Не знаю, как решит ведущая марафона, но я бы, Виктор, не злоупотребляла выкладыванием таких больших фрагментов, которые уже заполонили всю ветку, а давала ссылки, что ли. Потому что это превращается из выполнения задания недели и его обсуждения в навязчивую саморекламу. Например, в последнем отрывке вполне можно убрать диалоги и оставить только описание по теме.
Мне показалось, что в первых трёх катренах речь ведётся от лица камня. Но, чтобы это понять, пришлось прочитать пояснения автора. Читатель же не должен искать пояснений, поэтому было бы правильно, например, показать это через название.
Владимир, я никогда, за время участия в большом количестве литературных конкурсов, проводимых на разных площадках, не сталкивалась с тем, чтобы судьи отчитывались за своё решение и объясняли конкурсантам, почему победило то или иное произведение. Есть общие критерии оценки, о них можно почитать и у нас на сайте, есть целая статья, посвященная этой теме. Есть, как правильно заметила Ольга Которова, индивидуальное внутренне чувство каждого члена жюри, элементарное «нравится — не нравится». Именно поэтому часто оценки очень сильно разнятся. Приведу пример: на конкурсе переводов «Москва — Варна», который проходил у нас на сайте, оценки судей (причём все они были профессионалами в области художественного перевода) за одно и то же произведение иногда колебались от 10 до 2 баллов. Единодушие же членов жюри, когда баллы, а, следовательно, и восприятие, совпадают, свидетельствует о высоком уровне конкурсной работы. Говоря об обратной связи, я не имела в виду то, что члены жюри будут открыто разбирать все конкурсные произведения и аргументировать каждую оценку. При подведении итогов наши судьи всегда выступают с кратким резюме, рассказывают об общих впечатлениях. Если же вы хотите получить рецензию на своё стихотворение, то для этой цели работает рубрика «Рецензии».
Владимир, спасибо вам за такой развёрнутый и вдумчивый анализ конкурсных произведений. Но вы правы в самой первой своей строке: победителей не судят, итоги конкурсов и решение жюри не обсуждаются и не пересматриваются. Отличие конкурсов, проводимых на нашем сайте, от многих других в том, что мы полностью открыты. Участники видят работы своих соперников и оценки судей, имеют возможность оставить свой отклик под любым произведением. Наши судьи всегда готовы дать обратную связь. Но это не значит, что они должны объяснять и обосновывать каждое своё решение, оправдываться за каждый балл. И тем более смешно и нетактично говорить об «оправдании прелюбодеяния», религиозных канонах и т.д. У нас светский сайт. Приходите в нашу рубрику «Рецензии. Школа поэтического мастерства», где можно поупражняться в рецензировании. Как раз сегодня у нас открытое обсуждение стихотворения. Это гораздо полезнее для всех.
Март 1945 был необычно тёплым. Снег почти стаял, обнажив влажную, разбухшую от влаги землю, над которой поднимался лёгкий, как туман, пар. Только в тенистых углах лежали еще ноздреватые, потемневшие снежные пласты, хрустевшие под ногами. На пригорках, там, где пригревало солнце, начинала пробиваться первая нежная травка. Скоро появится крапива, заячья капуста, а там и щавель — значит, зимнему голоду конец. Набухнут почки, лес посветлеет, зарозовеет, оживёт. По берёзам побежит сок, такой вкусный, что хочется зажмурить глаза и пить, пить его, слизывая с деревянной щепки, вставленной в разрез коры, прозрачные крупные капли…
Налетел ветерок, задрожали тонкие, гибкие ивовые ветки, свесившиеся, словно расплетенные косы, прямо в холодную речную воду. Лёд уже сошёл, задержались у самого берега его небольшие осколки, блестевшие под лучами весеннего солнышка. Побежала лёгкая зыбь, зашуршал камыш. И в этот миг, словно разбуженные ветром, зазвенели колокола…
Храм, стоящий на холме, окружённый когда-то, до революции, парком с липовыми аллеями и каскадом прудов, был виден издалека. С дороги, которая вела к селу, ещё вёрст за семь заметна была увенчанная крестом колокольня, высившаяся над тёмными верхушками елей, сбегавших по склону к слиянию рек Ворши и Медведки. А подъедешь чуть ближе — и уже разглядишь купол самой церкви в виде ротонды и её белые стены. И, если повезёт, услышишь радостные переливы колоколов, созывающих на службу.
Но сейчас звон их был строгий, поминальный, медленно тонущий среди лесов и полей…
Деревянный двухэтажный домик священника, чей фасад с весны до поздней осени был увит диким, девичьим, виноградом, стоял на самом краю села, отделенный от него речушкой Комарихой. Сюда в конце прошлого века перебрался отец матушки Елизаветы, протоиерей Алексей, оставив своему преемнику и зятю добротный, кирпичный, ещё при князьях Салтыковых построенный для нужд церкви дом. Но тот дом вместе с плодоносящим садом и теплицами, где его тесть выращивал даже арбузы, отец Иван давно продал, чтобы получить деньги на содержание храма…
Уважаемые призёры конкурса «Гей, славяне!». Памятные дипломы высланы вам на почту, указанную при регистрации на сайте. Приносим извинения за небольшую техническую задержку.
И если Николай не увидел, почему разговор зашёл о материальных ценностях, то, значит, невнимательно читал комментарии, в том числе ваши, где вы объясняете причину суицида ЛГ — невозможность заработать на квартиру и нравиться девушкам. Да, тут уж точно жизнь — боль.
Маргарита, дорогая, и я о том же — каждый может высказать своё мнение, не оскорбляя при этом других участников и не называя их бесчувственными. А вот эти многозначительные недомолвки: "…что-то мне это напомнило, простите…" — просто нетактичны. Уж пишите тогда открыто, что именно напомнило, а то я вообще не в разуме.
Простите, Николай, а что, у пишущих людей должны быть одинаковые чувства? Если вы не осуждаете самоубийц и им сочувствуете, то и я должна испытывать то же самое? Абсурд. Я не сужу героя данного этюда, а высказываю свое личное отношение к такому поступку в принципе и никому его не навязываю. А вот мне почему-то все пытаются навязать свою. Мои слова, вами процитированные, относились вообще не к этюду и его герою, а к реакции на мои комментарии. В дискуссиях я привыкла говорить именно таким языком, профессиональная привычка, а не изъясняться витиевато. Так что давайте не будем судить друг о друге по отдельным словам и навешивать ярлыки.
Иногда, в зависимости от настроения, все недостатки видятся наиболее ярко. У меня есть стихи, объединённые одним названием «Москва. Хроники ада». Вот одно из этого цикла: Ты разрастаешься ввысь, расползаешься вширь, Толпы своих гостей день и ночь ублажая. И для кого-то, наверное, ты целый мир. Только вот мне, к сожаленью, совсем чужая.
Я задыхаюсь в аидовом царстве метро. Я замерзаю на мкаде, что змеем вьётся. И мне не хватает до дрожи морских ветров, Горных вершин и на утро в окошке солнца.
Все твои дети с рожденья уже — рабы. Глянец скрывает грязь, мишура — гниенье. Строишь дома — вырастают вокруг гробы. Рыщут меж ними, воют в ночи гиены.
Все мы — лишь мясо, что крутит Москва на фарш, На шаурму, биг-мак. Запивает пивом. Мне говорят — столица, я слышу — фальшь. Вижу уродство, мне говорят — красиво.
Что-то не так. Надеваешь с утра очки, В розовых стёклах мир, на мечту похожий. Экран. Телефон. Наушники… Пусть кричит, Корчась от боли, город с содранной кожей… А я для него умерла…
Про новогоднее украшательство я писала ещё 2 года назад: Мне не спится опять до утра. Строки путают ямб и хорей… И летит, и летит мишура С пожелтевших еловых ветвей… Затихает к рассвету Москва, Этот город бессонных ночей, С переулков гирлянды сорвав, Отключив звездопад фонарей. В гулком чреве пустого двора Вьются в кокон обрывки газет… И летит, и летит мишура Ускользающих в прошлое лет… Дворник машет усердно метлой, Разгоняя вчерашнюю блажь. И, как вирусом, болен Москвой, То ли гость он её, то ли страж… Нас дурманят чужие ветра - Отголоски не наших побед. И слетает с души мишура В новогодний похмельный рассвет…
Я тоже, без сомнения, отмечаю каждый свой приезд и приятные перемены. Например, в моём родном Тушино многое благоустроено, а парк «Северное Тушино» вообще стал очень удобным. современным, многогранным. Но то, что город в целом очень резко меняет свой облик и утрачивает очарование той старой Москвы, которую помню и люблю с детства, — это очень огорчает.
Несмотря на то, что уже 6 лет я живу в маленьком городке у моря, всё равно в душе остаюсь москвичкой. К сожалению, метаморфозы столицы настолько масштабны и часто удручающи, что от моего города детства осталось очень мало. А издалека эти перемены видны наиболее остро. Наверное, поэтому в моих стихах последних лет Москва выглядит не слишком привлекательной.
Я сажаю цветы из пластмассы в асфальтовых джунглях. И над ними железные бабочки, пчёлы и птицы. Каждый встречный с лицом наизнанку — печальный гомункул, принесённый Вселенной бессмысленно в жертву столице.
Забинтованы раны на теле её мишурою, и пульсирует нервно огнями тупая реклама. Вырубают и сносят, и серым бетоном укроют. Но с корнями мою им не вырвать ни душу, ни память.
И я снова пройду по тенистым уютным аллеям, переулкам арбатским, с гитарой Булата в обнимку. И от Ленинских гор, ветром свежим, как в детстве пьянея, По широким проспектам промчусь… На желтеющих снимках
мой утраченный город, зелёный от лип и каштанов, где усадьбы князей на Остоженке и на Ордынке помнят Пушкина профиль и росчерк под алым сафьяном, блеск дворянских балов и перчатку — сигнал к поединкам…
Не завянут цветы из пластмассы и ёлки из стали будут долго стоять — наши дети к ним быстро привыкнут. На каком повороте мы помнить себя перестали и отдали свой город безродным варягам на выкуп?
Татьяна, не переживайте, модераторы внимательно следят за соблюдением правил. Действительно, у одной девушки было два стихотворения, ей было предложено оставить одно, что она и сделала.
Есть, как правильно заметила Ольга Которова, индивидуальное внутренне чувство каждого члена жюри, элементарное «нравится — не нравится». Именно поэтому часто оценки очень сильно разнятся. Приведу пример: на конкурсе переводов «Москва — Варна», который проходил у нас на сайте, оценки судей (причём все они были профессионалами в области художественного перевода) за одно и то же произведение иногда колебались от 10 до 2 баллов. Единодушие же членов жюри, когда баллы, а, следовательно, и восприятие, совпадают, свидетельствует о высоком уровне конкурсной работы.
Говоря об обратной связи, я не имела в виду то, что члены жюри будут открыто разбирать все конкурсные произведения и аргументировать каждую оценку. При подведении итогов наши судьи всегда выступают с кратким резюме, рассказывают об общих впечатлениях.
Если же вы хотите получить рецензию на своё стихотворение, то для этой цели работает рубрика «Рецензии».
Но вы правы в самой первой своей строке: победителей не судят, итоги конкурсов и решение жюри не обсуждаются и не пересматриваются.
Отличие конкурсов, проводимых на нашем сайте, от многих других в том, что мы полностью открыты. Участники видят работы своих соперников и оценки судей, имеют возможность оставить свой отклик под любым произведением. Наши судьи всегда готовы дать обратную связь. Но это не значит, что они должны объяснять и обосновывать каждое своё решение, оправдываться за каждый балл. И тем более смешно и нетактично говорить об «оправдании прелюбодеяния», религиозных канонах и т.д. У нас светский сайт.
Приходите в нашу рубрику «Рецензии. Школа поэтического мастерства», где можно поупражняться в рецензировании. Как раз сегодня у нас открытое обсуждение стихотворения. Это гораздо полезнее для всех.
Март 1945 был необычно тёплым. Снег почти стаял, обнажив влажную, разбухшую от влаги землю, над которой поднимался лёгкий, как туман, пар. Только в тенистых углах лежали еще ноздреватые, потемневшие снежные пласты, хрустевшие под ногами. На пригорках, там, где пригревало солнце, начинала пробиваться первая нежная травка. Скоро появится крапива, заячья капуста, а там и щавель — значит, зимнему голоду конец. Набухнут почки, лес посветлеет, зарозовеет, оживёт. По берёзам побежит сок, такой вкусный, что хочется зажмурить глаза и пить, пить его, слизывая с деревянной щепки, вставленной в разрез коры, прозрачные крупные капли…
Налетел ветерок, задрожали тонкие, гибкие ивовые ветки, свесившиеся, словно расплетенные косы, прямо в холодную речную воду. Лёд уже сошёл, задержались у самого берега его небольшие осколки, блестевшие под лучами весеннего солнышка. Побежала лёгкая зыбь, зашуршал камыш. И в этот миг, словно разбуженные ветром, зазвенели колокола…
Храм, стоящий на холме, окружённый когда-то, до революции, парком с липовыми аллеями и каскадом прудов, был виден издалека. С дороги, которая вела к селу, ещё вёрст за семь заметна была увенчанная крестом колокольня, высившаяся над тёмными верхушками елей, сбегавших по склону к слиянию рек Ворши и Медведки. А подъедешь чуть ближе — и уже разглядишь купол самой церкви в виде ротонды и её белые стены. И, если повезёт, услышишь радостные переливы колоколов, созывающих на службу.
Но сейчас звон их был строгий, поминальный, медленно тонущий среди лесов и полей…
Деревянный двухэтажный домик священника, чей фасад с весны до поздней осени был увит диким, девичьим, виноградом, стоял на самом краю села, отделенный от него речушкой Комарихой. Сюда в конце прошлого века перебрался отец матушки Елизаветы, протоиерей Алексей, оставив своему преемнику и зятю добротный, кирпичный, ещё при князьях Салтыковых построенный для нужд церкви дом. Но тот дом вместе с плодоносящим садом и теплицами, где его тесть выращивал даже арбузы, отец Иван давно продал, чтобы получить деньги на содержание храма…
Вот одно из этого цикла:
Ты разрастаешься ввысь, расползаешься вширь,
Толпы своих гостей день и ночь ублажая.
И для кого-то, наверное, ты целый мир.
Только вот мне, к сожаленью, совсем чужая.
Я задыхаюсь в аидовом царстве метро.
Я замерзаю на мкаде, что змеем вьётся.
И мне не хватает до дрожи морских ветров,
Горных вершин и на утро в окошке солнца.
Все твои дети с рожденья уже — рабы.
Глянец скрывает грязь, мишура — гниенье.
Строишь дома — вырастают вокруг гробы.
Рыщут меж ними, воют в ночи гиены.
Все мы — лишь мясо, что крутит Москва на фарш,
На шаурму, биг-мак. Запивает пивом.
Мне говорят — столица, я слышу — фальшь.
Вижу уродство, мне говорят — красиво.
Что-то не так. Надеваешь с утра очки,
В розовых стёклах мир, на мечту похожий.
Экран. Телефон. Наушники… Пусть кричит,
Корчась от боли, город с содранной кожей…
А я для него умерла…
Мне не спится опять до утра.
Строки путают ямб и хорей…
И летит, и летит мишура
С пожелтевших еловых ветвей…
Затихает к рассвету Москва,
Этот город бессонных ночей,
С переулков гирлянды сорвав,
Отключив звездопад фонарей.
В гулком чреве пустого двора
Вьются в кокон обрывки газет…
И летит, и летит мишура
Ускользающих в прошлое лет…
Дворник машет усердно метлой,
Разгоняя вчерашнюю блажь.
И, как вирусом, болен Москвой,
То ли гость он её, то ли страж…
Нас дурманят чужие ветра -
Отголоски не наших побед.
И слетает с души мишура
В новогодний похмельный рассвет…
Наверное, поэтому в моих стихах последних лет Москва выглядит не слишком привлекательной.
Я сажаю цветы из пластмассы в асфальтовых джунглях.
И над ними железные бабочки, пчёлы и птицы.
Каждый встречный с лицом наизнанку — печальный гомункул,
принесённый Вселенной бессмысленно в жертву столице.
Забинтованы раны на теле её мишурою,
и пульсирует нервно огнями тупая реклама.
Вырубают и сносят, и серым бетоном укроют.
Но с корнями мою им не вырвать ни душу, ни память.
И я снова пройду по тенистым уютным аллеям,
переулкам арбатским, с гитарой Булата в обнимку.
И от Ленинских гор, ветром свежим, как в детстве пьянея,
По широким проспектам промчусь… На желтеющих снимках
мой утраченный город, зелёный от лип и каштанов,
где усадьбы князей на Остоженке и на Ордынке
помнят Пушкина профиль и росчерк под алым сафьяном,
блеск дворянских балов и перчатку — сигнал к поединкам…
Не завянут цветы из пластмассы и ёлки из стали
будут долго стоять — наши дети к ним быстро привыкнут.
На каком повороте мы помнить себя перестали
и отдали свой город безродным варягам на выкуп?