Чукоккала — так называли эту дачу, по созвучию с Куоккала (вторым названием Репино, где она находилась). Увы, этот дом сгорел до тла в 1986 г. Кстати, так же назывался первый рукописный журнал Корнея Ивановича.
Анатолий, наверное, сказался коридор двух затмений. Мне луна всегда, особенно в полнолуние, кажется тревожной, мистической, словно она подсматривает за нами в окно, отдёрнул чёрный занавес ночи.
А зачем стараться, Ольга? Инверсия меняет интонацию стиха, расставляет приоритеты так, как видит автор. У меня их не так много, а вот поэзия Фета, Бродского на них, можно сказать, построена. На самом деле, одно из достоинств представленных Георгием стихов, — то что ни дают такую богатую пищу для размышлений и обсуждений самых разных граней стихотворчества.
Мне всегда казалось, что в русском языке расстановка слов свободная, а в поэзии она тем более не может подчиняться каким-то строгим правилам, а призвана давать эмоциональную окраску. Не представляю, что было бы, если все стихи писались по принципу: подлежащее — сказуемое — обстоятельство… Это всё равно что рисовать только чёрной краской на белом холсте, забыв про всю палитру. Но в этом и отличие настоящего художника слова, к которым относится Георгий.
Ольга, мне думается, что такие философские стихи, как у Георгия, не требуют излишней очевидности и обыденности, такой, как время отстрела реальных уток. Не всегда стоит препарировать вдохновение, как курочку или уточку:) Не знаю, почему у многих вызвали вопросы именно утки? У меня сразу прошла параллель с Розенбаумом, с его «снова выстрел, только повезло опять не мне...», и всё встало на свои места. Мне вот пятая строфа показалась гораздо сложнее, чем первая, по постижению смысла.
Рита, искренне тронута вашим откликом:) Приятно, когда написанное отзывается у читателей, особенно у пишущих единомышленников. Буду всегла рада видеть вас на своей страничке.
Георгий, не соглашусь с вами:) Одна — две удачные находки — да, это случайность. Когда же они естественно вплетаются в целый стихотворный цикл и наполняют его особыми красками — это талант.
Надюша, у меня, похоже, есть давно написанный ответ на твой вопрос: Отчего возвращаются птицы в родные пенаты, Только стают снега и утихнут шальные метели? Что зовёт их? Щемящее чувство утраты Старых гнезд, из которых впервые взлетели? Что их манит от тёплых морей синеоких, От мечетей Стамбула и вечного Сфинкса? Стёжки робких следов, словно первые строки На листе первопутка, не смятом и чистом? Или зёрна вкуснее в тяжёлых колосьях, Или чище воды родниковые струи? Кто-то крутит планеты невидимой осью, Чтоб они возвращались на землю родную. И ворвётся весна с перелетною стаей, Разобьёт тишину сотней звонких аккордов. Говорят, ностальгия проходит. Не знаю… Я — как птица — вернусь. Потому что свободна.
Средства выразительности и образы. Их в целом я бы отнесла к безусловным достоинствам произведения. Автор (не знаю, осознанно или нет) в каждой строфе использует определённый фонетический, звуковой ряд, придавая им (строфам) особое звучание. Так, в первой строфе это звуки «я», «у», «ю» — и мы слышим полёт птиц, колебания воздуха от движения крыльев. Строфа читается несколько нараспев, в отличие от второй, где, кажется, изумрудные сапожки василька отбивают чёткий, звонкий ритм ( повторяющийся звук «эр» создаёт это ощущение, ему вторят открытые «а» и «о»). В шестом — мягкое «л»в сопровождении лёгких «е» и «и» — текут, как тающий снег... Что касается троп (изобразительно — выразительных средств), то автор использует их во всём многообразии (опять же не знаю — осознанно или интуитивно). Так, в первой строфе можно обратить внимание на голубей — аллегорию невинности, которых ЛГ выпускает в небо после поцелуя, даря им жизнь. И в то же время этот невинный поцелуй обжигает его самого — даря жизнь, любовь, мы сами часто выгораем... В третьей и шестой строфе мы встречаем умело использованную антитезу (противопоставление) — яркое солнце и надоедливый, седой снег, нежность и неистовство, гармонию и вспышки молний. Метафорами и олицетворениями наполнены все строфы. Здесь и привычные, традиционные (золото листвы, обугленный рот, седой апрель, течение жизни, музыка капели), так и оригинальные («а солнце пики о ресницы точит и жмурится, вставляя в канитель игриво пальцы» или «Лесная осень, как мать – ребенка, мое сердце носит, украв его у речек и полей»).
Что касается формы представленного поэтического цикла, то я всё же соглашусь с авторской позицией — его по праву можно назвать стансами. Все признаки, характерные для этой стихотворной жанровой формы соблюдены. Каждая 12-строчная строфа (да, явление редкое и потому несколько непривычное по сравнению с обычными четверостишиями), но автор справился с этой задачей) и формально, и логически обособлены друг от друга, содержат отдельную, самостоятельную идею, а рифмы в строфах не повторяются. При этом единый ритмический рисунок строф связывает их в целое произведение. На лицо и присущие стансам лирическая медитативность (особенно в 4 и 5 строфах — «когда вдруг сам себя я осознаю»), элегия, сентиментальность во взгляде ЛГ на природу и человеческие отношения (это ярко проявляется в последней строфе: «Я, провожая взглядом журавлей, осыпан золотом листвы. Лесная осень, как мать – ребенка, мое сердце носит, украв его у речек и полей. Иду, по золоту ступая, сладко плачу…». При этом все строфы не разобщены, у них есть общий смысловой стержень. Хотя последняя строфа предполагает возможность продолжения цикла, так как итог лирическим героем ещё не подведён.
Да уж, истории бывают разные! Мы с одноклассниками очень долго, более 20 лет, не встречались после школы, и казалось, что смысла нет в этой встрече. А всё так душевно сложилось, что встречи стали регулярными:) хотя многие ну очень сильно изменились… У меня есть друзья, пара, вот из таких «отвергнутого» и «отвергнувшей», которые, прожив долгую жизнь и наломав дров, вновь встретились и поженились… Рада, что мои строки вызывают тёплые воспоминания о молодости. Благодарю за отклик, Виталина!
На самом деле, одно из достоинств представленных Георгием стихов, — то что ни дают такую богатую пищу для размышлений и обсуждений самых разных граней стихотворчества.
Не знаю, почему у многих вызвали вопросы именно утки? У меня сразу прошла параллель с Розенбаумом, с его «снова выстрел, только повезло опять не мне...», и всё встало на свои места.
Мне вот пятая строфа показалась гораздо сложнее, чем первая, по постижению смысла.
Отчего возвращаются птицы в родные пенаты,
Только стают снега и утихнут шальные метели?
Что зовёт их? Щемящее чувство утраты
Старых гнезд, из которых впервые взлетели?
Что их манит от тёплых морей синеоких,
От мечетей Стамбула и вечного Сфинкса?
Стёжки робких следов, словно первые строки
На листе первопутка, не смятом и чистом?
Или зёрна вкуснее в тяжёлых колосьях,
Или чище воды родниковые струи?
Кто-то крутит планеты невидимой осью,
Чтоб они возвращались на землю родную.
И ворвётся весна с перелетною стаей,
Разобьёт тишину сотней звонких аккордов.
Говорят, ностальгия проходит. Не знаю…
Я — как птица — вернусь.
Потому что свободна.
Что касается троп (изобразительно — выразительных средств), то автор использует их во всём многообразии (опять же не знаю — осознанно или интуитивно). Так, в первой строфе можно обратить внимание на голубей — аллегорию невинности, которых ЛГ выпускает в небо после поцелуя, даря им жизнь. И в то же время этот невинный поцелуй обжигает его самого — даря жизнь, любовь, мы сами часто выгораем...
В третьей и шестой строфе мы встречаем умело использованную антитезу (противопоставление) — яркое солнце и надоедливый, седой снег, нежность и неистовство, гармонию и вспышки молний.
Метафорами и олицетворениями наполнены все строфы. Здесь и привычные, традиционные (золото листвы, обугленный рот, седой апрель, течение жизни, музыка капели), так и оригинальные («а солнце пики о ресницы точит и жмурится, вставляя в канитель игриво пальцы» или «Лесная осень, как мать – ребенка, мое сердце носит, украв его у речек и полей»).
Все признаки, характерные для этой стихотворной жанровой формы соблюдены.
Каждая 12-строчная строфа (да, явление редкое и потому несколько непривычное по сравнению с обычными четверостишиями), но автор справился с этой задачей) и формально, и логически обособлены друг от друга, содержат отдельную, самостоятельную идею, а рифмы в строфах не повторяются. При этом единый ритмический рисунок строф связывает их в целое произведение.
На лицо и присущие стансам лирическая медитативность (особенно в 4 и 5 строфах — «когда вдруг сам себя я осознаю»), элегия, сентиментальность во взгляде ЛГ на природу и человеческие отношения (это ярко проявляется в последней строфе: «Я, провожая взглядом журавлей, осыпан золотом листвы. Лесная осень, как мать – ребенка, мое сердце носит, украв его у речек и полей. Иду, по золоту ступая, сладко плачу…».
При этом все строфы не разобщены, у них есть общий смысловой стержень. Хотя последняя строфа предполагает возможность продолжения цикла, так как итог лирическим героем ещё не подведён.