Однако мне также сказали о том, что альманах уже ушёл в печать, и изменения на этой стадии повлекут за собой ущерб как для типографии, как и для других финалистов. Вот я и согласилась оставить всё как есть, чтобы не делать плохо своим товарищам по перу и не портить им праздник, которого они и так ждали долго. Но если я смирилась с этим, чтобы не пострадали мои товарищи, это не означает, что я хотела бы попасть в похожую ситуацию снова. Я бы предпочла, чтобы меня всё-таки ставили в известность о вносимых в мои тексты изменениях на той стадии, когда менять или убирать тексты ещё можно безо всякого ущерба. И вижу, я не одна думаю так.
Елена, встречаются такие вещи как личное мнение персонажа. Я так поняла, описанные Вами примеры — это именно позиция персонажей, которая, кстати, может и не совпадать с авторской. «Зарвавшийся киевский режим», я так поняла, зарвавшийся по мнению депутата с лошадиной челюстью. Россияне сволочи и «свино-собаки», по мнению матершиника Паши, равно как и про болгарского националиста-бендеровца — это также мнение человека, который к нему обращается. Что касается пыток и похищения в Чеченской Республике, это и ежу понятно, что сам леший точно не может знать, насколько там ситуация в этом плане плохая, потому как не каждый день к нему в лес чеченцы толпами ходят — но читая в мыслях единственного пришедшего, о том, что кого-то похитили, кого-то убили, думает: да, похоже, там реально всё плохо! И кстати совсем не считаю это розжиганием ненависти к чеченцам — скорее розжиганием сочувствия к несчастным (их же, горемычных, пытают, похищают, убивают). Что касается курения в детской литературе, если бы я была корректором и обнаружила такое, я бы непременно сказала автору: нет, с этим фрагментом мы опубликовать не можем, давайте-ка либо выбросим это, либо и вовсе уберём текст.
Ладно, если редактор до выхода в свет указывает на те моменты, которые ему не нравятся. Ладно, если заранее говорит: а вот этого мы не можем опубликовать, потому что это, мол, идёт вразрез с нашей редакционной политикой. Тогда у автора хотя бы есть выбор — либо добровольно внести правки, либо вообще убрать этот текст и предложить другой (или и вовсе послать редактора с его политикой далеко-далёко). Вот в моей авторской книге «Далёкое и близкое» опубликовали далеко не все произведения, которые я присылала — некоторые публиковать отказались. Ну, я взяла и предложила другие тексты, которые им больше понравились. И кстати, прежде чем печатать, мне прислали макет будущей книги. Так что я заранее знала, что именно увижу, когда она мне придёт в бумажном виде.
Насчёт «Радоницы» я к Вам не в претензии. И кстати, «сволочь» и «твою мать» я тут же убрала без возражений. Ну, а то, что рассказы всё равно не подошли — ну, что делать — конкурс есть конкурс, абсолютно все победить или выйти в финал не могут.
Сочувствую, что Вам и Вашим родным довелось пережить такое! Мне тема этой войны не параллельна по двум причинам. Во-первых, когда я училась в первом классе, моего двоюродного дядю, служившего в армии, отправили воевать в Чечню. Помню, как мы с мамой очень за него переживали, не понимали, кому и зачем эта война вообще была нужна. Вернее, понимали, что нужна она была тем, кто нажился на ней, и кому было совершенно наплевать на жизни наших ребят. Моему двоюродному дяде повезло больше, чем брату главного героя «Тропинки» — он вернулся живым и даже ранен не был. Но после этого начал выпивать, с собутыльником подрался, чуть его за это не посадили. Когда началась Вторая чеченская, я с самого начала была настроена против, думала: это опять чьих-то отцов, мужей, сыновей отправят в горячую точку, как пушечное мясо, и всё ради политического рейтинга! Из моих родственников на тот момент отправлять было некого — призывного возраста никого не оказалось. О мирном населении Чечни я тогда не беспокоилась — для меня образ русского солдата был образцом благородства, подобно героям «Гусарской баллады». Иное мнение у меня появилось, когда я услышала про полковника Буданова. Оказалось, он был не один такой «хороший-замечательный». Потом, уже того, как закончила институт и пошла работать, познакомилась с бывшим учителем физкультуры, у которого на этой войне погибли семнадцать бывших учеников. Самому этому учителюв отместку за правозащитную деятельность местные силовики подбросили марихуану и посадили в тюрьму. Мы переписывались, я ему в СИЗО свои рассказы-сказки присылала, ещё он очень любил сниться мне в инопланетном виде (неосмотрительно было с его стороны провоцировать таким образом творческую личность). Потом, когда он вышел из тюрьмы, приехал в Москву, и мы оказались в соседних офисах. Тогда я таскала у него конфеты вплоть до самой эпидемии ковида, когда многие перешли на удалёнку. Так что было бы как-то странно розжигать ненависть к чеченцам и тут же одному из них письма писать, а потом каждый день в глаза смотреть, не находите? А из ответа по существу топика, я правильно поняла, что если бы после выхода в свет Вашей книги или коллективного сборника, редактор написал бы Вам: мол, я убрал такие-то и такие-то фразы из Вашего текста, потому что они могут быть истолкованы как оправдание армянского геноцида, — Вы бы не возмутились, несмотря на то, что у Вас и в мыслях не было этот самый геноцид оправдывать, и к жертвам оного Вы реально относитесь с искренним сочувствием? Вы не стали бы говорить редактору: мол, если Вам кажется такой бред, креститься надо! — а решили бы: мол, сама виновата, если такое подумали — значит, по-другому надо было сформулировать?
Бывает, что одно слово способно целиком поменять весь смысл стихотворения и придать ему прямо противоположный. Да что слово — всего несколько букв. Как это, скажем, было в моём примере. Это Ваш случай, позвольте спросить? Или от изменения слова смысл совсем не изменился?
Однако осмелюсь заметить, что не более однобокий, нежели у тех, кто о ситуации в регионе судит исключительно по телевизору. Однако Вы так и не ответили на главный вопрос: как бы Вам понравилось, если бы с Вами как с автором редактор поступил таким образом? В конце концов, умение поставить себя на место другого человека для редактора весьма важное и ценное. И вообще было ли с Вами что подобное? Может, поделитесь с читателями опытом?
Кстати, вспомнила одну историю, которая случилась не со мной, но тоже касается редактуры. На выставке «А упало, Б пропало. Словник советской цензуры», что была в Мемориале (тот самый, что был объявлен иногантом, а затем ликвидирован) читала фрагмент из рассказа Аркадия Гайдара, названия которого уже не помню. В оригинальной версии дети дразнили еврейскую девочку жидовкой, но редактор (не знаю, с ведома Аркадия Петровича или без такового) заменил «жидовку» на «обманщицу». Притом из текста вообще неясно, с чего вообще взяли, что она обманщица, кого и когда она обманула. Получилось, то, что до редактуры было вполне логичным и объяснимым, после таковой стало выглядеть непонятным и нелепым.
Понятно, что некоторые тексты авторов могут вызывать у редакторов и вопросы, и опасения, что-то редактор может счесть противоречащим закону или нравственности (хотя опять же поговорку: у страха глаза велики, — никто не отменял, бывает, что редактор просто-напросто перестраховывается — так сказать, обжёгшись на молоке, на воду дует). Но это уже другой вопрос. Главный вопрос в том: хорошо ли это, если редактор, вместо того, чтобы обсудить это дело с автором, в конце концов, объяснить ему, что не может принять этот текст в том виде, в каком его прислали, просто взял и убрал фрагмент, который ему не нравится? Вообще я считаю, редактору следует помнить о том, что попадая к нему, тексты не становятся его личной собственностью, которой он может распоряжаться как захочет. Всё-таки хозяином текста остаётся сам автор. А когда редактор без его согласия что-то режет, что-то меняет, согласна с Ольгой Патэрманн — это проявление неуважения к автору. Это как если бы тебе отдали кота на передержку, а ты его взял и кастрировал, не посоветовавшись в хозяином: мол, он орал, метил, а ты вообще должен спасибо сказать за то, что я сделал это дело вместо тебя! Кстати, раз уж тут пошли рассказы о собственном опыте, хочу также поделиться. И тоже как позитивным, так и негативным. Позитивный, кстати, связан с той же Ольгой. Когда издавали сборник «Зимние праздники пахнут корицей», мы, можно сказать, редактировали мой рассказ «Суженый-ряженый» вместе, выверяли каждый фрагмент, я видела эти изменения и считала замечания Ольги вполне справедливыми и обоснованными. Что-то мы меняли, что-то убирали. Поэтому я никак не ожидала от Ольги, что она сейчас вот так возьмёт, отредактирует, уберёт, что ей не нравится, а меня просто поставит перед фактом. Да и если бы кто-то рассказал про неё что-то подобное, ни за что бы не поверила. Другой опыт — тоже полупозитивный — когда мы с Еленой Асатуровой редактировали мои рассказы: «Божья подсказка» и «Выбор ангела» для сборника «Тропа к духовным родникам». Елена предложила мне внести некоторые правки — что-то я сделала именно так, как она говорит, что-то изменила, но несколько по-другому. Правда, мои рассказы в итоге не вошли в сборник, но что делать — сперва в сборник нужно включать победителей и финалистов, а остальных уж если получится. Поэтому тут я на Елену не в обиде. А негативный опыт… Видит Бог, не планировала я до логического завершения «Славянского слова» устраивать публичных разборок на эту тему, но раз уж об этом все знают, не буду врать, будто я всё понимаю и никого не осуждаю. Вспоминаю слова Натальи Эстемировой про чувства сильнее страха. Конечно, не все такие смелые как Наталья Хусаиновна, но считаю, бояться тоже надо с умом, а не доходить до того, чтобы падать в обморок при виде собственной тени. К тому же, из моих знакомых лиц той национальности ни один не счёл, будто я розжигаю к ним ненависть. Они-то знают, что в их регионе действительно есть такая беда. Да и как бы я стала розжигать ненависть к тем, кому вообще-то в глаза смотрю? Но раз альманах уже в печати, пусть всё остаётся как есть, не будем портить финалистам долгожданный праздник. Тем более, что персонаж в рассказе как был, так и остался прекрасным и благородным человеком, а ко второму рассказу так и вовсе у редактора претензий не возникло. Но теперь мне не обидно, что 10 сентября уезжаю в Махачкалу и возвращаюсь в Москву только 23-го. Так точно будет лучше для всех. Был кстати ещё опыт со стихотворением, написанным под псевдонимом Марии Каталонской: Поэт, который рвётся к рабству, Перестаёт поэтом быть. Творец не станет за богатство Пред власть имущим лебезить. Он предпочтёт лихие годы Сибирской каторги, тюрьмы, Но не предаст вовек Свободу, А взбудоражит ей умы. Он предпочтёт жить небогато И крохи со стола глодать, Чем назовёт жандарма братом И сядет вдруг донос писать. Тот, кто целует ноги страстно Тирану с криком: наш отец! – Тот графоманишко несчастный, А не поэт, и не творец. Так вот редактор сборника «Десантники из двадцать первого» исправил: «Он предпочтёт лихие годы сибирской каторгЕ, тюрьмЕ». И вместо: поэт предпочтёт попасть в тюрьму, нежели предать Свободу, — получилось: он предпочтёт, чтобы он и его соотечественники жили плохо, только бы не попасть в тюрьму. Потом редактор, правда, извинялся, и по моей просьбе, ВКонтакте выложили это стихотворение в его первоначальном виде. А бывало, что и похлеще здешних перестраховывались. Вот моё стихотворение «Письмо Гаскарову»: Я Вам пишу, мой друг побитый И оклеветанный молвой… (Сюда бы рифму не избиту, Я ж графоман ещё такой!). Поговорить бы нам немножко, Хотя б словечка три иль пять, Да только рыженькая кошка Пошла по клавишам гулять. Покамест я её снимала (Тут был протест достойный СМИ!), И полосатая пристала, Пищит: «Хозяйка, накорми!». Чтоб не было непониманья, Скажу Вам сразу, не тая: Оставишь просьбу без вниманья – Саму проглотят не жуя. Лишь я к компьютеру вернулась, Уладив с кормом все дела, Как два котёнка шевельнулись – Те, что чернушка родила. У ног моих собрались в кучку, Легонько принялись кусать. Пришлось обоих взять на ручки И долго спинки им чесать. Дворовый кот, жених чернушки, Забравшись тихо, словно вор, Пел серенады: «Выйди, душка, Хоть на минуточку во двор!». Потом трёхшёрстка вместе с серой Вдвоём одну поймали мышь, Носились, словно угорели, Крича: «Моя добыча! Кыш!». Пока я с ними разбиралась, Уже и полночь на дворе. На дачу завтра я собралась, Вставать придётся на заре. Писать коль стану, не замечу, Наступит как уже рассвет. Счастливо, друг мой, добрый вечер! От кошек Вам большой привет! Хоть Алексей Гаскаров — антифашист, который на тот момент сидел по Болотному делу, но как можно видеть, в тексте вообще ни слова о политике — кошки не дали. И тем не менее, на одном из конкурсов ведущий изменил название на «Письмо», что, на мой взгляд, вообще полная паранойя. Но там сборников не печатали. Это было на одном из литературных сайтов. И кстати, перестраховка там никого не спасла — сайт сейчас заброшенный, потому что людей мало, творческая активность вялая, люди как-то погрязли в склоках, интригах, поисках козла отпущения. Кстати, по поводу корректуры — был у меня опыт, когда я сама была членом жюри на одном из конкурсов, и там был рассказ «Пинжак с корманами» (именно так), и весь рассказ был написан примерно в этом духе. За аномальный язык я взяла и снизила рассказу оценку. Автор обиделся, что я не оценила своеобразия поморского диалекта. Теперь думаю: если бы я ещё была редактором или корректором и для печати в сборнике исправила бы самостоятельно на нормальный русский язык, автор бы меня просто убил.
Я встретила Иру в зале суда. — Юлик, ты пришла! — Как я могла не прийти, — ответила я, обнимая её. — Мы же сёстры. Федя из-за прутьев решётки наблюдал за нашим примирением с нескрываемой радостью. Он мне нравится. Даже сейчас, когда мог бы выторговать себе меньший срок, он наотрез отказывается признать своё участие в массовых беспорядках. И ведь прав — разве он виноват, что полиция разогнала санкционированный митинг? Да и полицейского он не лупил — только схватил за руку, когда тот бил дубинкой одного старика. Эх, Федя, Федя! Да, он мне нравится. Но я его не любила. Никогда. В отличие от Иры. Перспектива ждать мужа из тюрьмы её не испугала. Да, мужа — она собирается с ним расписаться. А ведь год назад я её ненавидела, считала предательницей, проклинала тот день, когда мне вздумалось познакомить Федю со своей сестрой. Проклинала природу за то, что Ирка уродилась красавицей. Глупая ревность подтолкнула меня уйти из дома, снять комнатушку в общаге, чтобы не жить с Иркой под одной крышей. И вообще, ни видеть, ни слышать эту стерву! А теперь сижу с ней рядом на скамейке для родственников и подмигиваю Феде: держись, зятёк! *** — Юлик, может, домой? — предложила Ира, когда мы вышли из здания суда. — Пошли. И вот впервые за целый год я снова оказалась в родных стенах. Прихожая, куда я бежала всякий раз, когда папа приходил с работы, чтобы с визгом кинуться ему на шею, защекотать, заглянуть в сумку, проверяя, не решил ли он сегодня побаловать нас вкусненьким. Зал с диваном и креслом у телевизора и мамиными вышивками на стенах. Детская с двумя кроватями и столиком, где мы с Ирой учили уроки и делились девичьими секретами. Кухня с холодильником, куда любила запрыгивать рыжая Муся, и столом — местом, где собиралась за ужином вся семья. На столе — голубая ваза, которую мы с Ирой выложили мозаикой в десятом классе. Долго сидели мы за столом, пили чай из любимых кружек. Потом перешли в комнату. Время давно перевалило за полночь, а мы всё никак не могли наговориться. Столько всего произошло за время нашей разлуки. Хорошо, завтра суббота — ни на работу, ни в институт идти не надо. — Возвращайся, Юлик. Здесь ты дома. Зачем тебе эта общага? Или ты всё ещё на меня злишься? — Да нет, Ириш, уже не злюсь. Просто я уже заплатила за месяц вперёд. — Ну и фиг с ним! Действительно, фиг с ним! Даже если денег мне и не вернут. Завтра же собираю вещи и домой. И не только потому, что здесь я родилась и выросла. Не могу я оставить Иришку одну сейчас, когда ей так нужна поддержка. А вместе мы любые трудности преодолеем.
Вот и подошёл к концу наш птичий флэшмоб. Пришло время подводить итоги. Всего участвовали 12 авторов: Онега Ершова +5 Татьяна Юдина +4 Михаил Кульков +4 Светлана Гордеева +5 Ольга Куликова +4 Майя Ласковая +5 Лариса Литвинова +2 Юлия Талалаева +2 Георгий Костин +3 Виорика Солинка +3 Ольга Вербовая +4 Татьяна Баталова По количеству баллов победителями становятся: Онега Ершова Светлана Гордеева Майя Ласковая Все трое получают в профиль большую синюю птицу. Остальные участники получают маленькую жар-птичку. Всем спасибо за участие! До новых встреч!
Что касается курения в детской литературе, если бы я была корректором и обнаружила такое, я бы непременно сказала автору: нет, с этим фрагментом мы опубликовать не можем, давайте-ка либо выбросим это, либо и вовсе уберём текст.
А из ответа по существу топика, я правильно поняла, что если бы после выхода в свет Вашей книги или коллективного сборника, редактор написал бы Вам: мол, я убрал такие-то и такие-то фразы из Вашего текста, потому что они могут быть истолкованы как оправдание армянского геноцида, — Вы бы не возмутились, несмотря на то, что у Вас и в мыслях не было этот самый геноцид оправдывать, и к жертвам оного Вы реально относитесь с искренним сочувствием? Вы не стали бы говорить редактору: мол, если Вам кажется такой бред, креститься надо! — а решили бы: мол, сама виновата, если такое подумали — значит, по-другому надо было сформулировать?
Однако Вы так и не ответили на главный вопрос: как бы Вам понравилось, если бы с Вами как с автором редактор поступил таким образом? В конце концов, умение поставить себя на место другого человека для редактора весьма важное и ценное. И вообще было ли с Вами что подобное? Может, поделитесь с читателями опытом?
Вообще я считаю, редактору следует помнить о том, что попадая к нему, тексты не становятся его личной собственностью, которой он может распоряжаться как захочет. Всё-таки хозяином текста остаётся сам автор. А когда редактор без его согласия что-то режет, что-то меняет, согласна с Ольгой Патэрманн — это проявление неуважения к автору. Это как если бы тебе отдали кота на передержку, а ты его взял и кастрировал, не посоветовавшись в хозяином: мол, он орал, метил, а ты вообще должен спасибо сказать за то, что я сделал это дело вместо тебя!
Кстати, раз уж тут пошли рассказы о собственном опыте, хочу также поделиться. И тоже как позитивным, так и негативным. Позитивный, кстати, связан с той же Ольгой. Когда издавали сборник «Зимние праздники пахнут корицей», мы, можно сказать, редактировали мой рассказ «Суженый-ряженый» вместе, выверяли каждый фрагмент, я видела эти изменения и считала замечания Ольги вполне справедливыми и обоснованными. Что-то мы меняли, что-то убирали. Поэтому я никак не ожидала от Ольги, что она сейчас вот так возьмёт, отредактирует, уберёт, что ей не нравится, а меня просто поставит перед фактом. Да и если бы кто-то рассказал про неё что-то подобное, ни за что бы не поверила.
Другой опыт — тоже полупозитивный — когда мы с Еленой Асатуровой редактировали мои рассказы: «Божья подсказка» и «Выбор ангела» для сборника «Тропа к духовным родникам». Елена предложила мне внести некоторые правки — что-то я сделала именно так, как она говорит, что-то изменила, но несколько по-другому. Правда, мои рассказы в итоге не вошли в сборник, но что делать — сперва в сборник нужно включать победителей и финалистов, а остальных уж если получится. Поэтому тут я на Елену не в обиде.
А негативный опыт… Видит Бог, не планировала я до логического завершения «Славянского слова» устраивать публичных разборок на эту тему, но раз уж об этом все знают, не буду врать, будто я всё понимаю и никого не осуждаю. Вспоминаю слова Натальи Эстемировой про чувства сильнее страха. Конечно, не все такие смелые как Наталья Хусаиновна, но считаю, бояться тоже надо с умом, а не доходить до того, чтобы падать в обморок при виде собственной тени. К тому же, из моих знакомых лиц той национальности ни один не счёл, будто я розжигаю к ним ненависть. Они-то знают, что в их регионе действительно есть такая беда. Да и как бы я стала розжигать ненависть к тем, кому вообще-то в глаза смотрю? Но раз альманах уже в печати, пусть всё остаётся как есть, не будем портить финалистам долгожданный праздник. Тем более, что персонаж в рассказе как был, так и остался прекрасным и благородным человеком, а ко второму рассказу так и вовсе у редактора претензий не возникло. Но теперь мне не обидно, что 10 сентября уезжаю в Махачкалу и возвращаюсь в Москву только 23-го. Так точно будет лучше для всех.
Был кстати ещё опыт со стихотворением, написанным под псевдонимом Марии Каталонской:
Поэт, который рвётся к рабству,
Перестаёт поэтом быть.
Творец не станет за богатство
Пред власть имущим лебезить.
Он предпочтёт лихие годы
Сибирской каторги, тюрьмы,
Но не предаст вовек Свободу,
А взбудоражит ей умы.
Он предпочтёт жить небогато
И крохи со стола глодать,
Чем назовёт жандарма братом
И сядет вдруг донос писать.
Тот, кто целует ноги страстно
Тирану с криком: наш отец! –
Тот графоманишко несчастный,
А не поэт, и не творец.
Так вот редактор сборника «Десантники из двадцать первого» исправил: «Он предпочтёт лихие годы сибирской каторгЕ, тюрьмЕ». И вместо: поэт предпочтёт попасть в тюрьму, нежели предать Свободу, — получилось: он предпочтёт, чтобы он и его соотечественники жили плохо, только бы не попасть в тюрьму. Потом редактор, правда, извинялся, и по моей просьбе, ВКонтакте выложили это стихотворение в его первоначальном виде.
А бывало, что и похлеще здешних перестраховывались. Вот моё стихотворение «Письмо Гаскарову»:
Я Вам пишу, мой друг побитый
И оклеветанный молвой…
(Сюда бы рифму не избиту,
Я ж графоман ещё такой!).
Поговорить бы нам немножко,
Хотя б словечка три иль пять,
Да только рыженькая кошка
Пошла по клавишам гулять.
Покамест я её снимала
(Тут был протест достойный СМИ!),
И полосатая пристала,
Пищит: «Хозяйка, накорми!».
Чтоб не было непониманья,
Скажу Вам сразу, не тая:
Оставишь просьбу без вниманья –
Саму проглотят не жуя.
Лишь я к компьютеру вернулась,
Уладив с кормом все дела,
Как два котёнка шевельнулись –
Те, что чернушка родила.
У ног моих собрались в кучку,
Легонько принялись кусать.
Пришлось обоих взять на ручки
И долго спинки им чесать.
Дворовый кот, жених чернушки,
Забравшись тихо, словно вор,
Пел серенады: «Выйди, душка,
Хоть на минуточку во двор!».
Потом трёхшёрстка вместе с серой
Вдвоём одну поймали мышь,
Носились, словно угорели,
Крича: «Моя добыча! Кыш!».
Пока я с ними разбиралась,
Уже и полночь на дворе.
На дачу завтра я собралась,
Вставать придётся на заре.
Писать коль стану, не замечу,
Наступит как уже рассвет.
Счастливо, друг мой, добрый вечер!
От кошек Вам большой привет!
Хоть Алексей Гаскаров — антифашист, который на тот момент сидел по Болотному делу, но как можно видеть, в тексте вообще ни слова о политике — кошки не дали. И тем не менее, на одном из конкурсов ведущий изменил название на «Письмо», что, на мой взгляд, вообще полная паранойя. Но там сборников не печатали. Это было на одном из литературных сайтов. И кстати, перестраховка там никого не спасла — сайт сейчас заброшенный, потому что людей мало, творческая активность вялая, люди как-то погрязли в склоках, интригах, поисках козла отпущения.
Кстати, по поводу корректуры — был у меня опыт, когда я сама была членом жюри на одном из конкурсов, и там был рассказ «Пинжак с корманами» (именно так), и весь рассказ был написан примерно в этом духе. За аномальный язык я взяла и снизила рассказу оценку. Автор обиделся, что я не оценила своеобразия поморского диалекта. Теперь думаю: если бы я ещё была редактором или корректором и для печати в сборнике исправила бы самостоятельно на нормальный русский язык, автор бы меня просто убил.
Зимой ты клялся мне в любви
И тут ты летнею порою
Мне враз твердишь: мол, се ля ви,
А я нашёл отраду с Зоей.
Я встретила Иру в зале суда.
— Юлик, ты пришла!
— Как я могла не прийти, — ответила я, обнимая её. — Мы же сёстры.
Федя из-за прутьев решётки наблюдал за нашим примирением с нескрываемой радостью. Он мне нравится. Даже сейчас, когда мог бы выторговать себе меньший срок, он наотрез отказывается признать своё участие в массовых беспорядках. И ведь прав — разве он виноват, что полиция разогнала санкционированный митинг? Да и полицейского он не лупил — только схватил за руку, когда тот бил дубинкой одного старика. Эх, Федя, Федя!
Да, он мне нравится. Но я его не любила. Никогда. В отличие от Иры. Перспектива ждать мужа из тюрьмы её не испугала. Да, мужа — она собирается с ним расписаться.
А ведь год назад я её ненавидела, считала предательницей, проклинала тот день, когда мне вздумалось познакомить Федю со своей сестрой. Проклинала природу за то, что Ирка уродилась красавицей. Глупая ревность подтолкнула меня уйти из дома, снять комнатушку в общаге, чтобы не жить с Иркой под одной крышей. И вообще, ни видеть, ни слышать эту стерву!
А теперь сижу с ней рядом на скамейке для родственников и подмигиваю Феде: держись, зятёк!
***
— Юлик, может, домой? — предложила Ира, когда мы вышли из здания суда.
— Пошли.
И вот впервые за целый год я снова оказалась в родных стенах. Прихожая, куда я бежала всякий раз, когда папа приходил с работы, чтобы с визгом кинуться ему на шею, защекотать, заглянуть в сумку, проверяя, не решил ли он сегодня побаловать нас вкусненьким. Зал с диваном и креслом у телевизора и мамиными вышивками на стенах. Детская с двумя кроватями и столиком, где мы с Ирой учили уроки и делились девичьими секретами. Кухня с холодильником, куда любила запрыгивать рыжая Муся, и столом — местом, где собиралась за ужином вся семья. На столе — голубая ваза, которую мы с Ирой выложили мозаикой в десятом классе.
Долго сидели мы за столом, пили чай из любимых кружек. Потом перешли в комнату. Время давно перевалило за полночь, а мы всё никак не могли наговориться. Столько всего произошло за время нашей разлуки. Хорошо, завтра суббота — ни на работу, ни в институт идти не надо.
— Возвращайся, Юлик. Здесь ты дома. Зачем тебе эта общага? Или ты всё ещё на меня злишься?
— Да нет, Ириш, уже не злюсь. Просто я уже заплатила за месяц вперёд.
— Ну и фиг с ним!
Действительно, фиг с ним! Даже если денег мне и не вернут. Завтра же собираю вещи и домой. И не только потому, что здесь я родилась и выросла. Не могу я оставить Иришку одну сейчас, когда ей так нужна поддержка. А вместе мы любые трудности преодолеем.
Всего участвовали 12 авторов:
Онега Ершова +5
Татьяна Юдина +4
Михаил Кульков +4
Светлана Гордеева +5
Ольга Куликова +4
Майя Ласковая +5
Лариса Литвинова +2
Юлия Талалаева +2
Георгий Костин +3
Виорика Солинка +3
Ольга Вербовая +4
Татьяна Баталова
По количеству баллов победителями становятся:
Онега Ершова
Светлана Гордеева
Майя Ласковая
Все трое получают в профиль большую синюю птицу. Остальные участники получают маленькую жар-птичку.
Всем спасибо за участие!
До новых встреч!