Конечно, конечно, в самом вопросе заложено столько подсказок, ключевых слов, что просто ничего не остается сделать, как согласиться с тем, что это и есть сам Лион Фейхтвангер. Мы недавно его юбилей (140 лет) отмечали. И гимназия, и чопорный городок, и не хочу быть рабом своего происхождения, и лицемерие лис в винограднике… Он бесспорно!
Сперва дитя явилось из потёмок небытия. В наш узкий круг щенок был приглашен для счастья. А котенок не столько зван был, сколько одинок.
С небес в окно упал птенец воскресший. В миг волшебства сама зажглась свеча: к нам шел сверчок, влача нежнейший скрежет, словно возок с пожитками сверчка.
Так ширился наш круг непостижимый. Все ль в сборе мы? Не думаю. Едва ль. Где ты, грядущий новичок родимый? Верти крылами! Убыстряй педаль!
Покуда вещи движутся в квартиры по лестнице — мы отойдем и ждем. Но всё ж и мы не так наги и сиры, чтоб славной вещью не разжился дом.
Останься с нами, кто-нибудь вошедший! Ты сам увидишь, как по вечерам мы возжигаем наш фонарь волшебный. О смех! О лай! О скрип! О тарарам!
Старейшина в беспечном хороводе, вполне бесстрашном, если я жива, проговорюсь моей ночной свободе, как мне страшна забота старшинства.
Куда уйти? Уйду лицом в ладони. Стареет пёс. Сиротствует тетрадь. И лишь дитя, всё больше молодое, всё больше хочет жить и сострадать.
Дивно уже в ангине, только ожил от жара лоб, так тихо, что почти — подумало, дитя сказало: — Ёжик, прости меня, за всё меня прости.
И впрямь — прости, любая жизнь живая! Твою в упор глядящую звезду не подведу: смертельно убывая, вернусь, опомнюсь, буду, превзойду.
Витает, вырастая, наша стая, блистая правом жить и ликовать, блаженность и блаженство сочетая, и всё это приняв за благодать.
Сверчок и птица остаются дома. Дитя, собака, бледный кот и я идем во двор и там непревзойденно свершаем трюк на ярмарке житья.
Вкривь обходящим лужи и канавы, несущим мысль про хлеб и молоко, что нам пустей, что смехотворней славы? Меж тем она дается нам легко.
Когда сентябрь, тепло, и воздух хлипок, и все бегут с учений и работ, нас осыпает золото улыбок у станции метро «Аэропорт».
Вспомнилась загадка Серой Дамы из «Гарри Поттера»: «Если не спросить — никогда не узнаешь, если знаешь — нужно лишь спросить». Можно видоизменить и применить к нашей викторине: если читал — то видишь скрытые ключи, если о них не слыхал (не читал) — никогда не заметишь.)
Декабрём тоскует небо. Снег ещё пока что небыль. Быль: дрожащая река, — в голых вётлах берега, серый город на холмах, — еле тлеет жизнь в глазах, галки вялые, как сон, пробуют на вкус газон, — может ищут вкусы лета? Лето ищут в декабре-то! Лета песенка допета под октябрьским ветерком, и теперь гуляет лето где-то очень далеко. Ну а здесь в холодном парке, где газоны топчут галки, на скамейках несогретых много места для поэта. Много места, мало света… Грусть на сердце у поэта…
Лион Фейхтвангер На фото- кусочек его родного чопорного Мюнхена, в котором писатель жил по соседству с одним малоизвестным художником, ставшим всем известным вождём. Как же мне нравится разгадывать эти загадки и находить зашифрованные подсказки. Хотя «лисы в винограднике» — это прямо в лоб)
У меня были колебания между Гумилёвым и Фейхтвангером.
Пожалуй, Лион Фейхтвангер. Тут уже всё сказали.
И голубой перламутр, строгий и холодный, — великолепная аллегория Ахмадулиной.
из «Песни о Дожде»
Посвящается Е. Евтушенко
Лень, как болезнь, во мне смыкала круг.
Мое плечо вело чужую руку.
Я, как птенца, в ладони грела рюмку.
Попискивал ее открытый клюв.
Хозяюшка, вы ощущали грусть,
над мальчиком, заснувшим спозаранку,
в уста его, в ту алчущую ранку,
отравленную проливая грудь?
Вдруг в нем, как в перламутровом яйце,
спала пружина музыки согбенной?
Как радуга — в бутоне краски белой?
Как тайный мускул красоты — в лице?
Как в Сашеньке — непробужденный Блок?
Медведица, вы для какой забавы
в детеныше влюбленными зубами
выщелкивали бога, словно блох?
(1962)
Бог
За то, что девочка Настасья
добро чужое стерегла,
босая бегала в ненастье
за водкою для старика,-
ей полагался бог красивый
в чертоге, солнцем залитом,
щеголеватый, справедливый,
в старинном платье золотом.
Но посреди хмельной икоты,
среди убожества всего
две почерневшие иконы
не походили на него.
За это вдруг расцвел цикорий,
порозовели жемчуга,
и раздалось, как хор церковный,
простое имя жениха.
Он разом вырос у забора,
поднес ей желтый медальон
и так вполне сошел за бога
в своем величье молодом.
И в сердце было свято-свято
от той гармошки гулевой,
от вин, от сладкогласья свата
и от рубашки голубой.
А он уже глядел обманно,
платочек газовый снимал
и у соседнего амбара
ей плечи слабые сминал…
А Настя волос причесала,
взяла платок за два конца,
а Настя пела, причитала,
держала руки у лица.
«Ах, что со мной ты понаделал,
какой беды понатворил!
Зачем ты в прошлый понедельник
мне белый розан подарил?
Ах, верба, верба, моя верба,
не вянь ты, верба, погоди!
Куда девалась моя вера —
остался крестик на груди».
А дождик солнышком сменялся,
и не случалось ничего,
и бог над девочкой смеялся,
и вовсе не было его.
(1967)
Ахмадулина Белла
Что такое поpосенок?
Hос pумяный — это pаз,
И вдобавок паpа сонных,
Паpа синих добpых глаз.
Я пpощу тебя, пpоказник,
Безобpазник молодой,
Потому что так пpекpасен
Этот хвостик завитой.
Поpосенок молвил важно:
«То ли будет, погоди.
Я мой хвостик после ванны
Hакpучу на бигуди».
Семья и быт
Посвящается Ане
Сперва дитя явилось из потёмок небытия.
В наш узкий круг щенок
был приглашен для счастья.
А котенок
не столько зван был, сколько одинок.
С небес в окно упал птенец воскресший.
В миг волшебства сама зажглась свеча:
к нам шел сверчок, влача нежнейший скрежет,
словно возок с пожитками сверчка.
Так ширился наш круг непостижимый.
Все ль в сборе мы? Не думаю. Едва ль.
Где ты, грядущий новичок родимый?
Верти крылами! Убыстряй педаль!
Покуда вещи движутся в квартиры
по лестнице — мы отойдем и ждем.
Но всё ж и мы не так наги и сиры,
чтоб славной вещью не разжился дом.
Останься с нами, кто-нибудь вошедший!
Ты сам увидишь, как по вечерам
мы возжигаем наш фонарь волшебный.
О смех! О лай! О скрип! О тарарам!
Старейшина в беспечном хороводе,
вполне бесстрашном, если я жива,
проговорюсь моей ночной свободе,
как мне страшна забота старшинства.
Куда уйти? Уйду лицом в ладони.
Стареет пёс. Сиротствует тетрадь.
И лишь дитя, всё больше молодое,
всё больше хочет жить и сострадать.
Дивно уже в ангине, только ожил
от жара лоб, так тихо, что почти —
подумало, дитя сказало: — Ёжик,
прости меня, за всё меня прости.
И впрямь — прости, любая жизнь живая!
Твою в упор глядящую звезду
не подведу: смертельно убывая,
вернусь, опомнюсь, буду, превзойду.
Витает, вырастая, наша стая,
блистая правом жить и ликовать,
блаженность и блаженство сочетая,
и всё это приняв за благодать.
Сверчок и птица остаются дома.
Дитя, собака, бледный кот и я
идем во двор и там непревзойденно
свершаем трюк на ярмарке житья.
Вкривь обходящим лужи и канавы,
несущим мысль про хлеб и молоко,
что нам пустей, что смехотворней славы?
Меж тем она дается нам легко.
Когда сентябрь, тепло, и воздух хлипок,
и все бегут с учений и работ,
нас осыпает золото улыбок
у станции метро «Аэропорт».
Вспомнилась загадка Серой Дамы из «Гарри Поттера»: «Если не спросить — никогда не узнаешь, если знаешь — нужно лишь спросить». Можно видоизменить и применить к нашей викторине: если читал — то видишь скрытые ключи, если о них не слыхал (не читал) — никогда не заметишь.)
Декабрём тоскует небо.
Снег ещё пока что небыль.
Быль: дрожащая река, —
в голых вётлах берега,
серый город на холмах, —
еле тлеет жизнь в глазах,
галки вялые, как сон,
пробуют на вкус газон, —
может ищут вкусы лета?
Лето ищут в декабре-то!
Лета песенка допета
под октябрьским ветерком,
и теперь гуляет лето
где-то очень далеко.
Ну а здесь в холодном парке,
где газоны топчут галки,
на скамейках несогретых
много места для поэта.
Много места, мало света…
Грусть на сердце у поэта…
Мерцали звёзды в небесах,
а мы гуляли по дорожке!
Под зимним небом там, впотьмах,
мороз пробрался под одёжки.
Мои две маленьких ладошки
тонули в двух больших руках!
Он грел дыханьем их немножко
с улыбкой милой на губах!
По старой, доброй всем привычке
принёс подарок в Новый год!
Он подарил две рукавички,
чтоб руки грели мне в мороз!
Я вспоминаю в дни разлуки
те пару слов его, ту фразу:
«Они согреют твои руки!» — и не забыла их ни разу!..
«Они напомнят меня в стужу
храня внутри моё тепло!
Оно твою согреет душу
ветрам, морозам всем назло!»
07.11.2023.
На фото- кусочек его родного чопорного Мюнхена, в котором писатель жил по соседству с одним малоизвестным художником, ставшим всем известным вождём.
Как же мне нравится разгадывать эти загадки и находить зашифрованные подсказки. Хотя «лисы в винограднике» — это прямо в лоб)
Успехов и новых творческих достижений, друзья!
За ночь землю стылую снегом замело –
Бережно укрыли нас небеса крылом.
В теплоту поверилось нынешней зимой,
Постучался в двери вновь добрый ангел мой.
Затаив дыхание, за порог шагну –
Будто в белом облаке город утонул.
Тишиной окутаны сонные дворы,
Улочки безлюдные дремлют до поры.
В бледной дымке здания, церкви купола,
А на ветки тополя пухом шаль легла.
На кустах ажурная снежная вуаль,
Греет душу лёгкая, светлая печаль.
На тропе оставила кошка свежий след,
Ловит мягкой лапою падающий снег.
Вдалеке за соснами чёрный пёс бежит,
Бродят меж деревьями тени, миражи.
В предрассветных сумерках молча постою,
Словно в неизведанном, сказочном краю.
Горизонт окрасился – близится заря…
На прогулку раннюю вышла я не зря.