке, торчащие ушки подстрижены, коготки подпилены и даже отшлифованы на оселке, на котором точилась между делом и его вострая сабля. Ну, а то, что пьян? — Так что с того: гусар должен быть храбрым и пьяным, точнее — то храбрым, то пьяным… «Вот нашел в соседнем лесу.» — Пояснил всем свое неожиданное появление Финоша. — Пьет третьи сутки. Соловьи в округе, надышавшись его перегаром, охрипли от заядлого пения, зайцы пятки себя отбили от нескончаемых танцев. Всех под дулом дуэлянтского пистолета заставил веселиться до упаду, а сам — с камнем тоски на шее бросился в кручину. Если бы я не успел, то утоп поди… Спаси его, Патрикеевна. — Обратился он уже непосредственно к лисе. — Пропадет ведь добрый молодец. По тебе сохнет. Сам как на духу признался мне, что и на мизиночный коготок не достоин тебя и красоты твоей. Пожалей ты его. Он ведь лесной гусар, а гусары в зеркала не смотрят. Посмотрел бы — увидел, что и сам собой хорош, и тебе под стать. Одним словом, возьми его в мужья, лисонька…» Лиса внимательно посмотрела на пьяного лиса, вспомнила, что именно в таком образе ей и явился суженый в недавнем сне. Потом искоса, но так же пристально поглядела на волка и медведя. А на кабана даже смотреть не стала: презрительно фыркнула… И согласилась.
Лис от негаданно обрушившегося на него счастья перестал пить. И даже в зеркало смотреть приучился: правда, видел в нем не себя, а свою любимую женушку. Вскоре лиса родила от него двойню: лисеночку и лисенка, и назвали их в честь моего прадеда, соответственно — афиногенкой и афиногенком…
3
«Поди туда, не зная куда и принеси то, не зная что.» — Приказал русский царь Финоше. «Хорошо.» — Ответил Финоша. Пошел и нашел там то, не зная что. «Ну, что, принес?» — Спросил его царь, когда он вернулся. «Принес.» — Скромно ответил Финоша. «Так скорее давай мне его. — Обрадовался царь. — Хочу, наконец, узреть воочию то, не зная что.» «Так оно — вот: перед вами. Я его положил на пол. И подвинул к вам…» — Ответил, кротко потупив взор, Финоша. — Но коли вы не видите того, что перед вами, как же сможете видеть то, что на окраинах Отечества?» — Почувствовав растерянное смятение в царской душе, нарочито недоуменным голосом добавил Финоша. «Так значит, то, не зная чего — уже лежит между нами?» — Воскликнул царь и с царским любопытством вгляделся в кондового русского мужичка: тот явно был не промах и себе на уме. «Да. — Кротким голосом ответил Финоша. — Чтобы найти то, не зная что, вовсе не обязательно ходить туда, не зная куда. Оно (это то, не зная что) — всегда перед нами. Нужно только смочь его разглядеть.» Царь нашел ответ Финоши смышленым и мудрым. Подумав самую малость, тут же предложил ему стать при дворе главным советником по замысловатым вопросам. Но Финоша отказался. Вернулся жить в свое глухое село в дальней Самарской губернии.
4
Финоша любил подшучивать над барракудой. «Ну, вот чего тебе в жизни не хватает?» — Порою укоризненно говорил ей он. — Зачем вырастила такие большие зубы? Ты ведь не волк же, в конце концов, который съел бабушку Красной шапочки… У сома зубов больше, однако они у него, хоть и острые, но мелкие, тонкие и приглаженные, как шерстинки. Не пасть, а — рыбья норковая шубка… А у тебя зубы — редкие, длинные, торчат в стороны: только и пугать ими малых детей. Ну, давай я тебе их хотя бы зубной щеточкой почищу. Не приученная, поди, родителями к утренней гигиене? Да и где у вас, у рыб, родители то? Как можно у вас узнать: где родной отец, а где родная мать… Сиротинушка ты моя лупоглазая…»
Другими словами, приручил-таки Финоша к себе дикую зубастую барракуду. Можно даже сказать — удочерил её. Стала она захаживать к нему в гости. Пить чаи, играть с внуками, изображая из себя страшное чудовище. Разинет, бывало, зубастую пасть, выпучит из орбит глаза, а дети — смехом заливаются. Хохочут, катаясь по полу, держась руками за животики. Совсем им не страшно: поскольку ежели у пугателя зубы до ужаса остры и огромны, но — доброе сердце, он ничего кроме смеха до колик у детей вызвать не может… А глядючи на детей, и сама барракуда вскорости выучилась смеяться. Ну, скажем, не смеяться (она как всякая рыбы — безголосая), а вот одаривать всех улыбками во всю широту своего доброго сердца стала определенно… А, выучившись улыбаться, и вовсе превратилась в русскую щуку, исполняющую любые желания… А тогда уже и сами дети уговорили её уйти в сказку. Чтобы она и сама жила вечно, и тысяча тысяч поколений русских детей сердечно радовались ей…
Полагаю, прежде чем говорить об интеллигентности, нужно дать формулировку этому понятию. Для меня интеллигентность – это личная ответственность за судьбу Отечества и все человечество в целом. Степень интеллигентности личности – прямо пропорциональна степени её ответственности. А я бы добавил еще – прямо пропорциональна и степени культуры русской словесности. А поскольку вся русская классическая литература зиждется на этой ответственности, то можно сказать, что и степень таланта русского писателя — так же ей прямо пропорциональна. Писатель может прямо не писать об интеллигентности (читай, ответственности), как это бывает чаще всего, но она (её наличие или отсутствие) проявляется между строк, витает в ауре художественного текста.
Это для меня самая больная тема. Но я так же давно нашел решение. Нынешняя система со всеми нынешними гениями и пошляками — не жизнеспособна. Бороться с пошлостью, находясь в русле этой системы =- бессмысленно. При любом раскладе, даже при тактической победе над пошлостью — конец один — полный и безоговорочный крах системы, который уровняет и пошляков и гением: все сойдут в единую братскую могилу. Поэтому ныне нужно бороться не с пошлостью в литературе. а создавать (СОЗИДАТЬ) модель абсолютно нового мироустройства, в котором априори не будет пошлости. и Толстой снова займет подобающее ему место в культуре, ибо его творчество бессмертно. То есть — бороться нужно с пошлостью не напрямую — лоб в лоб, а — за будущее. Пошляки его создать не смогут по определению. а мы, скажем так, не равнодушные к судьбе Отечества писатели — сделать это можем. И ДОЛЖНЫ это сделать.
Не обидно, что никто не видит Ваш нимб? И почему выключаете? Чтобы можно было хулиганить?
Совсем не обидно. Поскольку мой нимб от Бога и я ношу его исключительно как форменную фуражку, которой меня наделил Бог. А выключаю, чтобы не перегорел, ибо берегу его как зеницу ока. А хулиганить — не хулиганю. Как стал служить Богу, так перестал хулиганить. Впрочем, Он иногда Сам побуждает меня к хулиганству, Но это должно быть изысканным хулиганством. чтобы ни один бес (комар) носа не подточил
Здрасте, да он уже засветился у меня четверть века назад. Но у него есть современная особенность: его можно выключать, чтобы не раздосадовать попусту. Ну типа, не всем дано нимбы зреть. Но я на словах никогда и не скрывал, что являюсь нимбоносителем.
Хорошо, я в любом случае пишу вступительную вещь, Посылаю на утверждение Асатуровой. Если она позволит, выставлю в общедоступном формате. Если забракует, то вышлю одной Вам.
Господи, Ольга, да медитация — это и есть созерцание. Просто для меня созерцание не самоцель, а средство (промежуточный этап) для совершенствования… Кстати сказать, я уже наверное половину века чуть ли ни ежедневно практикую это…
Тогда осталось договориться. Я присылаю Вам рекомендацию в личном сообщении, или открываем ветку на тему, как преодолевать «возрастные кризисы» самостоятельно и без особенных затрат.
Кстати, Едена, могу легко научить Вас преодолевать любые «возрастные кризисы». У Вас это с Вашей здоровой «инфантильностью» получится без каких-либо особенных затрат. Достаточно будет одного понимания…
Ты же, Леночка, не станешь спорить, что вы с Надей молодёжь, а я-то вступила в возраст, когда могу не рассуждать, а «вещать», основываясь на личном жизненном опыте.
О как! Тут самое время вклиниться и мне в беседу трех очаровательных дам. Поскольку мне больше лет, чем Ольге. Но позиция Надежды мне гораздо ближе, чем позиция Ольги, которую она, согласно возрасту своему имеет право «вещать» Ну, а я, оглядываясь на свой жизненный опыт, имею право «вещать» тем более. И потому нахожу практику «созерцательности» неполноценной, а я бы даже назвал её – бегством от реальной жизни, подобным тому, как дети закрывают глаза ладошками, и считают, что ничего вокруг нет. Боле того считаю, что «созерцательность» – остановка на полпути. Я же давно пользуюсь другой практикой. И стараюсь принимать окружающий мир непосредственно, как говорится, обнаженными нервами, пусть даже он больно ранит меня, обжигает или колет. По крайней мере, при этом доподлинно знаю, что он реально именно такой, а не тот, как выглядит, когда на него смотришь отстраненно и снаружи. И вот тут, когда снимаю с мира реальную информацию, запускаю в себе процесс гармонизации воспринятого: медитирую, молюсь, лежу, скажем на аппликаторе. То есть привожу свое естество в равновесие, как при созерцательности. Но и это не всё: я делаю и следующий шаг – ищу способы, как по мере моих сил и возможностей это воспринятое мною относительное несовершенство усовершенствовать. И наконец делаю последний шаг – СОВЕРШЕНСТВУЮ его в моем случае СЛОВОМ. Если не удается усовершенствовать сам мир, то совершенствую себя. А поскольку я — органичная часть мира, то через себя совершенствую и мир.
То есть попросту говоря, я по своему возрасту уже возвращаюсь в детство. )) И мне позиции молодых гораздо ближе и по духу, и по делу.
В заявленном разговоре о Писателе (для кого он пишет: для себя или для людей?) вы упускаете самую главную, на мой взгляд, составную часть писательской (творческой) личности. А именно – СУДЬБУ. Поскольку никакой творческой личности без судьбы нет и быть не может. Но это очень сложная субстанция: к ней трудно подступиться, поскольку она всегда единична (единственна в своем роде). В отличии от таланта (гениальности), который выражается количеством и качеством сотворенных произведений, а также от читателей, которые могут определяться по количеству тиража. Лично я могу воспринимать СУДЬБУ только метафорически: как договор Писателя с Богом. Бог, по моему убеждению, сотворив Мир Природы, продолжает и поныне творить Мир Человеческий. И творит его посредством конкретных людей, которых наделяет талантом (Божьими Даром), то есть вводит их в Свою Созидательную Бригаду. И если человек согласен войти в Его Бригаду, то он полностью, без остатка отдает свою личность Богу и живет исключительно по Божьей Воле. Он становится, скажу так, светским монахом в миру. Даже если при этом он распутничает, или пьет горькую без меры, то только для того, чтобы собственными нервами соприкоснуться с такой жизнью и сотворить с неё слепок в своем искусстве и тем самым увековечить. Художнику и курирующего его Богу ничто человеческое не чуждо.
С момента негласного подписания договора с Богом человек больше не принадлежит себя, а только – Богу. Но именно с этого момента Писатель и становится профессионалом. Независимо от того, получает ли он деньги за свой писательский труд или не получает. Есть ли у него признание публики, или нет его; читают ли его произведения, или не читают. Он сознательно сделал писательство главным (основным) смыслом своей жизни. Все остальные писатели, которые пишут стихи в своё удовольствие, для кого писательство является своего рода хобби, но их смысл жизни в другом, в частности в семье – являются любителями, даже если у их произведений находятся читатели. Нет ничего плохого и зазорного быть писателем-любителем, и получать удовольствие от творческого процесса. Но их ни в коем случае нельзя сопоставлять с писателями-профессионалами. Как скажем, по время войны, нельзя равнять ополченцев с профессиональными воинами: у тех и других абсолютно разные жизненные установки и степень мастерства.
Елена, вот Вы написали (цитирую Вас) «Вообще же любыми своими идеями приятнее делиться», и, сделав акцент – с Кем именно, добавили: хорошо, что есть с кем делиться. Но умолчали о самом главном: а ЧТО ЭТО ЗА ИДЕИ? Моим ответом на это вопрос и будет развернутый тезис о так называемой «элитарной» литературе, а попросту говоря о гениальности.
Проясню на пальцах, на самом бытовом уровне. Талант – это Божий Дар. То есть он – от Бога. Но и гениальность – тоже Божий Дар, но выражающий некую чрезвычайно значимую для человечества идею. И – тоже от Бога. То есть и гениальность, и гениальная идея – оба от Бога. Человек, в нашем случае писатель – ни к своему таланту, ни тем более к своей гениальности личностного отношения не имеет. Талант и гениальность в его душе подобны фруктовому дереву, которое само завязывает плоды и вызревает их. А человек (писатель) лишь ведет себя по отношению к своему таланту (гениальности) как садовник, предоставляя дереву максимально благоприятные для плодоношения условия. В этом смысле он качественно ничем не отличается от обычного огородника (дачника). Так что в здоровой гениальности абсолютно нет никакой гордыни. А наоборот гордыня там, где горе-писатель держит в руках плод с дерева своего таланта и считает, что это именно он сам выносил и родил этот плод. Вот это и есть гордыня. Но после такого отношения к таланту уже само дерево у него зачахнет и больше не будет плодоносить.
А теперь о мыслях, которые превращают талантливое произведение в гениальное. Вот сейчас именно такое время для таковых мыслей. Ныне мы переживаем переходное время одной глобальной эпохи в другую. Мы или самоуничтожимся в ядерном катаклизме, или перейдем к новому, небывалому еще в человеческой истории качеству жизни, как социальной, так и личностной, индивидуальной. Я полагаю, что главным образом — в личностной жизни. То есть, мы на пороге личностного видоизменения, какого еще не знала человеческая история. А кто, если не Поэт (в самом широком смысле этого слова) сможет первым разглядеть контуры новой личности? Никто. Так далеко смотреть вперед могут только Поэты. Но для этого нужно всего ничего – ЗАХОТЕТЬ эти контуры разглядеть (увидеть). А это уже и есть вход в гениальность. Но и тут не нужно городить огород, потому как все гениальные мысли от Бога. Нужно только сердцам слушать Бога и следовать его рекомендациям. Но для этого сердце должно быть чистым от негатива, и всяческих соблазнов. Но это уже путь любого обычного праведника. То есть, в нынешнее время быть гением (стремиться к гениальности, а именно к проникновению в суть насущных проблем и искать способы их разрешения) – такое же обычное дело, как и всякое другое. Однако первоначально нужно-таки выполнить Божью Воля, дать в себе плоду гениальности созреть, а для этого нужно время, и неизвестно еще какое, а уж только потом думать о читателе, или по крайней мере о тех, с кем можно поделиться гениальными мыслями.
Лично я так и не понял, ЗАЧЕМ именно это стихотворение вынесено на обсуждения? Это что затравка, чтобы поговорить углубленно о культуре критики и критика?
Да за то ли дрался?
Чтобы получить удовольствие от критики. Не одному же автору получать удовольствие от своего написания.
Ну и потом, вопрос вопросов; а есть ли объективный критерий, определяющий в чьем глазу «криво» — в глазу критика, или в глазу авторском? Вот если бы у читателя была возможность прочесть и стихотворение автора, и критику на него. А так на суд представлена лишь одна сторона… Получается, что автор пытается вовлечь читателя в самосуд…
Жаль, что у меня нет утвердительного ответа на заявленный вопрос, а шалить неудержимо хочется. Может быть пора уже и наступить на горло собственной песни…
И дополнительный ответ на пол-очка. Есть множество текстов, где я описывал себя ребенком и свою малую родину.
П.С. Полагаю, что мой ответ полностью укладывается в пожелание «Мы не ищем стандартных вопросов, мы хотим мыслить, творить, сиять, нам не нужна беззвёздная мука. Готовы пошалить?"» — Отвечаю: конечно готов.
Первый в жизни ответ на трудный вопрос
Мальчик подошел к отцу и спросил:
— Папа, а почему ты — папа, а мама – мама, а я — мальчик, а дерево во дворе – дерево?
Отец не нашел, что ответить. Ласково потрепал шершавой ладонью сыну волосы на голове, и признался:
— Не знаю, сына. Наверное, потому, что так заведено.
Мальчика не удовлетворил такой ответ, а, чтобы задать уточняющий вопрос: «кем заведено?» — он еще не дорос. Потому задумался сам. Может быть первый раз в своей жизни задумался. И его тут же осенило. Глаза его воодушевленно загорелись, и он едва ли ни вдохновенно выкрикнул:
— Вот, ты, папа, не знаешь, а я уже – знаю: ты –папа, ПОТОМУ ЧТО папа; мама – ПОТОМУ ЧТО мама, я – мальчик, ПОТОМУ ЧТО мальчик, а дерево – ПОТОМУ ЧТО дерево.
Отец улыбнулся, ласково прижал голову сына к своему теплому животу и сказал:
-А что? Очень даже может быть. Спасибо, сына, что просветил. Теперь буду знать, что я – папа, ПОТОМУ ЧТО папа.
С участием моего родного прадеда Финоши
1
«Деда, а что такое душа? — Спросила у Финоши любознательная внучка. — Наш учитель говорит: души нет, потому что её нельзя описать математически.» «Почему же нельзя? Можно. — Ответил Финоша. — Проще простого математически описать душу.» «Как, деда?! — Заинтересованно воскликнула внучка, сладостно предвкушая, как она завтра блистательно предоставит на уроке математики доказательство существования души. — Расскажи.» «Вот в математике есть универсальная формула: А минус Б равно С. Если переведем её на уровень арифметики, получим: от пяти яблок отнимаем три яблока, в сухом остатке — два яблока. А переведем её же на уровень жизни… Тут, конечно, сложнее. Придется воспользоваться подопытными собаками Павлова. Но ты не волнуйся, мы их мучить не будем. Разве что ради эксперимента — ненадолго безболезненно умертвим, но после эксперимента сразу же оживим обратно… Так вот, на место А ставим живую собаку, на место Б — эту же собаку, но мертвую. Произведем простейшее математическое действие — вычитание. И тогда на месте С окажется душа, или, если тебе будет угодно — чистая (бестелесная) жизнь собаки. Между живым телом собаки и её предполагаемым трупом — есть же разница? Есть. Вот эта разница и есть искомая душа…» «Боюсь за такое доказательство учитель меня обзовет мракобеской и влепит в классный журнал жирный кол». — Подумав немного, сказала внучка. «Влепит. — Согласился Финоша. — Но ты ведь у меня о душе спросила. Я тебе и ответил, как сам понимаю, что есть душа в математическом описании…»
2
«Пойдите-ка вы все прочь!» — Гневно вскрикнула лиса, поправляя наманикюренными коготками потекшую под заплаканными глазами черную тушь. Она пристально следила за лесной модой, и была хороша собой. Но ей не везло с кавалерами: то медведь ей выпадал, то волк, то, как сейчас — сразу оба, да еще кабана клыкастого для компании прихватили с собой. А тот отродясь не чистил зубов, и от него пахло псиной, словно не в лесу жил, а в презренной, сколоченной рачительным хозяином, конуре, да еще поди и на цепи тоже… «Как вы все мне надоели! Хуже горькой редьки…» — В сердцах добавила она, поглядывая краешком правого глаза в большое, прислоненное к стволу дуба, зеркало. «Нет, что ни говори, а я и в гневе лучше всех на свете…» — Удовлетворенно подумала она, но тут же вспомнив, что ей давно пора замуж, что она до опасной черты засиделась в девках, снова взгрустнула: «Что толку от неописуемой красоты, если нет в лесу никого, кто был бы под стать мне…»»
Но тут раздался стук то ли в дверь, то ли в дуб: перед лисой и её гостями-ухажерами предстал запыхавшийся Финоша. Он держал за талию большого покачивающегося рыжего лиса. Тот был в стельку пьян, вращал мутными глазами и что-то нечленораздельное мычал, словно был не лисом, а годовалым телком. Однако внешне выглядел изысканно: гусар-гусаром — шерстинка к шерстинке, торчащие ушки подстрижены, коготки подпилены и даже отшлифованы на оселке, на котором точилась между делом и его вострая сабля. Ну, а то, что пьян? — Так что с того: гусар должен быть храбрым и пьяным, точнее — то храбрым, то пьяным… «Вот нашел в соседнем лесу.» — Пояснил всем свое неожиданное появление Финоша. — Пьет третьи сутки. Соловьи в округе, надышавшись его перегаром, охрипли от заядлого пения, зайцы пятки себя отбили от нескончаемых танцев. Всех под дулом дуэлянтского пистолета заставил веселиться до упаду, а сам — с камнем тоски на шее бросился в кручину. Если бы я не успел, то утоп поди… Спаси его, Патрикеевна. — Обратился он уже непосредственно к лисе. — Пропадет ведь добрый молодец. По тебе сохнет. Сам как на духу признался мне, что и на мизиночный коготок не достоин тебя и красоты твоей. Пожалей ты его. Он ведь лесной гусар, а гусары в зеркала не смотрят. Посмотрел бы — увидел, что и сам собой хорош, и тебе под стать. Одним словом, возьми его в мужья, лисонька…» Лиса внимательно посмотрела на пьяного лиса, вспомнила, что именно в таком образе ей и явился суженый в недавнем сне. Потом искоса, но так же пристально поглядела на волка и медведя. А на кабана даже смотреть не стала: презрительно фыркнула… И согласилась.
Лис от негаданно обрушившегося на него счастья перестал пить. И даже в зеркало смотреть приучился: правда, видел в нем не себя, а свою любимую женушку. Вскоре лиса родила от него двойню: лисеночку и лисенка, и назвали их в честь моего прадеда, соответственно — афиногенкой и афиногенком…
3
«Поди туда, не зная куда и принеси то, не зная что.» — Приказал русский царь Финоше. «Хорошо.» — Ответил Финоша. Пошел и нашел там то, не зная что. «Ну, что, принес?» — Спросил его царь, когда он вернулся. «Принес.» — Скромно ответил Финоша. «Так скорее давай мне его. — Обрадовался царь. — Хочу, наконец, узреть воочию то, не зная что.» «Так оно — вот: перед вами. Я его положил на пол. И подвинул к вам…» — Ответил, кротко потупив взор, Финоша. — Но коли вы не видите того, что перед вами, как же сможете видеть то, что на окраинах Отечества?» — Почувствовав растерянное смятение в царской душе, нарочито недоуменным голосом добавил Финоша. «Так значит, то, не зная чего — уже лежит между нами?» — Воскликнул царь и с царским любопытством вгляделся в кондового русского мужичка: тот явно был не промах и себе на уме. «Да. — Кротким голосом ответил Финоша. — Чтобы найти то, не зная что, вовсе не обязательно ходить туда, не зная куда. Оно (это то, не зная что) — всегда перед нами. Нужно только смочь его разглядеть.» Царь нашел ответ Финоши смышленым и мудрым. Подумав самую малость, тут же предложил ему стать при дворе главным советником по замысловатым вопросам. Но Финоша отказался. Вернулся жить в свое глухое село в дальней Самарской губернии.
4
Финоша любил подшучивать над барракудой. «Ну, вот чего тебе в жизни не хватает?» — Порою укоризненно говорил ей он. — Зачем вырастила такие большие зубы? Ты ведь не волк же, в конце концов, который съел бабушку Красной шапочки… У сома зубов больше, однако они у него, хоть и острые, но мелкие, тонкие и приглаженные, как шерстинки. Не пасть, а — рыбья норковая шубка… А у тебя зубы — редкие, длинные, торчат в стороны: только и пугать ими малых детей. Ну, давай я тебе их хотя бы зубной щеточкой почищу. Не приученная, поди, родителями к утренней гигиене? Да и где у вас, у рыб, родители то? Как можно у вас узнать: где родной отец, а где родная мать… Сиротинушка ты моя лупоглазая…»
Другими словами, приручил-таки Финоша к себе дикую зубастую барракуду. Можно даже сказать — удочерил её. Стала она захаживать к нему в гости. Пить чаи, играть с внуками, изображая из себя страшное чудовище. Разинет, бывало, зубастую пасть, выпучит из орбит глаза, а дети — смехом заливаются. Хохочут, катаясь по полу, держась руками за животики. Совсем им не страшно: поскольку ежели у пугателя зубы до ужаса остры и огромны, но — доброе сердце, он ничего кроме смеха до колик у детей вызвать не может… А глядючи на детей, и сама барракуда вскорости выучилась смеяться. Ну, скажем, не смеяться (она как всякая рыбы — безголосая), а вот одаривать всех улыбками во всю широту своего доброго сердца стала определенно… А, выучившись улыбаться, и вовсе превратилась в русскую щуку, исполняющую любые желания… А тогда уже и сами дети уговорили её уйти в сказку. Чтобы она и сама жила вечно, и тысяча тысяч поколений русских детей сердечно радовались ей…
Совсем не обидно. Поскольку мой нимб от Бога и я ношу его исключительно как форменную фуражку, которой меня наделил Бог. А выключаю, чтобы не перегорел, ибо берегу его как зеницу ока. А хулиганить — не хулиганю. Как стал служить Богу, так перестал хулиганить. Впрочем, Он иногда Сам побуждает меня к хулиганству, Но это должно быть изысканным хулиганством. чтобы ни один бес (комар) носа не подточил
Здрасте, да он уже засветился у меня четверть века назад. Но у него есть современная особенность: его можно выключать, чтобы не раздосадовать попусту. Ну типа, не всем дано нимбы зреть. Но я на словах никогда и не скрывал, что являюсь нимбоносителем.
О как! Тут самое время вклиниться и мне в беседу трех очаровательных дам. Поскольку мне больше лет, чем Ольге. Но позиция Надежды мне гораздо ближе, чем позиция Ольги, которую она, согласно возрасту своему имеет право «вещать» Ну, а я, оглядываясь на свой жизненный опыт, имею право «вещать» тем более. И потому нахожу практику «созерцательности» неполноценной, а я бы даже назвал её – бегством от реальной жизни, подобным тому, как дети закрывают глаза ладошками, и считают, что ничего вокруг нет. Боле того считаю, что «созерцательность» – остановка на полпути. Я же давно пользуюсь другой практикой. И стараюсь принимать окружающий мир непосредственно, как говорится, обнаженными нервами, пусть даже он больно ранит меня, обжигает или колет. По крайней мере, при этом доподлинно знаю, что он реально именно такой, а не тот, как выглядит, когда на него смотришь отстраненно и снаружи. И вот тут, когда снимаю с мира реальную информацию, запускаю в себе процесс гармонизации воспринятого: медитирую, молюсь, лежу, скажем на аппликаторе. То есть привожу свое естество в равновесие, как при созерцательности. Но и это не всё: я делаю и следующий шаг – ищу способы, как по мере моих сил и возможностей это воспринятое мною относительное несовершенство усовершенствовать. И наконец делаю последний шаг – СОВЕРШЕНСТВУЮ его в моем случае СЛОВОМ. Если не удается усовершенствовать сам мир, то совершенствую себя. А поскольку я — органичная часть мира, то через себя совершенствую и мир.
То есть попросту говоря, я по своему возрасту уже возвращаюсь в детство. )) И мне позиции молодых гораздо ближе и по духу, и по делу.
В заявленном разговоре о Писателе (для кого он пишет: для себя или для людей?) вы упускаете самую главную, на мой взгляд, составную часть писательской (творческой) личности. А именно – СУДЬБУ. Поскольку никакой творческой личности без судьбы нет и быть не может. Но это очень сложная субстанция: к ней трудно подступиться, поскольку она всегда единична (единственна в своем роде). В отличии от таланта (гениальности), который выражается количеством и качеством сотворенных произведений, а также от читателей, которые могут определяться по количеству тиража. Лично я могу воспринимать СУДЬБУ только метафорически: как договор Писателя с Богом. Бог, по моему убеждению, сотворив Мир Природы, продолжает и поныне творить Мир Человеческий. И творит его посредством конкретных людей, которых наделяет талантом (Божьими Даром), то есть вводит их в Свою Созидательную Бригаду. И если человек согласен войти в Его Бригаду, то он полностью, без остатка отдает свою личность Богу и живет исключительно по Божьей Воле. Он становится, скажу так, светским монахом в миру. Даже если при этом он распутничает, или пьет горькую без меры, то только для того, чтобы собственными нервами соприкоснуться с такой жизнью и сотворить с неё слепок в своем искусстве и тем самым увековечить. Художнику и курирующего его Богу ничто человеческое не чуждо.
С момента негласного подписания договора с Богом человек больше не принадлежит себя, а только – Богу. Но именно с этого момента Писатель и становится профессионалом. Независимо от того, получает ли он деньги за свой писательский труд или не получает. Есть ли у него признание публики, или нет его; читают ли его произведения, или не читают. Он сознательно сделал писательство главным (основным) смыслом своей жизни. Все остальные писатели, которые пишут стихи в своё удовольствие, для кого писательство является своего рода хобби, но их смысл жизни в другом, в частности в семье – являются любителями, даже если у их произведений находятся читатели. Нет ничего плохого и зазорного быть писателем-любителем, и получать удовольствие от творческого процесса. Но их ни в коем случае нельзя сопоставлять с писателями-профессионалами. Как скажем, по время войны, нельзя равнять ополченцев с профессиональными воинами: у тех и других абсолютно разные жизненные установки и степень мастерства.
Проясню на пальцах, на самом бытовом уровне. Талант – это Божий Дар. То есть он – от Бога. Но и гениальность – тоже Божий Дар, но выражающий некую чрезвычайно значимую для человечества идею. И – тоже от Бога. То есть и гениальность, и гениальная идея – оба от Бога. Человек, в нашем случае писатель – ни к своему таланту, ни тем более к своей гениальности личностного отношения не имеет. Талант и гениальность в его душе подобны фруктовому дереву, которое само завязывает плоды и вызревает их. А человек (писатель) лишь ведет себя по отношению к своему таланту (гениальности) как садовник, предоставляя дереву максимально благоприятные для плодоношения условия. В этом смысле он качественно ничем не отличается от обычного огородника (дачника). Так что в здоровой гениальности абсолютно нет никакой гордыни. А наоборот гордыня там, где горе-писатель держит в руках плод с дерева своего таланта и считает, что это именно он сам выносил и родил этот плод. Вот это и есть гордыня. Но после такого отношения к таланту уже само дерево у него зачахнет и больше не будет плодоносить.
А теперь о мыслях, которые превращают талантливое произведение в гениальное. Вот сейчас именно такое время для таковых мыслей. Ныне мы переживаем переходное время одной глобальной эпохи в другую. Мы или самоуничтожимся в ядерном катаклизме, или перейдем к новому, небывалому еще в человеческой истории качеству жизни, как социальной, так и личностной, индивидуальной. Я полагаю, что главным образом — в личностной жизни. То есть, мы на пороге личностного видоизменения, какого еще не знала человеческая история. А кто, если не Поэт (в самом широком смысле этого слова) сможет первым разглядеть контуры новой личности? Никто. Так далеко смотреть вперед могут только Поэты. Но для этого нужно всего ничего – ЗАХОТЕТЬ эти контуры разглядеть (увидеть). А это уже и есть вход в гениальность. Но и тут не нужно городить огород, потому как все гениальные мысли от Бога. Нужно только сердцам слушать Бога и следовать его рекомендациям. Но для этого сердце должно быть чистым от негатива, и всяческих соблазнов. Но это уже путь любого обычного праведника. То есть, в нынешнее время быть гением (стремиться к гениальности, а именно к проникновению в суть насущных проблем и искать способы их разрешения) – такое же обычное дело, как и всякое другое. Однако первоначально нужно-таки выполнить Божью Воля, дать в себе плоду гениальности созреть, а для этого нужно время, и неизвестно еще какое, а уж только потом думать о читателе, или по крайней мере о тех, с кем можно поделиться гениальными мыслями.