Мне легче разделять эти творческие импульсы, поскольку если я что-то понимаю и считаю, что это надо высказать, то пишу прозу. А если сочетание звуков ли, картинок ли, необычный ритм обычных понятий подталкивают меня поискать в этом новый смысл — тогда пишу стихи. Проза, упрощенно, говорит о проблемах, а стихи — их показывают. Если говорить о проблемах. В любом случае, стихи — не рецепты, возвращаясь к заданной терминологии.
Ну, дикарю, видимо, не поможет любой диагноз, если нет лечения. А лечение зависит от понимания в обществе сути болезни. Недавно у меня было стихотворение «Животное, обладающее речевым аппаратом» — примерно об этом же, об опасности безнравственного эгоцентризма. Кроме того, стихотворения я стараюсь писать не для чего, а от чего — от желания что-то понять, обозначить. Понимаю вашу заботу: те, кто не хочет считать себя дикарем, могут посчитать и такой стих индульгенцией на отношения с теми, кого они в свою очередь считают дикарями. Или наоборот — пригорюнятся от несовершенства мира. Но это не повод молчать и не разбираться в окружающем.
Мне кажется, я ставлю диагноз не народам, а типу личности: несамостоятельному, нерефлектирующему, ищущему повод обидеться, решающему сложные вопросы на кулаках, полагающемуся на внешние общие силы, а не собственный нравственный закон. Такие есть в любом народе, что недавно мы видели в Капитолии, а до того — при погромах магазинов. Насчет крестьянского происхождения: с какого колена оно считается? Мои деды работали на своей молочной ферме. Дикари — это не вопрос происхождения, а вопрос целей, уровень нравственности.
Ну, насчет котов и лыж мне кажется — все понятно, лыжи на балконах, коты на подоконниках. Мне не хватило другого: объяснения правил игры, того, что здесь переходы — от янтаря к меди, бронзе, багрянцу. Скорее, где-то в начале, одним словом: и вот уже медь, или — янтарь потемнел, или — краски загустели. Автору виднее. Думаю, не должно смущать, что солнце на крыше небоскреба — значит, высоко. Правильно сказано — взгляд издалека, тогда и на небоскребе — низко, но потом-то оптика меняется, детали приблизились, может быть, тоже надо обговорить изменение масштаба на балконы и подоконники. А вообще мне почти все понравилось, кроме рифм. То есть, вместо рифм — повторение суффиксов. Или же — чужие стертые, мосты-кусты, луч-туч… Сама картинка, увиденная автором, более поэтична, чем получившееся стихотворение, а поэтический взгляд — более ценное качество, чем умение рифмовать. У автора есть все возможности для развития.
Cпасибо, Лена, за повод высказаться! Страшный год. Об этом — последнее мое стихотворение, о том, что нельзя спрятать дорогих людей в построенном тобой словесном убежище. Потерял многих — и близких друзей, кого знал десятки лет, и тех, чье присутствие, пусть и без личного общения, составляло опоры моей внутренней жизни. Мои родные и свойственники, от Дальнего Востока до Петербурга, тоже переболели, слава богу — без окончательных диагнозов… Вообще, этот вирус — как бог, невидим и вездесущ, всемогущ и не доступен жалобам. Находит в организме человеческого общества малейшую щель. А уж там, где все лживо и равнодушно, где люди — винтики, там переполняются морги и рушатся связи. Рабочий год. Полтора десятка стихотворений, с десяток прозаических текстов, в том числе — и немаленьких. Вышла книга «Между Белой и Черной», толстая. Получил престижную премию на конкурсе в Бельгии, сейчас вот пригласили публиковаться в Австралии. Жаль только, что российские издания живут отдельной жизнью налаженных тесных группок. Не поленился, подсчитал: там, где данные открыты, у меня на разных площадках набралось более 250 тысяч прочтений. Или Читателей? На одном нашем сайте — 36 тысяч (за все время присутствия). Рад общению. Счастливый год. Отметил юбилей, благодаря Айдару Хусаинову, удалось съездить в Уфу, побывать на могилах родителей, впервые за 10 лет. Увидел московских и питерских детей и внучек.
Согласен почти со всеми, исключение: никуда этот текст не вернул, разве что направил к реальным воспоминаниям. Мне в жизни повезло: разговаривал с первыми космонавтами, вот к разговору в Владиславом Волковым, который погиб позже при испытаниях первого «Салюта», я и вернулся. А стихи такие писать бы не стал…
C точки зрения оставшегося у меня редакторского атавизма я бы предложил разделить рассказ, в едином полотне, правда, он читается еще абсурднее. Например, неясно, где умещается жена градоначальника. Двухместный гроб? Можно подумать и о композиции: нашествие лилипутов, пародирующее старый рязановский фильм, можно поставить ближе к концу. Больше всего понравился аэростат! А еще присловье «не в этом дело» напомнило рассказчиков историй из нашей студенческой общаги. Спасибо за продолжение традиций!
Спасибо, дорогие коллеги! Хочу сказать, что недаром говорил о возможности участвовать в программе фестиваля всех желающих: конкурс слэм выиграла Нина Русанова из Испании, которая не входила в число финалистов.
Уважаемый Сергей! Стих понравился, крепкий, посыл ясен. Но у меня не все сходится в Ваших строках, ЛГ — Достоевский или целиком Русский народ? Если последний вариант, что подтверждается грамматикой, то кто должен не пускать его в Россию и что она без него?
Мне кажется, здесь дурную службу сыграло увлечение ранним Маяковским, но эгоцентризм большого — пусть и юного — поэта был оплачен его звериным чутьем больших перемен и тем, что в этих переменах произойдет с людьми. Здесь эгоцентризм выглядит не обеспеченным содержанием «эго», герой претендует на исключительность, следуя в чужом фарватере. Кстати, у Маяковского форма была хоть и новаторская, но точная до изощренности, проходных рифм или далеких ассонансов рядом с банальностью у него не было. Здесь есть. Образы, Елена Асатурова права, есть неожиданные, но на мой взгляд, они выглядят сконструированными, а не выросшими из естественного импульса. А насчет сердца, которому ничего не стоит любить людей, хочется сказать: Попробуй!
Страшный год. Об этом — последнее мое стихотворение, о том, что нельзя спрятать дорогих людей в построенном тобой словесном убежище. Потерял многих — и близких друзей, кого знал десятки лет, и тех, чье присутствие, пусть и без личного общения, составляло опоры моей внутренней жизни. Мои родные и свойственники, от Дальнего Востока до Петербурга, тоже переболели, слава богу — без окончательных диагнозов… Вообще, этот вирус — как бог, невидим и вездесущ, всемогущ и не доступен жалобам. Находит в организме человеческого общества малейшую щель. А уж там, где все лживо и равнодушно, где люди — винтики, там переполняются морги и рушатся связи.
Рабочий год. Полтора десятка стихотворений, с десяток прозаических текстов, в том числе — и немаленьких. Вышла книга «Между Белой и Черной», толстая. Получил престижную премию на конкурсе в Бельгии, сейчас вот пригласили публиковаться в Австралии. Жаль только, что российские издания живут отдельной жизнью налаженных тесных группок. Не поленился, подсчитал: там, где данные открыты, у меня на разных площадках набралось более 250 тысяч прочтений. Или Читателей? На одном нашем сайте — 36 тысяч (за все время присутствия). Рад общению.
Счастливый год. Отметил юбилей, благодаря Айдару Хусаинову, удалось съездить в Уфу, побывать на могилах родителей, впервые за 10 лет. Увидел московских и питерских детей и внучек.