Самайн

-Вот, гляди,- довольный Виктор тыкал пальцем в маленький листочек.Одна четвёртая крови-ирландско-шотландская! Уразумела, мать? Я пошёл в сельпо за килтом.Зинаида истошно заголосила и загородила ему проход:-Витя, я тебя умоляю! Только не в сельпо! Ну, хошь, я тебе свою юбку отдам? Крепдешиновую.Один раз только и надевала-Светке на свадьбу.Она зарыдала в голос.Виктор помедлил:-Не, там у них первосортная шерсть. Всё, мать, я пошёл!

Председатель колхоза Неустроев, молодой и безусый, в сотый раз переспрашивал свою секретаршу Тоню:-Так ты всё верно приняла? Как я тебе велел, по буквам? Тоня испуганно кивала.-В точности, Иван Иваныч!

Он читал текст и недоумевал: Сердечно поздравляем от лица всего горкома партии колхоз" Ясный берег" первым местом районе уборке зерновых и корнеплодов предлагаем поощрить трудящихся праздником урожая Самайном Тов.Кумысов  Буду 31-го тчк.

Тоня робко предположила:- А может, это самогон так кличут, по-научному?… Неустроев  поморщился, махнул рукою:- Ты бы хоть в библиотеку записалась.Окончила десятилетку, по углам с Мишкой целуетесь… Тоня побагровела.-Да-да.А мелешь чушь! Хлопнул дверью. Потом, купив пачку" Севера" в киоске на площади, помчался в больничку.Там, вот уже 60 лет, принимал страждущих  фельдшер Илларион Богатырёв, первый эрудит в селе.

От Богатырёва он вышел поздно, задумчивый. Покурил и, сдвинув кепку на затылок, бросился в темноту.

Солнце, несмелое, ноябрьское, на прощанье  позолотило Палёную горку и ушло на покой Было тепло  и мирно.Дождь уже закончился.

Газик товарища Кумысова, заложив лихой вираж, замер.Кумысов грузно спрыгнул с подножки.Остановил пробегавшего мимо Кольку Сидорова, комбайнёрского сына: -Коля, где народ, где все? В клубе? Ну, идём!

Клуб, празднично освещённый, был переполнен.

Кумысов уверенно ступил на порог, поскрёб подошвы. Глина эта, етить её… И со снисходительной улыбкой отворил тяжёлую дверь.Потом  поморгал, пребольно ущипнул себя в бок, ошалелый.Картина была неописуемой.

Колхозники и колхозницы, многих он знал в лицо, были в ярких рубашках, тёмных жилетах, мужики в килтах и в  цветных гетрах.На столе громоздились пухлые пироги, имбирные коврижки, окорока, миски с мёдом и маслом.Пузатые бутылки-кегли позванивали в такт ритмичному наигрышу. А чья-то сердобольная душа втихомолку подсунула четверть с перваком.

Кумысов застонал и сел на услужливо подсунутый табурет. Он зажмурился, приоткрыл левый глаз.На сцене самые баскущие девчата отплясывали не то рил, не то тверк.И от мелькавших пышных юбок и стройных ножек у него потемнело в глазах.А над сценой-то, он слабо взмахнул рукой. Над сценой во всю ширь, во весь кумач белел аршинными буквами залихватский лозунг: ДАЁШЬ САМАЙН! Подошёл весёлый Неустроев, в белой сорочке и в винном килте, потряс телеграммой и пробасил:- Согласно Вашим указаниям. Расстарались.Кумысов прочёл, позеленел.Что делать?! Замять? Уехать? Донесут.Наконец его осенило.Это его старшенький сынок  постарался.Игорёк.Он после МГИМО уже четыре года служил в  советском торгпредстве в Эдинбурге.

Чиновничья  жизнь давно приучила Кумысова прогибаться, но что-то молодое и дерзкое уже властно просыпалось в душе и будоражило.

Он вскочил, протопал к столу, выпил чью-то чарку  ледяной водки, народ расступился и притих, освободив первому   секретарю  проход.Товарищ Кумысов хорошо расставленным баритоном поздравлял селян с производственными успехами, с высокими урожаями, обличал недостатки, громил тунеядцев и растратчиков.Все хлопали.Потом по его лицу вдруг скользнула  смущённая  улыбка, он придвинулся ближе к радостным лицам и негромко  начал: 

Пробираясь до калитки

Полем вдоль межи...

Зал замер.Забылись все тревоги и неудачи, все ссоры и склоки, притихло горе.Проступило то главное, что есть в каждом из нас.Должно быть.