Полет
…Я иду с уроков и читаю образкнигу «Гарри Поттер». Это время, когда нейрокомпьютерные интерфейсы простых людей еще были наполовину внешними, так что я в специальных очках. Передо мной проносятся полные загадок коридоры магической школы, горькие запахи зелий…
Мимо проходит высокий старшеклассник, которого я иногда вижу в округе. Он запрашивает подключение к тому, что я читаю, и я разрешаю: мне кажется невежливым отказывать старшему. Он останавливается и изучающе склоняет голову набок. На нем такие же очки, как на мне, как на всех вокруг, и он включил затемнение, поэтому глаз я не вижу.
Он предлагает передать мне кое-что в ответ. Я принимаю и вижу голого мужчину на голой женщине, оба некрасиво стонут. Я поспешно удаляю видео.
Старшеклассник смеется. Он подходит, больно сжимает мое плечо и наклоняется. Он отключил затемнение, и мы смотрим друг другу в глаза. Очень близко, я ненавижу так, но не решаюсь отвести взгляд.
— Сказочки любишь? Типо самый умный? Умнее меня, малой? Мамочка гордится тобой?
При каждом вопросе он встряхивает меня. Страх сжимает горло и колотится в груди, поэтому я передаю ему ответ при помощи neurolink, а не слов.
— Нет? Стирай давай свои сказочки. Быстрей, малышня! У взрослых есть дела поважней.
Парень достает из кармана куртки маленький блестящий нож. Я подаюсь назад, но он все еще вцепился в мое плечо и не пускает. Тогда я удаляю файлы с книгами и показываю результат ему. В конце концов, скачать новые – не проблема.
Пока он смотрит мои общедоступные папки на своем neurolink, мне так страшно, что я мысленно молюсь Богу, как это делала шепотом по вечерам бабушка…
— В общем, там все благополучно кончилось. Подумаешь, к кому в детстве хулиганы не приставали. Но с тех пор книги я как-то особо не читаю, только по работе. Или закачиваю содержание, — с этими словами Томас прерывает передачу эпизода из своего прошлого. Я только что пережила его по-детски острый и обидный испуг, поэтому в ответ сочувствующе дергаю краешком губ.
— Твое право. Я люблю читать полностью. Содержания не оставляют такого эффекта.
Мы общаемся вживую, без помощи neurolink. Мне некомфортно общаться с незнакомцами на личные темы через интерфейс в моем мозге, да и после нескольких часов в самолете очень уж хочется поговорить. Хотя последние минут двадцать, после того, как мужчина признался, что я ему симпатична, диалог неуютный, натянутый.
Томас кивает и смотрит на меня. Прежде, чем отвести взгляд, я успеваю заметить, что у него светло-зеленые глаза с карими крапинками.
Приказом через neurolinkя включаю кондиционер над нами. Когда мне неловко, бросает в жар. Пожалуй, нужно наконец сходить на курс стимуляций и избавиться от этого досадного недостатка. Уж в нашем-то веке можно исправить подобные мелочи.
— Удивительно даже думать, что раньше люди не могли совместить текст с запахами и образами. Если я сейчас книг не люблю, то уж в те времена… — Томас вытягивает лицо, проводит по нему рукой, оттягивая нижнее веко, как бы изображая стыд или недоумение, и смеется. Снова глядит мне в глаза – мы сидим напротив. Интересно: в случае из детства он такого интимного контакта не любит. Приукрасил далекое воспоминание? Ходил на курс нейростимуляций? Просто повзрослел и изменился?
— Я тоже не могу представить, что раньше у людей весь… как сказать… — я забыла простейшее слово и гуглю его — интерфейс был на внешних гаджетах. Очки еще куда ни шло. Хотя моему племяннику они кажутся древностью, — я улыбаюсь, и Томас наклоняется ко мне. Берет за кончики пальцев. Я не отнимаю руки, но пальцы напрягаю.
— Так они кино снимали. Про… — он явно тоже гуглит, — киборгов. Они там всех подряд убивали, — Томас передает мне картинку из старого фильма. Мне не забавно, но я усмехаюсь.
И вдруг я умираю. Чувствую очень отчетливо – скоро умру. Я стою на крыше небоскреба, ветер так нещадно буйствует, что мне приходится держаться за антенну, чтобы не упасть прямо сейчас. Но через секунды я сорвусь. Я не верю в то, что это произойдет, и в то же время осознание конца пронизывает меня, вызывая тягучий, влажный, как комок в простывшем горле, ужас, и грудь сдавливает, словно я уже расплющил сам себя, врезавшись в асфальт.
Смотрю вниз, на запутанную сеть многоместных капсульных поездов, снующих друг над другом, летящих параллельно, ныряющих под эстакады. Я, скорее всего, разобьюсь об один из них. Свободного от транспорта и зданий места на Земле и даже под землей слишком мало.
Чтобы отсрочить прыжок, я начинаю прикидывать, возможно ли прыгнуть так, чтобы встретиться именно с асфальтом. Представляю, что я гениальный математик. Хотя на самом деле во мне не было к этому таланта – курс нейростимуляций не сильно поправил дело. Включаю перед глазами беспорядочные, бессмысленные столбцы формул и расчетов. Потом вспоминаю, что умру.
Ноги и руки дрожат, меня просто колотит, и во рту такая сухость, словно меня вывернули наизнанку и вывесили на бельевую веревку.
Я делаю это, чтобы люди поняли, как выхолостили свою жизнь. У меня не было выбора: я родился в век, который они создали. У всех у нас в мозгах теперь интерфейс, позволяющий общаться с другими людьми, передавать свои чувства, мысли, воспоминания – насколько это возможно с учетом имеющихся у другого человека нейронных связей. То, что раньше воспринималось, как инструмент (вроде лэптопов и телефонов), стало нами. Мы можем отредактировать в малых пределах свою физиологию, улучшить навыки, вместо всегда недостаточных слов показать собеседнику образ, чтобы он лучше тебя понял. О, как хорошо, должно быть, было родиться в такое время!
Как и все, я покупал и пробовал симуляцию полета в космос и жизни на других планетах, самые немыслимые сексуальные практики (одновременно вживую и через neurolink), неделю жизни будто бы в теле человека противоположного пола, образы из точек военных действий… Но все эти сверхреалистичные эмоции не дали мне ничего. Я, кажется, понял людей, и я презираю их жалкую первобытную психологию. Я не стал лучше, хотя стал образованней и умелей. А кто теперь я, и какие воспоминания и чувства мои, а какие приобретенные, и вовсе не знаю. Меня словно бы и нет.
Наши предки считали, что настоящесть чувств погубят примитивные Интернет, смартфоны и 5D кино. Как они ошибались. Настоящесть чувств убила возможность чувствовать и делать все на свете.
Я отпускаю холодную антенну, делаю шаг – включаю равнодушие в neurolink на возможный максимум, чтобы не передумать – и срываюсь вниз. Паника, в свою очередь, взлетает вверх по моему телу, от потерявших опору ног к голове, которую будто раздирает изнутри шипастый обруч. Я не хочу, какая глупость, зачем я, как все вернуть… И в этот момент, когда мне кажется, что я умер, я не умираю.
Я продолжаю падать, ветер гулко свистит в ушах, душа, если она есть, норовит выскочить из обезумевшего и отяжелевшего тела. И вот тут истинный кошмар, будто не выдерживает и рвется сердце, настигает меня. Успеваю подумать: «что-то настоящее!». Приближается полупрозрачное окно пассажирской капсулы. Удар сокрушительной силы убивает меня.
— Лина. Лина! – Томас держит меня за плечо. Я скручиваюсь в своем сиденье: из меня выкачали всю жизнь, все силы. В груди слева так отчаянно ноет, будто сердце обвязали впивающимся в мягкие ткани канатом и тянут с самой земли. Остальные пассажиры кряхтят, стонут, плачут. Пожилой мужчина скидывает всем в neurolink предложение о групповом иске. Туда же поступает сообщение от пилота. Я слушаю его, уткнувшись лицом в ладони, ощущая руки Томаса на себе.
«…Мы подверглись ментальному теракту. Авиакомпания приносит свои извинения. Просим вас на оставшееся время полета заблокировать свой neurolink от любых запросов извне нашего самолета и повысить уровень равнодушия. Службы безопасности уже работают над сохранностью каналов передачи, тело хакера обнаружено, началось расследование возможных последствий….».
Сообщение продолжает записываться в интерфейс, но звук я заглушаю.
— Это было…оно? Как с тем певцом, который прямо на концерте зарезал девушку? – спрашиваю я у Томаса. Он хмурится, между густыми бровями – вертикальные морщинки.
— Да.
Какое-то время молчим. Я ищу информацию о произошедшем и прецедентах. Конечно, раз в год новости сообщают о взломе чьего-либо сознания. Я всегда думала, как отвратительно, что хакеры способны подсоединиться к человеку и заставить его что-либо делать или чувствовать. Но это всегда правительственные лица, которых тут же снимают с должности, и чей neurolink находится под строжайшим контролем, известные люди, либо просто кто-то далекий, наверняка ввязавшийся в преступные авантюры, это не могу быть я, Лина, обычный медик, летящий на конференцию, где требуется личное присутствие…
— Мне нужно побыть одной.
Можно было бы ослабить зрение, слух, и раствориться в мутном, как тело медузы, пространстве, но прямо сейчас мне страшно терять себя. Томас кивает. Я встаю, пробираюсь мимо активно кидающих запросы, ворчащих, жестикулирующих соседей, захожу в туалетную комнату, включаю зеркало.
Под глазами у меня темные круги, губы слегка пересохли. Но это от дороги, а не от теракта. Ничто на этом лице не указывает на то, что только что в моем сознании находился человек, которого я туда не впускала.
Начинаю медленными движениями расчесываться. Волосы у меня очень длинные, так что чаще всего для удобства я ношу хвостик.
Поворачивая зеркало и подмечая выбившиеся волоски, я вдруг вижу, что один из них у корня серебрится и блестит. Наклоняю голову влево, вправо.
Вот оно. Девятнадцатого сентября две тысячи сто сорок седьмого года я нашла у себя седой волос. Как множество женщин из кино и рассказов, я отделяю его, держу между пальцами и разглядываю. Он чуть более жесткий, чем другие. Убедившись, что не ошиблась, я смотрю в глаза своему растерянному отражению.
Работая медиком, я проживала образы смерти человека. Куда более красочные, чем то, что произошло только что во время теракта, хотя к ним я была подготовлена морально и физически. У меня есть способы отодвинуть свою старость лет на пятнадцать. И все же… мое тело предало меня. Оно, пока еще молодое и сильное, выдало мои приметы, и смерть объявила меня в розыск. Не сейчас, но рано или поздно она найдет меня и заключит под стражу в стране небытия, подглядеть в которую нам не удалось даже с помощью экспериментов с neurolink умирающих. Сознание, объединённое с интерфейсом, погибает, и, если и есть путешествие дальше, его совершает нечто иное.
Перед тем, как отключить зеркало и убрать расческу, я еще раз смотрю на предателя. Самое ужасное, что это просто испуганная девушка с большими глазами и печально опущенными уголками губ.
Я возвращаюсь на место, отвожу кресло в горизонтальное положение, плюхаюсь в него. Когда я поднимаю взгляд, Томас уже смотрит мне в глаза. На лбу у него проступила капелька пота.
— Лина. Забудь про этого дурика. Ты мне нравишься. Давай я покажу тебе, насколько, ну раз ты не веришь?
В который раз за этот перелет я устало качаю головой.
— Что не так? Я тебе не нравлюсь?
— Не настолько, — отвечаю я.
Томас очень близко ко мне, и, несмотря на других пассажиров, мне внезапно хочется поцеловать его полные мягкие губы в обрамлении вчерашней щетины и двух намечающихся складок. В моем neurolink все еще висит запрос от него на передачу чувственных образов.
— Я книги начну читать, если хочешь.
Я не знаю, куда себя деть, провожу рукой по растрепавшимся волосам. Седой волос, вспоминаю я. У меня теперь есть седой волос, и какой-то хакер только что вторгся в мой мозг без разрешения. Как узнать, вдруг мое сознание уже подменили, и я – не я?
Смотрю на волосы Томаса. В них тоже проблески первой седины, а вообще его голова отливает сине-черным. Надо же, впервые поняла, что значит «цвета воронова крыла». Сколько Томасов я еще встречу перед тем, как мне придется красить волосы не для развлечения, а чтобы спрятать наступающую старость, потому что стимуляции уже не будут помогать?
И я разрешаю ему показать, что он ко мне чувствует. Пока внутри, активируя максимально схожие нейросвязи в моем мозгу, мелькают. Сжимаются и раскручиваются чужое волнение, желание, интерес и несколько тайных, присущих каждому эгоистичных мотивов, он сжимает мои руки в своих и прижимается к ним губами. Губы действительно мягкие, вокруг – колючее.
Передача окончена. Я почувствовала то, что он позволил мне почувствовать, и то, на что способно откликнуться мое сознание. Искажения и упущения неизбежны. Это безусловно больше и ярче, чем угадывать людей по далекому эху поступков и слов, как пару веков назад. Но neurolink — все еще лишь замочная скважина в двери мира другого человека.
Через интерфейс, изучая меня честными в своей лукавости глазами, он спрашивает: «будем встречаться?».
Остатки образов его влюбленности еще тлеют во мне. Томас выдыхает. Его дыхание теплое и приятно пахнет. Он словно раздувает трепещущий костерок моего собственного влечения.
«Будем».
Томас так широко и беспечно улыбается, что у меня перед глазами снова человек, летящий навстречу смерти. Я закусываю губу и подключаюсь к виду за бортом. Мы, как во сне, плывем сквозь взбитые, свежие подушки облаков. Тоже захотелось улыбнуться, и я улыбаюсь.
Как же все это очаровательно глупо. Как у наших прабабушек. А ведь мы в двадцать втором столетии.
Не знаю, кто из нас более продвинутый, как человек: я или этот самоубийца. Но, по-моему, эволюция или деградация чувств зависит вовсе не от прогресса.
Выгон Лия-Роза
