Редакционный портфель. Выпуск № 19

Ведущий рубрики Игорь Исаев подготовил для вас встречу с новой гостьей.
Слово ведущему:

В сегодняшнем двадцатом выпуске «Редакционного портфеля» рад представить нашим читателям прекрасного поэта Надежду Бесфамильную. Это имя достаточно известно в литературных кругах, но, так случилось, для меня лично её восхитительные стихи стали поэтическим открытием лишь этим летом. Хочу выразить признательность Марку Шехтману: он не только обратил моё внимание на замечательную поэзию, но и помог познакомиться с талантливым автором. Очень надеюсь, что характер нашего знакомства в ближайшее время непременно сменится с эпистолярного на очный, и мы сможем видеть и слушать Надежду на наших поэтических мероприятиях.

Надежда Бесфамильная родилась в городе Льгове Курской области, живёт в Москве. Окончила факультет романо-германской филологии Воронежского Государственного Университета. Работает переводчиком. В последние два десятилетия переводческая деятельность связана с вопросами архитектурной акустики оперных театров и других объектов культуры.

К литературному творчеству пришла в зрелом возрасте. В поэзии чаще всего обращается к жанрам философской, гражданской, городской и любовной лирики, в прозе предпочитает рассказы, мемуары, эссе. Публиковалась в литературных журналах «Юность», «Перископ», «Гостиная», «Белый ворон», «Южное сияние», «Формаслов», «Фабрика литературы», в «Литературной газете». Автор шести поэтических сборников.

Надежда Бесфамильная — одна из организаторов и ведущих поэтической гостиной «Шапировские вечера» при Центральном Доме архитектора в Москве.

По нашему обыкновению – несколько слов от сегодняшнего автора в прозе:

«Стихи начала писать поздно и с удивлением обнаружила, насколько быстро эта потребность вошла в мою жизнь, заполнила все пустовавшие до сих пор или заполненные ненужным балластом ниши, как стала она опорой, способом всмотреться в прошлое, чтобы понять настоящее и жить в нём без глубокой печали о неизбежном. Стихи помогают подняться над обстоятельствами, а то и вовсе неожиданно воспарить до небес, пусть ненадолго, но в нужную минуту.

И здесь не имеет значения, насколько весома тема и как она приходит в стихи, а важно лишь то, что в этот момент оживает Слово, становится гибким и податливым, а может быть, наоборот: это в тебе всё становится гибким и податливым и это не ты со Словом, а Слово работает с тобой и преобразует тебя.»

А теперь к стихам:

Шалька

в язык больней ужаль-ка
но в сердце не кусай
коричневая шалька
прикрой мне волоса'
из памяти сундучной
из бабкиных одежд
шерстинкою колючей
беззлобною потешь
и словом закипелым
наполни да насыть
знать времечко приспело
такую мне носить
и взять себе в повадку
не хуже чернеца
сгибать поглубже складки
чтоб спрятать пол-лица
где бледным стал и марким
былой несносный зырк
и быть на сердце мягкой
но острой на язык.

Барка

В снежной январской зыби стынет речная гладь
Здесь на крутом отшибе барку для песни ладь
Слышишь река умолкла видишь стоит во льдах
Барку тяни над Волгой в стае поющих птах
В снежноголосом хоре летней зарянкой пой
Церковь на косогоре крашена в голубой
Где в Рождество Христово колокол отзвонил
На вечевое слово с туч наседает ил
Вишенники под снегом одолевает сныть
Тщится ночное небо маслом луны кадить
Через гаданий темень и озарений рань
Святочная неделя вытечет в иордань
Дни холодов колючих перемолчит бурлак
Неодолима круча тем что велик овраг

… Шаг отступить в боязни да, осмелев, взлететь.
Барка в снегах не вязнет, если всё время петь

Тратить время бессонниц на поиск бритв

Тратить время бессонниц на поиск бритв…
Ночь с постели бесшумно, как хищный гриф,
Утомившись в тебя как в себя смотреть,
Наконец-то в окно слетает.
Ты закроешь глаза, но не спишь, не спишь,
За окном в темноте оживает тишь -
Это время уходит в земную твердь
Капиллярно, с водою талой.

Кто тебя на такие дела обрёк:
Во снегу по ночи выходить на брег,
Резать пухлые вены весенних рек
И брататься водой и кровью,
Чтобы стать навсегда заодно с рекой,
Чтобы в венах твоих — ледяная кровь,
А реке – из оков ледяных побег
Под защитным твоим укровом.

Ты река мне сестра, ты река мне брат,
У меня на плечах домотканый плат,
Снегири по нему нитяным крестом
И меха-то на мне снегирьи.
А во мне все снега от земли и рек,
За спиной имярек, что от сна отрек,
Но с востока восходит на свой престол
Золотой оберег Валькирии.

Раменской лисе

Эта пустошь… пускай она будет ничьей,
Ивняками заросшей, считай, заповедной…
Здесь от Раменки-речки остался ручей,
В непролазных оврагах почти незаметный.

Вся в снегах по зиме, вся в весенних дождях,
Но уже не дождаться реке полнокровья,
В городских толкотнях, в городских нелюбвях
Здесь лиса прижилась из лесов Подмосковья.

Не приемлет из рук никакие корма,
Но охотно идёт на бессвязный анапест,
А с холмов всё тесней подступают дома,
И гудят магистрали, встречаясь крест-накрест.

И предчувствий неясных уже не избыть
От вопроса в глазах её: камо грядеши?
Мне с лисой над ручьём по оврагу бродить
До лазурных небес и снегов почерневших.

Отлучусь на денёк, а вернусь в октябре,
К листопадам да инеям, ближе к Покрову,
И не встречу лисы, но под ивой в норе
Отыщу на любовь обращённое слово.

Простыми словами

Вот он сад, благой и чистый,
Без дверей, окон и стен,
Вот он, первый нежный листик
На смородинном кусте.

Он в весне души не чает
И не знает наперёд,
Станет ли заваркой в чае
Иль в засолки попадёт.

Ну а если, ну а если
Доживёт до октября,
Ветер листик перекрестит,
Примет мягкая земля.

И ночной мороз бабахнет,
А смороде дальше жить.
Ах как будет прелью пахнуть,
Ах как будет сердце ныть.

…Что мне выпадет, неясно…
Камень, ножницы, вокзал.
Жизнь прекрасна, но напрасна,
Не припомню, кто сказал.

*

Донское

Окаянов мой стих окаянов,
Самочинно родившийся птах,
Унеси меня к морю тюльпанов
В шелковистых степных ковылях.

Вспыхни заревом околоплодным,
Несуразицей, стоящей свеч,
Той, где криком взойдёт первородным
Непослушная дикая речь.

Где слова, что дыхание ветра,
На курганном донском берегу -
Неприглажены, ветхозаветны,
И повинны в одном, что не лгут.

Пусть пребудут, вольны и незрелы,
Где отдушиной — каждый изъян,
Но бессильны сарматские стрелы
И надсадной молчбы ятаган.

*

Соловей

Ну что, июнь? Опять пытаюсь я
В восторженном порыве соловья
Постичь секреты певческих вибраций.
Он каждый вечер истово поёт,
Мой сад нектары этих трелей пьёт,
Во славу всех своих реинкарнаций.

Ни громовая перепалка гроз
Ни рокот пролетающих стрекоз
В тяжёлых, как война, бронежилетах
Не смогут перекрыть его собой,
… Отбой ко сну, опасности отбой...
Какое восхитительное лето!

Под яблоней присяду на скамью,
Давно на всю счастливую семью
Сработанную плотником умелым,
Скамья в саду – не для распятий крест,
Слетались соловьи на певчий квест,
Когда цветеньем яблоня кипела.

А в этот год побили холода,
Не будет яблок, в этом ли беда,
На рынке их навалом.
В самом деле ж
За этот сад и всю округу-Русь
Давай совру тебе, что не боюсь,
А ты поймёшь и снова не поверишь.

*

Проснусь

Проснусь, на одно лишь мгновенье проснусь -
Надолго не хватит.
Попробую небо губами на вкус –
Жасминовый, кстати.
Подую на пенку резных облаков,
Как дуют на воду,
Обжегшись крапивой, бедой, молоком,
Чужою свободой,
Случайною властью калифов на час,
Полуночным страхом,
И синью небесной разбавится глаз
Коричневый бархат.

Проснусь, вполовину сначала проснусь,
А дальше – сильнее,
Жасминовый куст удивляется пусть,
Как бархат синеет.
Гвоздику и перец впитаю щекой –
Твой утренний запах...
Окно непрозрачною шторой закрой -
От сильных и слабых,
Досужих и умных, лукавых и злых,
От всяких и разных -
Пусть будет сегодня для нас лишь двоих
День миропомазан.

Проснусь, окончательно в утро проснусь,
Открыто, бесстыже.
Слизнёшь мне с плеча комариный укус –
Ты рядом – не снишься,
И тянется радости тонкая нить -
Немножечко дико -
Мне только успеть бы сейчас отделить
Жасмин от гвоздики.
Жасмин – за окно, а гвоздику — себе
И перец табачный.
А бархат коричневый в синьке небес
На счастье потрачу.

*

В город автобус едет

Льгову, городу моего рождения в Курской области, который всё окрестное население привыкло называть просто «Город».


В азбуке жизни «Азъ» – первый, а «я» – последний.
«буки» в ней есть и «веди» – слова начальный знак…
Бог мне на слово даст, даст на стихи и бредни
…В Город автобус едет – стоит билет пятак.

Там, за изгибом – плёс, на глубине студёный
Даже в разгар июля, а на мели – парной.
Белый пушистый пёс на поводке плетёном
Тянет вперёд, ликуя, девочку за собой.

Там под обрывом – пляж в изгородях осоки,
С кромкой воды неровной, мяч над водой – в броске,
Ивовый толстый кряж, все переживший сроки,
Дети канавки роют в мытом речном песке.

Выше – каскад садов, улочки, рынок, церковь,
Школа, роддом, больница – скромный набор услуг…
Эта моя любовь самой высокой мерки
Будет всю жизнь мне сниться – замкнут на сердце круг.

Шустрый автобус ЗИС в восемь утра штурмуем –
Пригородное братство, лет нам по шесть, по семь.
Смех, толкотня и визг (вечером – фильм про Мулю)
Ездим в реке купаться. Денежку бросить в Сейм.

К речке во весь опор. Берег песчаный – правый.
Руки в песке по локоть. Небо в реке по чуб.
…Толком я до сих пор не научилась плавать,
Может быть, и не плохо, что над водой лечу.

Белый пушистый Гав, облаком с неба павший,
В память мою приблуда, Шарик-Тарзан-Валет…
Мчит вдоль реки стремглав, прочь от меня, отставшей,
Не утонувшей чудом на переправах лет.

Бог мой и мой Авось облаком в небе бродят,
Холят, жалеют, судят – со стороны видней.
В жизни моей сбылось столько счастливых родин,
Сколько в ней есть и будет прожитых мною дней.

*

Фото на припёке

Не про поваренные книги,
Не про полезную еду:
Черствеют летние ковриги,
Что выпекались на меду.

Но это фото на припёке,
Где кадр фиксирован без нас,
Где воды мощны и высоки
И над шатровым храмом Спас.

Где голос гулкий баржи дальней
Не знает ставен и замков,
Где наша плоть материальна
Не больше этих облаков.

И где единственной преградой
Захлопнет створки объектив…
Где оба вышли мы из кадра,
Но не успели в храм войти.

*

Шевельнёт неуютной тоской под ключицей

А гроза прогремит и уходит на запад,
Соблюдая не писанный в книгах закон...
Отчего так удушлив черёмухи запах
В полону затворённых дверей и окон?

Отчего не приемлет весна постоянства,
Из озноба впадая в горячечный бред,
Отчего невзначай под рукой оказался
Этот старый, изношенный, в клеточку, плед...

Шевельнёт неуютной тоской под ключицей:
Со стены отлетевшего в прошлое дня
Смотрят с карточки давней счастливые лица
Нам уже незнакомых — тебя и меня.

На кусок рафинада лекарства накапать,
Положить под язык и о том горевать,
Что уходит пора фотографий «на память»,
Оттого что потребности нет вспоминать.

*

Хороши из жимолости чернила

Над пригожим деревцем птичье пенье,
Собираю жимолость на варенье,
Будто дождь в ладошку – за каплей каплю,
На палящем солнце глаза ослабли.

В небесах ни облачка, только громы,
К ним привыкли летних садов хоромы,
Широко раскрыты калитки, ставни,
Да пустеть им скоро пора настанет.

В поволоке пепла лазорев яхонт.
Маловато собрано сизых ягод:
Деревцо зимой раздербанил дятел,
На варенье жимолости не хватит.

Я в него добавлю малины спелой...
А на траву птица, смеясь, слетела,
Поклевала всё, что я обронила -
Хороши из жимолости чернила.

На макушке лета стоит подвода,
В противо_положное время года
Перекатит быль мою на полати,
Будет птица зимняя прилетати.

Будет греть бока у печи с поддувом
И клевать побелку чернильным клювом,
Белоснежным голосом петь ночами
И просить розетку варенья к чаю.

*

Август в Тарусе

У памятника К. Паустовскому


Как истошно цветут Иван-чаи
По овражистым склонам Оки…
Пароходик «Михалыч» отчалит,
Только взглядом слегка подтолкни,

Только на мелководном изгибе
Переливы теней растушуй,
Где в корягах ленивые рыбы
Прячут золото звонких чешуй.

Эту по'дать берёзам в кольчуги
От разъевшихся сонных линей
Заплетай паутинами в круги
Да от неги печальной немей.

Скоро август истратится в осень,
Засвинцовеет водная гладь,
От последних медовых покосов
До ненастий – рукою подать.

Но сверкают кипрея зарницы –
За огнём не увидишь земли,
И похожи лини на ордынцев,
Что когда-то в Оке полегли.

*

За калиткой

Местного рая пора осенняя
Пишет картины кистью…
Что происходит вне поля зрения –
Можно вполне домыслить.

В ветках ранета плывёт ссутулившись
Бледного солнца ялик
…«С осенью стерпишься, да не слюбишься» -
Слышишь по стуку яблок?

Послеполуденный свет рассеянный
Тихо вбирают веки.
Ветер подует, холодный, северный,
Солнце уронит с ветки.

В листьях опавших сгниёт, сладимое,
В райскую канет замять…
Будет окрашивать время зимнее
Солнцепаденья память.

А за калиткой — Адамы, Евочки
Божьи неразумельцы,
«Паиньки»-мальчики, стервы-девочки
Дышат друг другу в сердце.

*

По ленточке

Ты ленточкой маленьких родин
Запястье судьбы обвяжи.
Там в поле озимые всходят,
В посадках растут блиндажи,

Змеится вдоль трассы колючка
И шерсть собирает с котов,
И стянуты тыквы до кучи
К оконным бойницам домов.

На жаркого лета поминки
Столы под навес занесём…
Исподом окопным – суглинки,
Под ними — живой чернозём.

Молчится как плачется, в голос,
Достались и нам времена.
По ленточке едет автобус.
То тише, то громче война.

*

Соседский дом пустует с сентября

Зайти строкой случайной, наугад…
Зима. А на шпалере виноград
Свисает с прошлогоднего побега,
Не сорван, оказался не в чести,
И ягоды – их больше не спасти –
Упрятаны под толстым слоем снега –
Живой изюм, потрава снегирям.
Соседский дом пустует с сентября,
Он выставлен, похоже, на продажу.
Поверх замка – бумажная печать.
Не следовало в город уезжать
Дожителем в бедлам многоэтажный.

А в доме пустота теперь живёт,
Она молчит, она не ест, не пьёт –
За воду и за свет платить не нужно.
Но, не видавший лично похорон,
Квитанцию засунет почтальон
Под ручку двери, выгнутую дужкой.

Спиною чёрен, тощим брюхом жёлт,
Квитанцию и ручку стережёт
Дворовый пёс – ничейная порода.
Был стариковский невелик прикорм –
Сырок, печенье, доширак, попкорн,
Но будет псина ждать до полугода,
Обнюхивать любой прохожий след,
Глядишь, старик объявится к весне,
Оденется в порты и старый свитер
И срежет прошлогоднюю лозу,
И псине даст чего-нибудь на зуб,
И снова нанесёт пурги про Питер.

*

Разве в этом и есть Твоя высшая милость?

До безмолвного «Ах!», до пронзительной дрожи -
Как беспомощна осень в своей наготе!
Опадут на ветрах, поплывут к тебе, Боже,
Стаи листьев кленовых по тёмной воде.

Что ни взмах на лету, то чуть видимый крестик -
Это птиц вереницы, за листьями вслед,
Принесут тебе, Боже, последние вести,
Ты, похоже, давно не читаешь газет.

Ты, похоже, ослеп на всезрящее око,
Так прозри же, иглою себя уколи,
И увидишь, как роща без листьев убога,
Но чрезмерен багрянец на травмах земли.

Если есть тебе дело до этих багрянцев,
Ты увидишь сквозь едкий, не тающий дым,
Как земля принимает к себе новобранцев
И уносит Река одного за другим.

Разве в этом и есть Твоя высшая милость?
…Отыскать бы мне, Боже, слова поверней...
Бесполезно пытаюсь в пустую красивость
Облачить наготу угасающих дней.

*

За рекой, по реке, вдоль воды перелётом и вплавь

За рекой, по реке, вдоль воды перелётом и вплавь
Оселком голубую стремнину в зазубринах правь,
Чтобы в ней, узнаваем всегда, от рождения чист,
Постоянство своё в отраженьях ты мог различить.

И попробуй, себе неуёмность возьми запрети -
Догонять эту воду, чтоб снова в неё же войти…
Ослабляя дыханье и силы не тратя на бег,
Ты на жизнь отдалишься от всех океанов и рек.

Ты боишься отстать на минуту, на день, навсегда -
А не то убежит в никуда голубая вода
И останется только тягучая донная муть,
Из которой судьбы осиянной уже не черпнуть.

Подгоняемый жаждой, хотением жизни гоним,
Ты войдёшь в реку дважды, но сам уже будешь другим,
И поймёшь, заглянув в ледяные её зеркала,
Что река как была, так и есть, только жизнь утекла.

По жаре, по грозе, по грязи, по колено в снегу
Я, равняясь на реку, зачем-то бегу и бегу.

*

Как её не любить, как не плакать над ней

А слеза не стечёт, но осядет на дне,
Закипая улыбчивой дурой…

Как её не любить, как не плакать над ней -
Навсегда уходящей натурой?

На сетчатке глазной отчего берегу
До сих пор это диво простое -
Там копается лошадь на старом снегу
В прошлогодних сухих травостоях.

Запустенье в величии снежных оков,
Но к заутрене колокол слышен…
Там на улице добрый десяток домов
Без окон, с развалившейся крышей.

В остальных узнаётся негромкая жизнь -
По гераням цветущим карминным,
По дымам из печей, утекающим ввысь,
И протоптанным снежным тропинкам.

Как зима на селе затяжна, нелегка,
Глохнет эхом в ушной перепонке,
Только гуси пьют воду со дна желобка,
Суетясь у чугунной колонки.

Только выхвачен солнечным слабым лучом
Куст калины в саду поределом
И мостки над замёрзшим уснувшим ручьём
До разлива грустят не у дела.

Да шумит у изножья пустого села
Долгожданным нелепым контрастом -
Лошадиными силами зла и сильна -
Федеральная новая трасса.

*

Муха

О странная эта истома
В нежданном тепле ноября…
Мне муха летает по дому
Вторую неделю подряд.

Живёт продолжением лета,
Исход отложив на потом,
И любит меня беззаветно –
Я чувствую это нутром.

В смиренном молчании кружит
И держится ближе к плечу,
И эта привязанность мушья
Мне даже приятна чуть-чуть.

В июле бы, не сомневаясь,
Прибила б жужжащую влёт,
Но эта предзимняя благость…
Пускай себе дальше живёт!

А муха всё тише и тише,
Летает и спит на ходу,
Однажды, домой возвратившись,
Взгрустну, что её не найду.

На фоне вселенских событий
Как мизерны ставки мои:
Лишь мухи ничем не обидеть,
Лишь пальцем не тронуть любви.

Январским днём расцвеченная смальта
Неплотно сжатых низких облаков.
Разъезжен снег до чёрного асфальта.
Срываясь зайцем резвым из силков,
Бежит по снежным осыпям дорога –
Январский взяток снега невелик –
По пустошам, пролескам и берлогам,
Петляя, но всё больше напрямик
От Рыльска на Москву через Калугу
(Чем выше лес, тем блики дня темней)
Что ни деревня, то медвежий угол
В запраздничном дремотном бытие.
Немеда, Сев, Усожа и Нерусса –
Зимой от рек не сыщется следов…
В пути неблизком сплошь тяжелогрузы
Да возвращенцы в лоно городов,
К кварталам спальным в бязевом исподнем,
А кто шустрей – к парчовому Кремлю…
Люблю тебя в убранстве новогоднем,
Но больше в платье будничном люблю.
С курантов время капает по капле,
Пришедший год готовя к новостям…
Из всех пращей запущенные камни
Твои дороги торные мостят.

*

На мостике через Яузу

Уголок в мегаполисе светозарном:
Пара сотен шагов от рядов базарных
К тихой речке, где блёстки огней фонарных
Торопливые утки в воде клюют.
В поминутном раскладе беда и праздник,
И трамваев на рельсовых стыках лязги…
Им не зрелищ, а хлеба подай и ряски,
Этим уткам в неоттепельный приют.

Сохрани беззаветным бочаг и заводь,
Чтобы можно им было, как летом, плавать,
Чтоб у берега лишь голубая наледь,
А на мелях — зеркальный, прозрачный лёд.
Над речушкой сверкает гирляндой ёлка,
В тучах крепко увязла Ильи двуколка,
Видно, снега осталось нам ждать недолго,
Не иначе до первой звезды падёт.

Десять вёрст скоростных до огней Зарядья
По отмеренной взглядом воздушной глади -
Вся Москва на виду, как иконный складень,
Артефакт, не вживляемый в нейросеть.
Прихватив для пернатых хлебов наличку,
Пересилив декабрь и простуд привычку,
На мосту через Яузу встану тычкой,
Чтоб на город и уток в воде смотреть.