«И кровавою пеной Застилало глаза у гнедых жеребцов и кобыл...»
Прежде всего, почему пена была кровавой? Если это морская пена, то она белая. Кроме того, у каурых, вороных или белых коней пена глаза не застилала? Или кони были исключительно гнедые?
«Плач отчаянья, и одиночные выстрелы Ставят точку на чьё-то счастливое прошлое...»
С «плачем отчаяния», думаю, ясно. А вот на «счастливом прошлом» хотелось бы остановиться. Врангелевцы уходили из Севастополя в 13-16 ноября 1920 года. Люди воевали последние 6 лет. Было ли у них «счастливое прошлое»? И да, и нет. Но ближайшее прошлое было наполнено войной, кровью и горем. Таким образом, сама эта фраза кажется слишком обобщенной.
«Гнал ноябрьский ветер их в спины к последнему берегу. То ли слёзы в глазах, то ли морось упала туманная. Разметало нещадно всех, словно осколки Империи. Судьбы горькие, головы окаянные. Сотни тысяч последних по Графской шли пристани, Как потоки речные, Россию вспоровшие».
«То ли слёзы в глазах, то ли морось упала туманная» — это хорошо, очень зримо, а вот «осколки Империи» — по моему разумению, никуда не годится. Особенно для стихов. Затерто до дыр. Сюда же «судьбы горькие, головы окаянные».
Кроме того, Графская пристань и примыкающая к ней площадь Нахимова не такие большие, чтобы вместить сотни тысяч. Подобное преувеличение вызывает улыбку, а это произведение улыбки, как я понимаю, не предполагает.
«Как потоки речные, Россию вспоровшие» — замечательно. Не просто красиво, а образно.
Извините, но влезу по технике исполнения и смыслу: «Под горячим седлом сквозь суровые бури летели. И запутались в шелковых гривах ретивых коней Звёзды тихого Дона, Сибири седые метели... »
Мне, кажется, точка в первом предложении сбивает с толку. Кто летел «под горячим седлом»? «Звёзды тихого Дона»? Но почему «под седлом», а не над головой?
Кроме того, «седые метели», «суровые бури», «шелковые гривы», на мой взгляд, слишком уж замыленные штампы. Из-за этого пропадают образы и страдает произведение.
Произведение неоднозначное. Смущают пассажи типа: «Как по навету западному захочется кому больше, чем имеет, власти и богатства, так на Руси и начинаются смуты, восстания, да войны» или «Не скажу за все народы, а вот славянам нельзя желать много денег и той власти, которая не по их разуму», или «верность Отчизне и преданность народу, из которого вышли». Уж столько подобного слышано и читано. Уж так это удобно злодейской власти использовать. Или: «Многие знают, после революции (?) и гражданской войны разорённая Россия пристально сканировалась всевидящим оком ЧК. Новой власти было не до Малороссии с Беларусью, чем воспользовалась Польша. Поляки в 1921 году разбойничьим набегом просто отхватили западные области Беларуси».
Здесь вообще муть сплошная. Мы все знаем, как ЧК «сканировала» и сколько трупов это сканирование оставило. И не только в России, а везде, куда забралась эта дьявольская власть. Просто диву даешься от того, что «новой власти было не до Малороссии с Беларусью». Это что-то новое в истории. Ну а про поляков и их «разбойный набег в 1921 году» даже не хочется говорить. Просто напомню о том, что «Советско-польская война (!!!) закончилась подписанием 18 марта 1921 г. в Риге мирного договора РСФСР и ССР Украины с Польшей. По его условиям в состав Польши вошли этнические белорусские земли общей площадью более 112 000 кв. км с населением более 4 млн человек, из которых около 3 млн были белорусы: Гродненская, почти половина Минской и большая часть Виленской губерний, т.е. территории Белосточчины, Виленщины и нынешних Брестской, Гродненской и частично Минской и Витебской областей». То есть не «разбойничий набег», а война. Причем проиграй эту войну Польша, вся ее территория стала советской еще в 20-21-м году. Таким же макаром к СССР после поражения Германии и Японии отошла часть Восточной Пруссии и Курильские острова.
Если уж использовать исторические реалии, то все-таки следует быть точным. Мнения могут быть разными, но зачем передергивать факты?
Или вот такое: «Вернуть эти земли удалось только в 1939 году после сдачи Польши немецкой Германии. Не знаю, помогли ли СССР на тот момент Беларуси или же нет, но было там немалое количество людей, которое не просто не любило советскую власть, а вело активную подрывную деятельность».
А вот интересные факты, которые, на мой взгляд, многое объясняют и делают историю со священником достойной серьезных размышлений.
«Как пишет ведущий научный сотрудник Государственного архива Минской области Василий Матох, на территории Западной Беларуси была 21 тюрьма. В ночь с 19-го на 20-е июня 1941 репрессировано 24 412 человек». Это за одну ночь-то! Крепко же СССР Беларуси помогал.
И еще один нюанс. На стороне Германии воевало около одного миллиона двухсот тысяч граждан России и СССР. Не бывает такого количества предателей. Значит были причины люто ненавидеть Советы.
История последней мировой войны намного драматичнее, сложнее и страшнее, чем она представлена в школьных учебниках истории. О гольной пропаганде и мифотворчестве не говорю.
Спасибо, Александр, за комментарий. Согласен с Вами. Иммиграция, чаще всего, понятие не географическое, а мировоззренческое. Как иммигрант со стажем я пришёл к этому со временем. Но жизнь многообразна и этим интересна. Ещё раз спасибо.
РЕПРОДУКЦИЯ, или Попытка рецензии на рассказ Анны Даниловой «ОБНАЖЕННАЯ МАДЕМУАЗЕЛЬ АННА»
Одним из критериев состоявшегося писателя является умение за анекдотичной ситуации, полной, казалось бы, легковесных ха-ха предложить читателю нечто большее, точно попадающее в болевые точки сегодняшнего дня.
На мой взгляд, «ОБНАЖЕННАЯ МАДЕМУАЗЕЛЬ АННА» именно такое произведение.
Рассказ написан добротным сочным языком. Читатель невольно видит и здание главпочтамта, тонущее «в черной сети дождя», и «ярко-красные, как яблочная кожура» щеки гостьи главного героя, и улицу, отлакированную до блеска дождем. Весь рассказ, как и знаменитая картина Ренуара, наполнен «ароматами кофе и теплого теста» и даже на вкус читателю вместе с главным героем кажется, «что попытайся я лизнуть ее розовое сливочное ухо, как оно окажется сладким и душистым».
Пикантная ситуация, которую описывает автор, добавляет интриги и легкой эротики в повествование.
Сюжетно рассказ выстроено почти филигранно. Ничего лишнего. Читатель уже после первой страницы заинтригован, и автор не позволяет ему расслабиться до самого конца истории. В то же время никакого надрыва, никакой видимой драмы, никакого тревожащего, не дающего спокойно заснуть внешнего раздражителя. Этакое легкое эстетство, чуть-чуть приправленное ванилью. Казалось бы хороший рассказец, чтобы прочитать его в электричке по пути с работы домой и забыть на следующий день Но…
Вот в этом «но» и заключается все мастерство автора, вольно или невольно вставляющего в общий узор последнюю замысловато вырезанную детальку паззла.
Ведь главного героя на самом деле нет. Это не человек. Скорее имитатор, реконструктор, тень. Ведь попытки копирования Ренуара не являются ни чем иным, как попытками прожить чужую жизнь, воскресить в себе чужие чувства и эмоции, прислониться к чужому видению мира, заставить других поверить, что это не тень прошлого, а нечто настоящее. Но нет в этих имитациях ничего своего, индивидуального, личного, имеющего отношение к реальной жизни, лишь клетка. Причем игра настолько глубока, что герой, кажется, эмигрировал окончательно и бесповоротно в параллельный мир. Чего, к примеру, стоит такая фраза:
«— Вы действительно замужем, Анна? — Я не Анна...»
Но для героя она именно Анна с картины Ренуара, поэтому в рассказе нет даже намека на ее настоящее имя, да и не интересует оно героя. Как, впрочем, и сама реальная женщина из кафе «Фиалка».
Кстати, автор между делом разбрасывает для внимательного читателя массу намеков на сюрреалистичность или иллюзорность и самой действительности, окружающей героя. Кафе, в котором работает героиня называется «Фиалка». Не цветочный магазин, не парфюмерный салон, а кафе, известное своим чаем и ромовыми бабами. Однозначный сюр. Более того, кафе специализируется на разнообразных сортах чай. Не на кофе или шоколаде – на чае. Еще один сюр. Впрочем и чай, которым славится «Фиалка» на самом деле дрянь, по словам условной мадемуазель Анны.
В то же самое время, копирование героем любимого художника отдает сухостью решебника математических задач: «Посмотрите в самом конце репродукцию 37» или «… к примеру, женщина, играющая на гитаре, найдите ее под номером 64». Не название картин, нет, номера репродукций. Да и сама жизнь героя, его чувства и эмоции похожи на эти самые репродукции.
Вроде есть физическая оболочка человека, но за ней ничего человеческого. Гольная репродукция. Только ведь репродукция всегда ущербна в сравнении с оригиналом.
Все было бы ничего, интересные наблюдения автора за патологическими странностями отдельных людей и не более того, если бы подобные имитации и реконструкции не становились образом жизни целых поколений людей и не врывались бы в настоящую, а не теневую жизнь, кроваво и беспощадно.
Вот и выходит, что обнаженной мадемуазель Анне скрывать нечего, а имитатору предложить взамен ее искренности тоже нечего. Лишь согласиться сделать еще одного фотографического клона из «Женщины с птицей». Вот почему автор, подтверждая эту догадку читателя, заканчивает рассказ потрясающе точно: «Я вернулся домой, допил чай и полез в кладовку — за клеткой».
Считаю однозначным позитивом то, что Вы попытались выстроить историю одного человека, волею судьбы занесенного сначала в милицию, а потом и на войну. Кстати, отношение жены к мужниным командировкам в горячую точку очень выразительно и, на мой взгляд, может иметь огромный силу воздействия. Вот бы подать это посильнее!
Очень интересная история, Мик. Но… Хотелось бы все увидеть и почувствовать рельефнее. Кстати, Вы не думали создать сборник, скажем, из двенадцати рассказов, в каждом из которых бы рассказывалось о том, как произошедшее на войне боевое событие повлияло и изменило жизнь каждого из бойцов? Интереснейший сборник мог бы получиться.
В своем сообщении Вы написали, что это было протоколом события. Возможно, для Волошина протокол подходит, но для Вас, писателя, нет. Кстати, хорошая идея для этого рассказа. Волошин пишет рапорт о командировке. Своим протокольным милицейским языком. Психует, когда доходит до определенных моментов. Швыряет ручку, мечется по кабинету. Вспоминает!!! Вот здесь Вы, писатель, выходите на сцену. Покажите все происходящее. ПОКАЖИТЕ. Не надо рассказывать. Покажите. Диалоги. Описания. Звуки, запахи, свет, боль, усталость. У Вас в рассказе уже есть намеки на все это. Просто надо сесть и написать. Как снять кино. Я уже вижу все это. Изумительный рассказ получится. Честный. Суровый. Мужской.
Итак, из чего состоит художественное произведение? Из запоминающейся идеи, «захватывающего» сюжета и героев, интересных и ярких. Что есть у Вас? Отличный сюжет, интересный герой. А вот с идеей проблема. Ну не для рассказа же анекдотичной ситуации с капитаном-неудачником Вы написали свой рассказ! Увы, я с трудом угадываю, что другое Вы хотели сказать. Над этим, как мне кажется, надо бы подумать. Может быть, автору, но, может быть, и читателю. Вместе с тем, хотелось бы, чтобы идея не была ребусом.
Тоже, Мик, интересные воспоминания, но, увы, это ещё не рассказ, на мой взгляд. Давайте поговорим, почему мне так кажется. Опять же оговорюсь, все абсолютно субъективно и без забросов на истину в последней инстанции.
Прежде всего, это не рассказ. Отрывок из мемуаров, да. Интересный как факт, но не как художественное произведение.
В нём названы герои, но не показаны. Их не видно. И войны не видно. Она просто названа. И отчаянного положения, в которое попали солдаты, тоже не видно. Я как читатель не чувствую это. Так в телевизионных новостях могут передать о последних событиях на войне, а затем счёт футбольных или хоккейных матчей. И голоса Незабудки не слышу. И хриплой грубости ночного эфира. И запахов войны и далёкой Чечни. К сожалению, ничего этого здесь нет. А без деталей, описаний, диалогов, точных слов художественное произведение не может состояться.
Застилало глаза у гнедых жеребцов и кобыл...»
Прежде всего, почему пена была кровавой? Если это морская пена, то она белая. Кроме того, у каурых, вороных или белых коней пена глаза не застилала? Или кони были исключительно гнедые?
Ставят точку на чьё-то счастливое прошлое...»
С «плачем отчаяния», думаю, ясно. А вот на «счастливом прошлом» хотелось бы остановиться. Врангелевцы уходили из Севастополя в 13-16 ноября 1920 года. Люди воевали последние 6 лет. Было ли у них «счастливое прошлое»? И да, и нет. Но ближайшее прошлое было наполнено войной, кровью и горем. Таким образом, сама эта фраза кажется слишком обобщенной.
То ли слёзы в глазах, то ли морось упала туманная.
Разметало нещадно всех, словно осколки Империи.
Судьбы горькие, головы окаянные.
Сотни тысяч последних по Графской шли пристани,
Как потоки речные, Россию вспоровшие».
«То ли слёзы в глазах, то ли морось упала туманная» — это хорошо, очень зримо, а вот «осколки Империи» — по моему разумению, никуда не годится. Особенно для стихов. Затерто до дыр. Сюда же «судьбы горькие, головы окаянные».
Кроме того, Графская пристань и примыкающая к ней площадь Нахимова не такие большие, чтобы вместить сотни тысяч. Подобное преувеличение вызывает улыбку, а это произведение улыбки, как я понимаю, не предполагает.
«Как потоки речные, Россию вспоровшие» — замечательно. Не просто красиво, а образно.
«Под горячим седлом сквозь суровые бури летели.
И запутались в шелковых гривах ретивых коней
Звёзды тихого Дона, Сибири седые метели... »
Мне, кажется, точка в первом предложении сбивает с толку. Кто летел «под горячим седлом»? «Звёзды тихого Дона»? Но почему «под седлом», а не над головой?
Кроме того, «седые метели», «суровые бури», «шелковые гривы», на мой взгляд, слишком уж замыленные штампы. Из-за этого пропадают образы и страдает произведение.
Здесь вообще муть сплошная. Мы все знаем, как ЧК «сканировала» и сколько трупов это сканирование оставило. И не только в России, а везде, куда забралась эта дьявольская власть. Просто диву даешься от того, что «новой власти было не до Малороссии с Беларусью». Это что-то новое в истории. Ну а про поляков и их «разбойный набег в 1921 году» даже не хочется говорить. Просто напомню о том, что «Советско-польская война (!!!) закончилась подписанием 18 марта 1921 г. в Риге мирного договора РСФСР и ССР Украины с Польшей. По его условиям в состав Польши вошли этнические белорусские земли общей площадью более 112 000 кв. км с населением более 4 млн человек, из которых около 3 млн были белорусы: Гродненская, почти половина Минской и большая часть Виленской губерний, т.е. территории Белосточчины, Виленщины и нынешних Брестской, Гродненской и частично Минской и Витебской областей». То есть не «разбойничий набег», а война. Причем проиграй эту войну Польша, вся ее территория стала советской еще в 20-21-м году. Таким же макаром к СССР после поражения Германии и Японии отошла часть Восточной Пруссии и Курильские острова.
Если уж использовать исторические реалии, то все-таки следует быть точным. Мнения могут быть разными, но зачем передергивать факты?
Или вот такое: «Вернуть эти земли удалось только в 1939 году после сдачи Польши немецкой Германии. Не знаю, помогли ли СССР на тот момент Беларуси или же нет, но было там немалое количество людей, которое не просто не любило советскую власть, а вело активную подрывную деятельность».
А вот интересные факты, которые, на мой взгляд, многое объясняют и делают историю со священником достойной серьезных размышлений.
«Как пишет ведущий научный сотрудник Государственного архива Минской области Василий Матох, на территории Западной Беларуси была 21 тюрьма. В ночь с 19-го на 20-е июня 1941 репрессировано 24 412 человек». Это за одну ночь-то! Крепко же СССР Беларуси помогал.
И еще один нюанс. На стороне Германии воевало около одного миллиона двухсот тысяч граждан России и СССР. Не бывает такого количества предателей. Значит были причины люто ненавидеть Советы.
История последней мировой войны намного драматичнее, сложнее и страшнее, чем она представлена в школьных учебниках истории. О гольной пропаганде и мифотворчестве не говорю.
Тщательнее автору надо с историческими фактами.
или Попытка рецензии на рассказ Анны Даниловой «ОБНАЖЕННАЯ МАДЕМУАЗЕЛЬ АННА»
Одним из критериев состоявшегося писателя является умение за анекдотичной ситуации, полной, казалось бы, легковесных ха-ха предложить читателю нечто большее, точно попадающее в болевые точки сегодняшнего дня.
На мой взгляд, «ОБНАЖЕННАЯ МАДЕМУАЗЕЛЬ АННА» именно такое произведение.
Рассказ написан добротным сочным языком. Читатель невольно видит и здание главпочтамта, тонущее «в черной сети дождя», и «ярко-красные, как яблочная кожура» щеки гостьи главного героя, и улицу, отлакированную до блеска дождем. Весь рассказ, как и знаменитая картина Ренуара, наполнен «ароматами кофе и теплого теста» и даже на вкус читателю вместе с главным героем кажется, «что попытайся я лизнуть ее розовое сливочное ухо, как оно окажется сладким и душистым».
Пикантная ситуация, которую описывает автор, добавляет интриги и легкой эротики в повествование.
Сюжетно рассказ выстроено почти филигранно. Ничего лишнего. Читатель уже после первой страницы заинтригован, и автор не позволяет ему расслабиться до самого конца истории. В то же время никакого надрыва, никакой видимой драмы, никакого тревожащего, не дающего спокойно заснуть внешнего раздражителя. Этакое легкое эстетство, чуть-чуть приправленное ванилью.
Казалось бы хороший рассказец, чтобы прочитать его в электричке по пути с работы домой и забыть на следующий день Но…
Вот в этом «но» и заключается все мастерство автора, вольно или невольно вставляющего в общий узор последнюю замысловато вырезанную детальку паззла.
Ведь главного героя на самом деле нет. Это не человек. Скорее имитатор, реконструктор, тень. Ведь попытки копирования Ренуара не являются ни чем иным, как попытками прожить чужую жизнь, воскресить в себе чужие чувства и эмоции, прислониться к чужому видению мира, заставить других поверить, что это не тень прошлого, а нечто настоящее. Но нет в этих имитациях ничего своего, индивидуального, личного, имеющего отношение к реальной жизни, лишь клетка. Причем игра настолько глубока, что герой, кажется, эмигрировал окончательно и бесповоротно в параллельный мир. Чего, к примеру, стоит такая фраза:
«— Вы действительно замужем, Анна?
— Я не Анна...»
Но для героя она именно Анна с картины Ренуара, поэтому в рассказе нет даже намека на ее настоящее имя, да и не интересует оно героя. Как, впрочем, и сама реальная женщина из кафе «Фиалка».
Кстати, автор между делом разбрасывает для внимательного читателя массу намеков на сюрреалистичность или иллюзорность и самой действительности, окружающей героя. Кафе, в котором работает героиня называется «Фиалка». Не цветочный магазин, не парфюмерный салон, а кафе, известное своим чаем и ромовыми бабами. Однозначный сюр. Более того, кафе специализируется на разнообразных сортах чай. Не на кофе или шоколаде – на чае. Еще один сюр. Впрочем и чай, которым славится «Фиалка» на самом деле дрянь, по словам условной мадемуазель Анны.
В то же самое время, копирование героем любимого художника отдает сухостью решебника математических задач: «Посмотрите в самом конце репродукцию 37» или «… к примеру, женщина, играющая на гитаре, найдите ее под номером 64». Не название картин, нет, номера репродукций. Да и сама жизнь героя, его чувства и эмоции похожи на эти самые репродукции.
Вроде есть физическая оболочка человека, но за ней ничего человеческого. Гольная репродукция. Только ведь репродукция всегда ущербна в сравнении с оригиналом.
Все было бы ничего, интересные наблюдения автора за патологическими странностями отдельных людей и не более того, если бы подобные имитации и реконструкции не становились образом жизни целых поколений людей и не врывались бы в настоящую, а не теневую жизнь, кроваво и беспощадно.
Вот и выходит, что обнаженной мадемуазель Анне скрывать нечего, а имитатору предложить взамен ее искренности тоже нечего. Лишь согласиться сделать еще одного фотографического клона из «Женщины с птицей». Вот почему автор, подтверждая эту догадку читателя, заканчивает рассказ потрясающе точно: «Я вернулся домой, допил чай и полез в кладовку — за клеткой».
Кстати, Вы не думали создать сборник, скажем, из двенадцати рассказов, в каждом из которых бы рассказывалось о том, как произошедшее на войне боевое событие повлияло и изменило жизнь каждого из бойцов? Интереснейший сборник мог бы получиться.
В нём названы герои, но не показаны. Их не видно. И войны не видно. Она просто названа. И отчаянного положения, в которое попали солдаты, тоже не видно. Я как читатель не чувствую это. Так в телевизионных новостях могут передать о последних событиях на войне, а затем счёт футбольных или хоккейных матчей. И голоса Незабудки не слышу. И хриплой грубости ночного эфира. И запахов войны и далёкой Чечни. К сожалению, ничего этого здесь нет. А без деталей, описаний, диалогов, точных слов художественное произведение не может состояться.