Завидую, Вы — видно Воздух гороскопный, а я — Земля: мне докучают орки. Я прыгаю от сопки и до сопки: До Марса мне, как до Сатурна топать, хоть тысячу пар обуви сменю, вас, марсиан, я в жисть не догоню.
Абсурд абсурдом в нас взрастил абсурд. Поэт давно в абсурде моет ноги. Не будьте ж Вы с поэтом очень строги — он там, во глубине сибирских руд перебирает жизни долгой четки: и в памяти — то кот, то пес, то птичник гусыню исцеляет от чесотки… И ничего давно уже не лично. И только дико мучает вопрос, тот, до которого еще он не дорос. А следовательно вновь в абсурд, как в бездну, лететь вниз головою, как в надежду, но невпопад его впадает рифма — поэт разбился о граниты рифа…
Я «Капитал» прочел от корки и до корки, как детектив, не в силах оторваться… И начал в жизнь свободную влюбляться: там, где к ногтю прижаты злые орки. А тот, кто Марка не сумел осилить. так и остался быть под властью орок… Мне мир свободы потому и дорог, что оркам супротив растут в нем крылья.
Нет, жизнь трагичней, чем гитары звон. Поэт всегда — гонимый и побитый: его — и скалкой и бандитской битой — во всех грехах повинен только он. Он никогда не спал с чужой женой, хотя слывет среди друзей повесой. И знает, что когда-нибудь повесит себя за голос свой прокуренный, родной… Ну, а пока — гусарь! Вино — рекой. И у кота понос от передозов Как хороши, как свежи были розы — но куражом боль сердца успокой.
Мой верный пес, как верная жена, подносит кубок на большом подносе, Хоть сам с усам, меня оставить с носом не трудно, коли выпью я до дна. До дна забудусь вдрызг. Потом гитару я обуздаю, как коня, навзрыдно. И пусть меня в дыму словес не видно, я — есмь гусар! я буду плакать даром…
Срама — нет, он на морозе отвалился, отдал душу; и замершая мимоза, как заботливая клуша его пыл отогревает… Может выйдет, может нет из корнетушки поэт- чудеса пока бывают…
Не за плюсы — смеха ради! Говорил Поэт, что радий каждой строчки лижет пятки. Нет и нет, не скупердяи, мы смеемся без оглядки, чтоб наутро быть распятым на кресте своих стихов. Но ведь лишь поэт, ребята, жизнь за стих отдать готов…
Ага! Пусть кошки ластятся игриво, мы завернемся в плащ из конской гривы. Дам расфуфыренных погоним мы взашей. Мой верный пес: еще вина налей! Всё выпьем и помчимся зверя гнать сквозь пыль и дым… Какая благодать!
На морозе — шум и гам, голый муж, как хулиган, расставляет ноги грозно… Но до ужаса морозно! Пьяный муж, как Аполлон красотой блистает он. Но как столб уже застыл: нету водки — нету сил…
Голый муж — гусар. Корнет его вещи носит. Но за гусаром влез в окно, смачно вляпался в кларнет: тот завыл, едрена мать, как теперь вас понимать? Кто с его женою спит, и доселе не убит?
Голый муж потер чело, челюсть судоргой свело: а любовница в постели еще громче захрапела. Храп её жену потряс. налилА в бодягу квас, окатила стерву враз и пустилась в дикий пляс.
Когда у женщины разыграна мигрень, не надо наводить тень на плетень!
Я расчехляю смачно гильотину, и превращаю в пулемет иль, в автомат, чтобы от бешенства вести заград отряд, стреляя преимущественно в спину
всем женщинам, которые мигрень, придумав, вносят в жизнь. И словно знамя, её несут, чтоб, как из искры — пламя, в мозгах мужчины возгорелась дребедень.
И в ночь и в день, и в ночь и в день, и в ночь и в день лютует неподкупная мигрень: не подступиться к ней, ни ублажить. И нету мочи рядом с нею жить.
Ну и славно. Умение примиряться — это, полагаю, первостепенное качество поэта, которое, случается. перевешивает и все остальные. А по большому счету и вовсе самые прекрасные стихи вырастают именно из желания примириться…
Не обижайтесь, право. Я вовсе не хотел сказать вам ничего обидного. Ну, поэт должен же быть хоть чуточку наблюдательным. Конечно же на рыбалке никто не запрещает говорить с самим собой, но ведь никто никогда не разговаривает, потому что УДЯТ рыбу. И вот еще право же — ляп: червяков не ВЫЛАВЛИВАЮТ в куче компоста, а — ВЫКАПЫВАЮТ. И в чем же здесь сумасшествие? В том, что копается в компосте? Так можно и всех огородников посчитать сумасшедшими, поскольку они ни только копаются в компосте, но и делают его… Еще раз — не сердитесь, пожалуйста…
Согласен — свежо. Но есть такая махровая ложка дегтя, которая всю бочку меда мягко говоря испоганила. Вот эта ложка: «Беседуя взахлёб с самим собою...» Это ни только не точно по отношению к рыболову, но и несправедливо по отношению к супругу. Поскольку рыболов -это, пожалуй, самый молчаливый из тех, кому охота пуще неволи… Рыболовы они сами не ведая того пребывают в нирване. А это внутреннее молчание в высочайшей степени. А у вас получился какой -то сумасшедший, который на версту всю рыбу своим бормотанием распугает… Даже если это бормотание с самим собой… Вы уж это самое — не обижайте рыболовов… :)
Божий промысел в переводе с религиозного — на язык светский (поэтический) и есть Судьба. :) Но ежели это для Вас принципиально. то легко могу подать предпоследнюю фразу в такой редакции: А ТАМ УЖ — ПОПАДЕТЕ ВО ВЛАСТЬ БОЖЬЕГО ПРОМЫСЛА… Правда, языком религиозным я владею гораздо хуже, чем языком светским (поэтическим)
а я — Земля: мне докучают орки.
Я прыгаю от сопки и до сопки:
До Марса мне, как до Сатурна топать,
хоть тысячу пар обуви сменю,
вас, марсиан, я в жисть не догоню.
Поэт давно в абсурде моет ноги.
Не будьте ж Вы с поэтом очень строги —
он там, во глубине сибирских руд
перебирает жизни долгой четки:
и в памяти — то кот, то пес, то птичник
гусыню исцеляет от чесотки…
И ничего давно уже не лично.
И только дико мучает вопрос,
тот, до которого еще он не дорос.
А следовательно вновь в абсурд, как в бездну,
лететь вниз головою, как в надежду,
но невпопад его впадает рифма —
поэт разбился о граниты рифа…
как детектив, не в силах оторваться…
И начал в жизнь свободную влюбляться:
там, где к ногтю прижаты злые орки.
А тот, кто Марка не сумел осилить.
так и остался быть под властью орок…
Мне мир свободы потому и дорог,
что оркам супротив растут в нем крылья.
Поэт всегда — гонимый и побитый:
его — и скалкой и бандитской битой —
во всех грехах повинен только он.
Он никогда не спал с чужой женой,
хотя слывет среди друзей повесой.
И знает, что когда-нибудь повесит
себя за голос свой прокуренный, родной…
Ну, а пока — гусарь! Вино — рекой.
И у кота понос от передозов
Как хороши, как свежи были розы —
но куражом боль сердца успокой.
подносит кубок на большом подносе,
Хоть сам с усам, меня оставить с носом
не трудно, коли выпью я до дна.
До дна забудусь вдрызг. Потом гитару
я обуздаю, как коня, навзрыдно.
И пусть меня в дыму словес не видно,
я — есмь гусар! я буду плакать даром…
отвалился, отдал душу;
и замершая мимоза,
как заботливая клуша
его пыл отогревает…
Может выйдет, может нет
из корнетушки поэт-
чудеса пока бывают…
Говорил Поэт, что радий
каждой строчки лижет пятки.
Нет и нет, не скупердяи,
мы смеемся без оглядки,
чтоб наутро быть распятым
на кресте своих стихов.
Но ведь лишь поэт, ребята,
жизнь за стих отдать готов…
мы завернемся в плащ из конской гривы.
Дам расфуфыренных погоним мы взашей.
Мой верный пес: еще вина налей!
Всё выпьем и помчимся зверя гнать
сквозь пыль и дым… Какая благодать!
голый муж, как хулиган,
расставляет ноги грозно…
Но до ужаса морозно!
Пьяный муж, как Аполлон
красотой блистает он.
Но как столб уже застыл:
нету водки — нету сил…
его вещи носит. Но
за гусаром влез в окно,
смачно вляпался в кларнет:
тот завыл, едрена мать,
как теперь вас понимать?
Кто с его женою спит,
и доселе не убит?
челюсть судоргой свело:
а любовница в постели
еще громче захрапела.
Храп её жену потряс.
налилА в бодягу квас,
окатила стерву враз
и пустилась в дикий пляс.
в миру нам ненавистны только кошки,
да и для них мы сделаем лукошки,
и под стальной отправим их засов.
Ты хоть сонетом пылким разродись,
в огне любви сгори, воскресни вновь:
коварна долгая кошачая любовь…
мне он, право не соперник.
Я в кино хоть и не Верник,
но зато пока ни чей…
Сгинул груз с моих плечей:
это точно — баба с возу.
Но пришла она с мороза —
сердцу стало горячей…
Когда у женщины разыграна мигрень,
не надо наводить тень на плетень!
Я расчехляю смачно гильотину,
и превращаю в пулемет иль, в автомат,
чтобы от бешенства вести заград отряд,
стреляя преимущественно в спину
всем женщинам, которые мигрень,
придумав, вносят в жизнь. И словно знамя,
её несут, чтоб, как из искры — пламя,
в мозгах мужчины возгорелась дребедень.
И в ночь и в день, и в ночь и в день, и в ночь и в день
лютует неподкупная мигрень:
не подступиться к ней, ни ублажить.
И нету мочи рядом с нею жить.
Вот эта ложка: «Беседуя взахлёб с самим собою...» Это ни только не точно по отношению к рыболову, но и несправедливо по отношению к супругу.
Поскольку рыболов -это, пожалуй, самый молчаливый из тех, кому охота пуще неволи… Рыболовы они сами не ведая того пребывают в нирване. А это внутреннее молчание в высочайшей степени. А у вас получился какой -то сумасшедший, который на версту всю рыбу своим бормотанием распугает… Даже если это бормотание с самим собой… Вы уж это самое — не обижайте рыболовов… :)
Но ежели это для Вас принципиально. то легко могу подать предпоследнюю фразу в такой редакции: А ТАМ УЖ — ПОПАДЕТЕ ВО ВЛАСТЬ БОЖЬЕГО ПРОМЫСЛА… Правда, языком религиозным я владею гораздо хуже, чем языком светским (поэтическим)
И я тоже экспромтом разродился пародийной абракадаброй…
+ + +
Если хочешь счастье из любви
вынуть — вынь, но разожги камин,
и ни один, а — восемь; пред восьмым
камином милую за плечи обними,
закутав её сердце в теплый плед.
И пусть огонь бубнит о том о сем,
мы сами знаем: невпопад живем,
как пламя копотью свой оставляя след.
В каких чужих витали мы мирах?
А счастье наше в нас самих растет,
но мы бежали от Судьбы и от забот,
и горький привкус стынет на губах…
Да, мы умрем. Смерть вылечит мигрень.
Но воскресит нас счастья новый день!