Беседа

Беседа

— Сегодня интервью давал. Для интернета, как понял, так что по телевизору не покажут. Да и Бог с ним. Вся молодежь сейчас в интернете. Сам ведущий мне сказал перед съемкой: «телевидение умирает». А ведущий, знаешь, такой модный, в рваных джинсах, с хохолком на голове, а я дурак при галстуке преперся, все-таки рассчитывал на телевидение. Так вот, он меня спросил: «что вы больше всего не любите в людях?». И знаешь, что я ему ответил? «Все. Я вообще людей не люблю». Каково? Ты понял, а? Ха-ха-ха. Я увернулся! А что он хотел? Тут ведь парой фраз не обойдешься. Тут рассуждать, так рассуждать.

Не люблю самого главного, основу основ человеческих, так сказать. Не люблю, когда себя оправдывают, особенно детством! Мол, отец бил, мать не любила, не доедал, не досыпал, и в школе издевались, поэтому я таким поганеньким и вырос. Вот этого больше всего терпеть не могу! Как- будто детство им только и дано для оправдания себя настоящего. Когда они поймут, что Людьми становятся не благодаря, а вопреки. Вопреки несчастному детству, а не благодаря богатым родителям. Я свое, знаешь, тоже частенько вспоминаю, но других стараюсь этим не обременять. По-моему нет ничего скучнее, чем слушать чужие сны и детские воспоминания.

Слушай, а давай я ему позвоню, ну хоть вот про детство расскажу, не про свое, а про то, которое для оправдания. Ну как этого в рванье зовут? Юрий, ага, по-моему, Юрий. У меня в телефоне остался номер девушки, которая мне звонила, об интервью договаривалась. Ей позвоню, пусть его номер даст. Так, так, не то. А вот! Ого, уже два часа ночи. Все, звоню. Что-то не берет, спит она там что ли?

Ало, девушка, доброго времени суток. Вас беспокоитИлья Артемисов. Да. Мне необходимо переговорить с Юрием. Это срочно. До завтра не ждет. Хорошо, я жду. Спасибо.

Сейчас ему звонить будет. Думаю, он сам мне перезвонит. Все-таки по статусу положено, чтобы он сам. О, звонит! Я же сказал!

Ало, да, здравствуйте, Юрий. Вы сегодня спрашивали, что я в людях не люблю. Бестактность! Бестактность не люблю. Когда приятного аппетита не пожелают, вместо доброго дня или ночи «здрасьте» говорят, когда лезут с глупой болтовней, а тебе воспитание не позволяет перебить, когда звонят посреди ночи… Да, да, конечно, могу выслать вам на почту. А впрочем, не стану. Всего хорошего.

Молодец какой, не нагрубил даже. Голос сонный. И мне поспать, наверное, не мешало бы. Допью только, немного осталось. Ух, хорошо.

Помню, когда мать с отцом развелись, мне пять лет было, мы с мамой переехали к бабушке. Как сейчас помню этот большой солнечный двор, окруженный многоэтажными домами, ржавые качели, одинокую березку возле, которой обычно стоял тот, кто ищет в прятках, мы его «голя» называли. Почему «голя»? И песочница! Как я ее любил! И не один я, все местные коты тоже. Целыми днями напролет я копался в этом вонючем песке: подземные гаражи, замки, целые города! А Катя смотрела на песок и, на меня в нем с презрением. Меня это страшно ранило, я ведь в Катю был влюблен. Лица ее сейчас уже не помню, помню руки — кожа сухая, обветренная. Однажды играли в «кованы-закованы», я взял ее за руку, а она шершавая, на ощупь неприятная…

Надо же, я уснул. Не храпел, нет? Надо в постель идти. Знаешь, такая глупость приснилась, будто с Катей на качели качаемся, и я ее за руку держу. Хорошо мне и рука вроде теплая. А потом к Кате поворачиваюсь, а у нее голова куриная, потом смотрю на наши руки, а в моей куриная лапка, да еще и отрезанная, когтистая, такая, какие моя бабушка котам на рынке покупала. Ха-ха, приснится же!

Кто там? Пришел что ли кто? О, Машенька, доченька! А ты чего так поздно?

— Мама прислала. Сказала, ты звонил ей, нес белиберду какую-то, Юрой ее называл. Боится, что глупостей наделаешь. А мне, между прочим, завтра рано вставать.

— Вот дура то старая! Единственная глупость, которую я сделал, это когда то женился на ней!

— Давай я тебе помогу в постель лечь, да поеду.

— Да ты знаешь, какие девушки за мной бегали? А когда первый мой фильм на экран вышел, ты знаешь, сколько писем я получал ежедневно? Любая, ты слышишь, любая бы могла стать моей, толпами за мной увивались, у подъезда караулили! А я дурак на ней женился!

— Пап…

— Да и сейчас, узнают на улице, подходят и автографы берут! Молодые, красивые! А эта? Из жалости можно сказать женился! Ни лица, ни фигуры, образование тьфу! Боится она за меня! Оставила, понимаешь ли одного на старости лет. И кого? Меня – народного артиста!

— Пап, вообще-то это ты от нас ушел…

— Молчать! И ты туда же! Вся в мать! Неблагодарная! Ушел? Значит, было за что. Я, чтобы ты знала, с пяти лет без отца рос, не было у меня семьи, примера не было!

— Пап…

— А твоя мать выросла в полной семье, значит, была научена, значит, должна была беречь наш союз!

— Ладно, я вижу у тебя все хорошо, ложись спать, я поеду. Я завтра позвоню, возьми трубку.

Ушла, наконец. Бросил я их! И в правду поздно, пойду ложиться, давай полью тебя, а то сам пью, а тебе не наливаю. Сейчас фильтрованную принесу. Совсем сухо все тут у тебя. Вот так. Листочки желтые. Спокойной ночи.