Вообще, людям нашего с вами поколения подвески-хрусталики достались от дефицитных и модных чешских люстр… а все остальное и правда — деформация… Благодарю за оценку.
Вы знаете, друзья, ещё раз перечитав статью Татьяны, выделила из неё один важный момент: Георгиевский крест присуждался в первую очередь за храбрость — отсутствие страха перед опасностью, мужество и решительность в поступках. И эти самые храбрость и мужество, наверное, у каждого свои и проявляются — по-разному. Упомянутый выше А.И. Солженицын мог бы отсидеться в тылу школьным учителем, будучи признан «ограниченно годным», но призвался и достойно воевал. В этом ли его мужество? Может быть… Но ещё большее требовалось иметь, чтобы написать «Один день Ивана Денисовича»,«Архипелаг ГУЛАГ», «Раковый корпус»… Легко быть храбрым постфактум и писать антипатриотические романы, когда за них не бросают в лагеря…
Я как-то задумалась — одно дело. когда ты реально защищаешь свою родину, свой город, свой народ. Что же тогда движет человеком, если за спиной — не Москва, не Россия? Свои мысли я попыталась выразить в стихотворении «Последний солдат». Оно не совершенно с точки зрения техники, но приведу его здесь, потому что, как мне кажется, в последних строках — ответ на ваш, Татьяна, вопрос: В детстве он был не особенно сильным и смелым, В драки не лез и носил за подружкой портфель, И целовал её как-то весной неумело, В день, когда всюду звенела капель. Девочка в платьице белом со светлыми косами Ждать обещала, всего-то два года, пустяк… В письмах его засыпала, конечно, вопросами: Где ты, любимый, здоров ли и служится как? Он отвечал: все в порядке, служу под Ростовом, Все здесь спокойно, ребята во взводе — орлы. Только о буднях солдатских в тех письмах — ни слова, Фото с учебки, где в кадре берёзок стволы… Выжжены горные склоны лучами палящими, Где-то вдали, как в пустыне мираж, караван. Смерть и потери бывают, увы, настоящими — Кружит и кружит стервятником Черный тюльпан. Мальчики русские брошены Родиной в пекло Этой чужой непонятной вражды и войны. Солнце в дыму от пожаров и взрывов поблекло. Самый безудержный страх — Это страх тишины. Тропами узкими движется с полною выкладкой Наш поредевший в последней засаде отряд. Там, на растерзанных спинах душманами выколот Их полумесяц… так выглядит ад… Над Кандагаром вертушки как птицы над гнёздами, В копоти небо, а губы в горячей пыли. Через Саланг, как по Ладоге, долгими верстами Мальчики русские шли, по колено в крови… Где-то растяжка сработала, пламя взметнулось, А впереди капитан, глухо вскрикнув, упал, И под ногами чужая земля покачнулась, Глянул в глаза моджахедов звериный оскал… А он один… за спиной не Москва, не Россия — Горный аул с незнакомым доселе народом, И девочка та, что ночами ему приносила Пару лепёшек в платке и студёную воду… Девочка смуглая, в темном хиджабе, с косичками, Что на чужом языке тихо пела ему… Звезды зажглись в вышине обгоревшими спичками, Мир опрокинулся вверх — И он дёрнул чеку… Женщина сына качает в Москве, напевая… В дальнем ауле детишки в кровати сопят… Родина там, где сейчас у переднего края Будет стоять ее мальчик — последний солдат…
Татьяна, я и не спорю — про добровольцев и т.д. Просто такое понятие как подвиг не может быть однозначным и шаблонным. Думаю, сами герои не могли бы ответить точно на этот вопрос — почему? Во все времена, у всех народов было принято защищать свой дом, свой род, свою страну. Наверное, именно это в первую очередь двигало всеми — и защитниками Сталинграда, и жителями блокадного Ленинграда, и американскими солдатами на Пирл-Харборе, и французами в маки…
Ох, Татьяна, это вообще очень непростой вопрос и, думаю, мнений будет много. Я не хочу повторять пафосные постулаты о патриотизме, долге, любви к Родине. Об этом написано много и без нас. Наверное, у каждого солдата в такой момент была своя правда, свой побудительный мотив. И любовь — к жене, детям, матери. И отвага. И понимание, что другого пути нет... Но была и ещё одна сторона многих подвигов. Имя ей — заградотряды, стоявшие за спинами тех, кто шёл в атаку. С парой гранат на дивизию танков. Лет 15 назад я очень плотно интересовалась этой темой, помогала дочери готовить материалы по штрафбатам, изучала архивные, ранее засекреченные, документы. Поэтому пишу это, так сказать, со знанием дела. Часто альтернатива была невелика: или на амбразуру, или пулю в спину, или в лагеря… Страх часто бывает очень мощной движущей силой для человека.
Вспомню несколько военных страниц из истории моей семьи — и грустных, и победных, и героических… Мой дед по материнской линии, Кукляев Дмитрий Петрович, работавший в сельскохозяйственной академии им. Тимирязева, человек мирный и не имевший никакой военной подготовки, в июле 1941 года вместе с сотнями своих сослуживцев ушел в народное ополчение… Единственное сохранившееся письмо он написал моей бабушке из- под Смоленска в декабре 1941 г. Стояли сильные морозы, а у ополченцев не было даже валенок, да и винтовки тоже были не у всех… Известно, что на Вязьменском направлении, где шли тяжелые непрерывные бои, потери среди дивизий ополчения были огромны… Спустя несколько месяцев бабушка получила извещение, что ее муж пропал без вести, и одна поднимала трех дочерей. Ведь никаких пособий семьям тех, кто пропал без вести, государство не выплачивало… Где погиб мой дед, не известно. Но его имя, как и имена 170 тимирязевцев, не вернувшихся с поля боя, высечены на стеле мемориала, воздвигнутого в парке академии. На памятнике надпись: «Сынам и дочерям своим, отдавшим жизнь за Родину, благодарная Тимирязевка». Именно туда каждый год мы приносим цветы... Мой двоюродный дед — Веселов Дмитрий Петрович, человек, который научил меня правильному французскому произношению. Выходец из семьи дворян, свободно владевший немецким и французским языками, он прошел всю войну от Москвы до Берлина, служил под командованием А.П. Белобородова, а потом — маршала Жукова. Именно из его рассказов война перестала быть для меня чем-то абстрактным, превратилась из параграфа в учебнике в реальные события, наполненные и болью, и страхом, и гордостью… В нашем семейном архиве есть одна интересная фотография. Её теперь можно найти и в Интернете, так как запечатлено на ней событие не просто исторического, а мирового значения. Но мне это фото подарил его непосредственный участник, мой дядя Митя, как звала я его всю жизнь. На снимке — тот момент подписания Акта о капитуляции фашистской Германии, когда в зал входит немецкая делегация во главе с Кейтелем. Справа от маршала Жукова, высокий и худощавый- Д.П. Веселов. С этим событием связана одна интересная история, известная мне из первых уст. В момент подписания Акта у Кейтеля то ли перестала писать ручка, то ли ее просто не оказалось. Возникла небольшая заминка. Тогда стоявший прямо за спинами Жукова и немецкого генерала Д.П. Веселов передал Кейтелю свою ручку, ею и был подписан исторический документ. Кстати, ручку эту дяде Мите так и не вернули... Но подвиги совершались не только на фронтах. Мой прадед по отцовской линии, бывший матрос броненосца «Потемкин» Петр Ревенко к началу войны был уже не призывного возраста, поэтому вместе со своей семьей, в том числе моим папой — дошкольником оставался дома, в селе Малые Угоны Курской губернии. Территория эта оказалась оккупирована немцами, а рядом, в лесах, находилось большое партизанское формирование. Немцы, понятно дело, за связь с партизанами карали люто. Время от времени в леса сбрасывали грузы для партизан. Один из самолетов был подбит, летчикам удалось на парашютах выброситься из горящего самолета. Оба были ранены и обречены на смерть… Спас их мой прадед, перевезший раненых на телеге под сеном в свой дом и укрывавший их на сеновале. Вся семья рисковала жизнью, но летчиков удалось подлечить и позже переправить к партизанам… Один их них после войны разыскал своих спасителей и даже рассказал об этой истории корреспонденту газеты «Красная звезда». Вырезка их нее также хранится в нашем семейном архиве. Моё стихотворение «Их расстрелять хотели на рассвете», рассказывающее именно об этой истории, стало в прошлом году призёром конкурса памяти им. К.Симонова в Белоруссии. Мне кажется, если каждая семья ведёт свою Летопись памяти, то связь поколений не прервётся.
Моя болгарская зима Черноморские зимы обычно бесснежные и мягкие, напоминающие скорее позднюю осень. И озимые на полях яркие, сочные, изумрудами сверкают сквозь утренний иней, и розы с хризантемами радуют цветением до самых новогодних праздников – словно торговки на рынке, задержавшиеся со своими пёстрыми товарами дольше других. Часты туманы – и не поймёшь сразу, то ли это седая мгла наползла с моря, то ли дым от печных труб клоками повис на проводах и угнездился в кронах деревьев. Но вот налетит с северных горных хребтов холодный, порывистый ветер – его называют бора, и кажется, что чья-то костлявая рука хватает тебя за горло, перекрывает дыхание. А если всё — таки удаётся вдохнуть пронизанный сотнями, тысячами острых иголочек воздух, то понимаешь, что чувствовал Кай в снежном королевстве – до озноба, до покалывания в кончиках пальцев. Море в такие дни неспокойно, то ворчит по-стариковски, мотая белой бородой прибоя по потемневшему песку, то, рассердившись, начинает бушевать, биться о прибрежные скалы, выплёвывая на берег всякий мусор, обломки раковин и студенистых, как желе, мёртвых медуз… И вдруг к утру разъЯснится, подморозит, ветер стихнет. Выбежишь к пристани, скользя по пути по превратившимся в ледяные озерца вчерашним лужицам и сбивая подвески – хрусталики с поникших под их тяжестью веток. И замрёшь от необыкновенной картины – море, гладкое, как отшлифованный сапфир, обрамлено побелевшими за ночь валунами, закованными в ледяной прозрачный панцирь. Вот она, зима, надо же — и до нас добралась! Налюбовавшись, возвращаешься к дому, с улыбкой глядя, как под солнцем замёрзшие лужицы вновь превращаются в воду. И замечаешь в саду перемены – покрылся мелкими жёлтыми цветочками куст голоцветкового жасмина, а под ним выглянули из земли тонкие зелёные листики крокусов… Значит, скоро весна!
Татьяна, спасибо вам огромное за статью — такую насыщенную историческими фактами и реальными судьбами героев разных времён. За каждой строкой — и проделанная вами большая поисковая работа, и искреннее неравнодушие к теме. А сама тема так многогранна и непроста, что рождает множество мыслей и чувств, которые даже как-то сразу и не упорядочить в слова. Начну с темы сохранения памяти о героях. Нам, рождённым лет через 15-20 после окончания войны, кажется сейчас совершенно естественным знать и помнить её героев. Ведь те, кто прошёл военными дорогами, были живы и мы слушали рассказы очевидцев. И боль народа была ещё сильна, и раны не залечены. Но — знали ли мы тогда так же хорошо героев других отечественных войн, кроме тех сведений, что были в школьных учебниках? Помним ли их сейчас и передаём ли эту память своим детям? Нет, увы. Герои прошлого для большинства остаются именно страницами учебников истории и кадрами хроники. То, что современные дети не знают этих имён, наверное в первую очередь проблема школы, которая превратила процесс познания, изучения в натаскивание на доведенное до автоматизма заполнение разных тестов. Из школьной программы исчез человек, его судьба, его внутренний мир. Историю Великой отечественной войны я и мои одноклассники учили по рассказам ветеранов 9 гвардейской краснознамённой стрелковой дивизии под командованием А.П. Белобородова, чьё имя носила наша школа. Фильм «День командира дивизии» снят именно об Афанасии Павлантевиче, с которым я была знакома лично, под его началом воевал мой дед Д.П.Веселов. Дивизия прошла от Волоколамска до Берлина, и мы, школьники, вместе с ветеранами играли в «Зарницу» там, где был исторический рубеж обороны — в Снегирях (сейчас там музей, в котором есть и фото нашего домашнего архива). Я всё время думаю о том, что именно непосредственное знакомство с ветеранами, живое прикосновение к истории сыграло решающую роль в моём личном восприятии войны и подвигов её героев. И это чувство сопричастности мы бережно храним в своей семье. Я допускаю, что мой младший сын, который не в ладах со школьной программой, не ответит на вопрос о том, кто такая Зоя Космодемьянская. Но он помнит имена и подвиги своих прадедов, с чьими портретами шёл в строю Бессмертного полка по болгарским улицам. И если он сохранит хотя бы это — память о них не умрёт. Я думаю, что сейчас всё зависит от нас самих — что помним мы, что передаём нашим детям. внукам.
Ольга, прекрасно передано настроение, совпадающее с картинкой на фото. Последний абзац наполнен эмоциями, но это в лирическое миниатюре допустимо и даже необходимо. Единственное, я бы сравнила речную гладь не с самой девицей, а с каким-то атрибутом её одежды, может, с фатой невесты, или частью тела…
Ольга, очень красивая зимняя зарисовка получилась, с настроением. Тоже сразу зацепили длинные нити серебра. — звучит оригинально, не избито. Понравилось сравнение леса с ледяным замком. И вообще захотелось на прогулку туда, в вашу сказку.
Виктор. всё таки это действительно связующий фрагмент, назвать его самостоятельной миниатюрой сложно — нет законченности сюжета, нет идеи. Для последней строки нет предпосылки, которая объясняла бы состояние героини. Из шероховатостей — погрузилась и погруженный в соседних фразах. Ну и мемуары в единственном числе не употребляются.
В детстве он был не особенно сильным и смелым,
В драки не лез и носил за подружкой портфель,
И целовал её как-то весной неумело,
В день, когда всюду звенела капель.
Девочка в платьице белом со светлыми косами
Ждать обещала, всего-то два года, пустяк…
В письмах его засыпала, конечно, вопросами:
Где ты, любимый, здоров ли и служится как?
Он отвечал: все в порядке, служу под Ростовом,
Все здесь спокойно, ребята во взводе — орлы.
Только о буднях солдатских в тех письмах — ни слова,
Фото с учебки, где в кадре берёзок стволы…
Выжжены горные склоны лучами палящими,
Где-то вдали, как в пустыне мираж, караван.
Смерть и потери бывают, увы, настоящими — Кружит и кружит стервятником Черный тюльпан.
Мальчики русские брошены Родиной в пекло
Этой чужой непонятной вражды и войны.
Солнце в дыму от пожаров и взрывов поблекло.
Самый безудержный страх — Это страх тишины.
Тропами узкими движется с полною выкладкой
Наш поредевший в последней засаде отряд.
Там, на растерзанных спинах душманами выколот
Их полумесяц… так выглядит ад…
Над Кандагаром вертушки как птицы над гнёздами,
В копоти небо, а губы в горячей пыли.
Через Саланг, как по Ладоге, долгими верстами
Мальчики русские шли, по колено в крови…
Где-то растяжка сработала, пламя взметнулось,
А впереди капитан, глухо вскрикнув, упал,
И под ногами чужая земля покачнулась,
Глянул в глаза моджахедов звериный оскал…
А он один… за спиной не Москва, не Россия — Горный аул с незнакомым доселе народом,
И девочка та, что ночами ему приносила
Пару лепёшек в платке и студёную воду…
Девочка смуглая, в темном хиджабе, с косичками,
Что на чужом языке тихо пела ему…
Звезды зажглись в вышине обгоревшими спичками,
Мир опрокинулся вверх — И он дёрнул чеку…
Женщина сына качает в Москве, напевая…
В дальнем ауле детишки в кровати сопят…
Родина там, где сейчас у переднего края
Будет стоять ее мальчик — последний солдат…
Но была и ещё одна сторона многих подвигов. Имя ей — заградотряды, стоявшие за спинами тех, кто шёл в атаку. С парой гранат на дивизию танков. Лет 15 назад я очень плотно интересовалась этой темой, помогала дочери готовить материалы по штрафбатам, изучала архивные, ранее засекреченные, документы. Поэтому пишу это, так сказать, со знанием дела. Часто альтернатива была невелика: или на амбразуру, или пулю в спину, или в лагеря… Страх часто бывает очень мощной движущей силой для человека.
Мой дед по материнской линии, Кукляев Дмитрий Петрович, работавший в сельскохозяйственной академии им. Тимирязева, человек мирный и не имевший никакой военной подготовки, в июле 1941 года вместе с сотнями своих сослуживцев ушел в народное ополчение… Единственное сохранившееся письмо он написал моей бабушке из- под Смоленска в декабре 1941 г. Стояли сильные морозы, а у ополченцев не было даже валенок, да и винтовки тоже были не у всех… Известно, что на Вязьменском направлении, где шли тяжелые непрерывные бои, потери среди дивизий ополчения были огромны… Спустя несколько месяцев бабушка получила извещение, что ее муж пропал без вести, и одна поднимала трех дочерей. Ведь никаких пособий семьям тех, кто пропал без вести, государство не выплачивало…
Где погиб мой дед, не известно. Но его имя, как и имена 170 тимирязевцев, не вернувшихся с поля боя, высечены на стеле мемориала, воздвигнутого в парке академии. На памятнике надпись: «Сынам и дочерям своим, отдавшим жизнь за Родину, благодарная Тимирязевка». Именно туда каждый год мы приносим цветы...
Мой двоюродный дед — Веселов Дмитрий Петрович, человек, который научил меня правильному французскому произношению. Выходец из семьи дворян, свободно владевший немецким и французским языками, он прошел всю войну от Москвы до Берлина, служил под командованием А.П. Белобородова, а потом — маршала Жукова. Именно из его рассказов война перестала быть для меня чем-то абстрактным, превратилась из параграфа в учебнике в реальные события, наполненные и болью, и страхом, и гордостью…
В нашем семейном архиве есть одна интересная фотография. Её теперь можно найти и в Интернете, так как запечатлено на ней событие не просто исторического, а мирового значения. Но мне это фото подарил его непосредственный участник, мой дядя Митя, как звала я его всю жизнь. На снимке — тот момент подписания Акта о капитуляции фашистской Германии, когда в зал входит немецкая делегация во главе с Кейтелем. Справа от маршала Жукова, высокий и худощавый- Д.П. Веселов.
С этим событием связана одна интересная история, известная мне из первых уст. В момент подписания Акта у Кейтеля то ли перестала писать ручка, то ли ее просто не оказалось. Возникла небольшая заминка. Тогда стоявший прямо за спинами Жукова и немецкого генерала Д.П. Веселов передал Кейтелю свою ручку, ею и был подписан исторический документ. Кстати, ручку эту дяде Мите так и не вернули...
Но подвиги совершались не только на фронтах. Мой прадед по отцовской линии, бывший матрос броненосца «Потемкин» Петр Ревенко к началу войны был уже не призывного возраста, поэтому вместе со своей семьей, в том числе моим папой — дошкольником оставался дома, в селе Малые Угоны Курской губернии. Территория эта оказалась оккупирована немцами, а рядом, в лесах, находилось большое партизанское формирование. Немцы, понятно дело, за связь с партизанами карали люто. Время от времени в леса сбрасывали грузы для партизан. Один из самолетов был подбит, летчикам удалось на парашютах выброситься из горящего самолета. Оба были ранены и обречены на смерть… Спас их мой прадед, перевезший раненых на телеге под сеном в свой дом и укрывавший их на сеновале. Вся семья рисковала жизнью, но летчиков удалось подлечить и позже переправить к партизанам… Один их них после войны разыскал своих спасителей и даже рассказал об этой истории корреспонденту газеты «Красная звезда». Вырезка их нее также хранится в нашем семейном архиве. Моё стихотворение «Их расстрелять хотели на рассвете», рассказывающее именно об этой истории, стало в прошлом году призёром конкурса памяти им. К.Симонова в Белоруссии.
Мне кажется, если каждая семья ведёт свою Летопись памяти, то связь поколений не прервётся.
Черноморские зимы обычно бесснежные и мягкие, напоминающие скорее позднюю осень. И озимые на полях яркие, сочные, изумрудами сверкают сквозь утренний иней, и розы с хризантемами радуют цветением до самых новогодних праздников – словно торговки на рынке, задержавшиеся со своими пёстрыми товарами дольше других. Часты туманы – и не поймёшь сразу, то ли это седая мгла наползла с моря, то ли дым от печных труб клоками повис на проводах и угнездился в кронах деревьев.
Но вот налетит с северных горных хребтов холодный, порывистый ветер – его называют бора, и кажется, что чья-то костлявая рука хватает тебя за горло, перекрывает дыхание. А если всё — таки удаётся вдохнуть пронизанный сотнями, тысячами острых иголочек воздух, то понимаешь, что чувствовал Кай в снежном королевстве – до озноба, до покалывания в кончиках пальцев.
Море в такие дни неспокойно, то ворчит по-стариковски, мотая белой бородой прибоя по потемневшему песку, то, рассердившись, начинает бушевать, биться о прибрежные скалы, выплёвывая на берег всякий мусор, обломки раковин и студенистых, как желе, мёртвых медуз…
И вдруг к утру разъЯснится, подморозит, ветер стихнет. Выбежишь к пристани, скользя по пути по превратившимся в ледяные озерца вчерашним лужицам и сбивая подвески – хрусталики с поникших под их тяжестью веток. И замрёшь от необыкновенной картины – море, гладкое, как отшлифованный сапфир, обрамлено побелевшими за ночь валунами, закованными в ледяной прозрачный панцирь. Вот она, зима, надо же — и до нас добралась! Налюбовавшись, возвращаешься к дому, с улыбкой глядя, как под солнцем замёрзшие лужицы вновь превращаются в воду. И замечаешь в саду перемены – покрылся мелкими жёлтыми цветочками куст голоцветкового жасмина, а под ним выглянули из земли тонкие зелёные листики крокусов… Значит, скоро весна!
А сама тема так многогранна и непроста, что рождает множество мыслей и чувств, которые даже как-то сразу и не упорядочить в слова.
Начну с темы сохранения памяти о героях.
Нам, рождённым лет через 15-20 после окончания войны, кажется сейчас совершенно естественным знать и помнить её героев. Ведь те, кто прошёл военными дорогами, были живы и мы слушали рассказы очевидцев. И боль народа была ещё сильна, и раны не залечены. Но — знали ли мы тогда так же хорошо героев других отечественных войн, кроме тех сведений, что были в школьных учебниках? Помним ли их сейчас и передаём ли эту память своим детям? Нет, увы. Герои прошлого для большинства остаются именно страницами учебников истории и кадрами хроники.
То, что современные дети не знают этих имён, наверное в первую очередь проблема школы, которая превратила процесс познания, изучения в натаскивание на доведенное до автоматизма заполнение разных тестов. Из школьной программы исчез человек, его судьба, его внутренний мир. Историю Великой отечественной войны я и мои одноклассники учили по рассказам ветеранов 9 гвардейской краснознамённой стрелковой дивизии под командованием А.П. Белобородова, чьё имя носила наша школа. Фильм «День командира дивизии» снят именно об Афанасии Павлантевиче, с которым я была знакома лично, под его началом воевал мой дед Д.П.Веселов. Дивизия прошла от Волоколамска до Берлина, и мы, школьники, вместе с ветеранами играли в «Зарницу» там, где был исторический рубеж обороны — в Снегирях (сейчас там музей, в котором есть и фото нашего домашнего архива). Я всё время думаю о том, что именно непосредственное знакомство с ветеранами, живое прикосновение к истории сыграло решающую роль в моём личном восприятии войны и подвигов её героев. И это чувство сопричастности мы бережно храним в своей семье. Я допускаю, что мой младший сын, который не в ладах со школьной программой, не ответит на вопрос о том, кто такая Зоя Космодемьянская. Но он помнит имена и подвиги своих прадедов, с чьими портретами шёл в строю Бессмертного полка по болгарским улицам. И если он сохранит хотя бы это — память о них не умрёт. Я думаю, что сейчас всё зависит от нас самих — что помним мы, что передаём нашим детям. внукам.
Из шероховатостей — погрузилась и погруженный в соседних фразах. Ну и мемуары в единственном числе не употребляются.