Рецензия на роман "Хроники искушений Мигеля Деботы"

Мигель де Бота

ХРОНИКИ ИСКУШЕНИЙ

МИГЕЛЯ ДЕ БОТЫ

Quód si dígna tuá minus ést mea página láude

At voluísse sat ést: animúm, non cármina jácto.

«Pisonum suo laudum» Publium Ovidium Nasonum

Если поэма моя твоей похвалы не достойна,

То уваженье к тебе вмени мне, всё же, в заслугу.

«Похвала Писону», Публий Овидий Насон

г. Санкт Петербург

ANNO

MM

Светлой памяти немагнитной шхуны «Заря».

И всем её морякам.

Живым и ушедшим.

Мигель

Когда-нибудь мы тоже будем стары

И годы скрыть уже не сможет грим;

Тогда возьмёмся мы за мемуары

И в мыслях жизнь сначала повторим.

Про скудоумие и жадность волчью

Поведаем мы миру без прикрас;

Один напишет эту книгу желчью,

Другой забавным сделает рассказ.

Мы сыновьям преподадим уроки,

Которым нас научит долгий путь,

Чтоб те, кому еще не вышли сроки,

Могли порой и в прошлое взглянуть.

Свершится все.

Но в час рассвета ранний

Так радостно не знать воспоминаний!

Анатолий Либерман, «Утреннее размышление».

Новый Журнал, New York

Отдел рецензий

Мигель де Бота. Хроники искушений Мигеля де Боты. Санкт-Петербург:

 Издательство «Мигель Дебота» 356 с. 10 экз.

На последней странице «Хроник» мы узнаем, что под экзотическим псевдонимом Мигель де Бота скрывается инже­нер-электрик, геофизик и моряк Михаил Иванович Бахилин (бахилы, как известно, — вид обуви; отсюда и де Бота. Потому же и родительный падеж «… де Боты»). Четыре части его книги называются «Искушение бессмертьем», «Искушение глупо­стью», «Искушение лицемерием» и «Искушение подлостью», но между частями нет большого различия, и названия эти условны. Бахилин много повидал и о многом передумал и нуждался в опорных понятиях, чтобы рассказать о своем опыте. Он выбрал бессмертие, эту тоскливую мечту, за осу­ществление которой люди готовы отдать, что угодно; глупость, то есть самую заметную черту человечества, если смотреть на него умными глазами; лицемерие, определяющее поведение почти всякого общества, и подлость, о которой Бахилин тоже знает не понаслышке, ибо в жизни всегда есть место подлости.

Среди персонажей «Хроник» довольно много дураков, подлецов и лицемеров и есть один бессмертный, некий дедуш­ка Никодим, живущий со времен Пунических войн и периоди­чески омолаживающийся. Его физическая оболочка меняется, но он помнит свои былые превращения; его полное имя Нико­дим-Евлогий де Альба и Брава. Он неуязвим и способен омо­лаживать не только себя, но и своих врагов, перенося их в лю­бое место земного шара. Одного особенно настырного гебиста он превратил в сперматозоид и пояснил, что шансов выбраться наружу, ввиду громадной конкуренции у него почти нет; дру­гого отправил младенцем в детский сад за пределы отечества. Иногда мелькает знакомец Никодима Вечный Жид Агасфер, у которого в России во все эпохи «трудности с пятым пунктом». «Агасфером» называется и немагнитная шхуна, которую можно было бы назвать главным героем книги. Но бессмертие этого «Агасфера» относительно. В трагическом финале шхуну приходится за бесценок продать жуликам. Ее волокут на гряз­ный причал и сжигают нанятые для этого бомжи, пьяницы и опустившиеся воры. «Они решили вытопить из него жир, — мрачно сказал Штурман. — Это у них теперь такой способ до­бычи цветных и редкоземельных металлов», — пояснил он свою мысль. «Тонн восемьдесят соберут козлы, — злобно сказал Ме­ханик. — Со списанной электрички можно собрать много больше».- «Как же теперь жить-то, дядя Никодим?» — тоскливо спросил Боцман. Но дедушка Никодим не ответил. Он тихо и быстро истаял в колеблющемся от жара воздухе… Вслед за ним так же тихо и бесследно растворились в пространстве фигуры Боцмана, Механика и Штурмана». И если в утешение жестоко­сердной принцессе из андерсеновского «Свинопаса» осталась лишь музыкальная табакерка, играющая песенку «Ach, mein lieber Augustin, alles ist hin, hin, hin» («Ax, мой милый Авгу­стин, все прошло, прошло, прошло»), то Бахилин сочинил по­говорку: «Пока мы живы, все впереди», — и повторяет ее в горькие минуты как заклинание.

Однако «Хроники» следуют гоголевской традиции: пе­чальный конец венчает серию чрезвычайно смешных эпизодов. При чтении книги сразу вспоминаешь «Швейка». Далеко не все новеллы, из которых состоит книга, — о бессмертии, глупо­сти, лицемерии и подлости. Боцман, Штурман, Механик, а в одном случае — автор, рассказывают о советских моряках за границей. Эти истории перемежаются эпизодами, в которых в городе Окоемове (в нем-то, местечке на краю земли, и встре­чаются персонажи «Хроник»), выпивают и закусывают те же самые Боцман, Никодим и прочие, а также еще разная шушера: жлобы из органов, профессиональные осведомители и подаю­щий надежды, но пока не очень удачливый и безвредный маль­чуган по имени Павлик Морозов — по утверждению автора, не родня своему знаменитому тезке и не двойник его. С осведо­мителями тоже происходят удивительные приключения, правда, всегда с перепою. Отношения между членами компа­нии (если не считать ее «омоложенных» членов) — вполне дру­жеские: сексоты строчат на своих собеседников в их же при­сутствии, а дедушка Никодим иногда соглашается исправить в доносах грамматические ошибки и перевести эти сочинения на английский язык, чтобы в высших инстанциях их перевели об­ратно на приличный русский. Гебист из центра — тоже постоян­ный участник застолий.

Рассказы на тему «Советские моряки за рубежом» пре­восходны. Их сюжеты неприхотливы, но непредсказуемы: пья­ный матрос, попав в вольер к двухсотлетней черепахе, пытает­ся ножом выцарапать на ее панцире всем известное слово, но полицейские принимают русские буквы за римские цифры, и все кончается благополучно; уругвайского полицейского спаи­вают на борту парусника и тем сильно укрепляют советско-уругвайскую дружбу; в далекой стране человек, выдающий себя не то за русского, не то за украинца, от которого когда-то бежали насильники из армии Буденного, обо всех разговорах сообщает в Москву (советским морякам запрещено вступать в контакт с местным населением), и попавшимся на эту удочку закрывают визы, и все в таком же духе. Прелесть этих лишь на первый взгляд непритязательных рассказов в их беззлобности, отсутствии морализаторского тона и в языке. Почти не коробит даже пресловутая ненормативная лексика, которой много. К тому же Бахилин чрезвычайно остроумен. Остроумны и его персонажи, но они этого, как и положено, не осознают. Никто не острит; просто, что бы они ни говорили, получается смешно. Книгу пронизывает швейковская манера принять лю­бую ситуацию, даже самую абсурдную, как должное. «На наш вопрос, не опасно ли здесь купаться, матросы ответили, что если умеешь хорошо плавать, то большой опасности нет: важно, находясь в воде, чувствовать себя уверенно, чтобы с тебя ничего такого не свисало, за что бы акула могла тебя ухватить. Ноги, например. Они, скорее всего, набросятся на тебя, если ты вдруг надумаешь тонуть. Акулы это хорошо чув­ствуют и не дадут тебе утонуть просто так. Не пропадать же добру. В этом они где-то, может быть, и правы». Конструктор рассказывает: «… я изобрел систему для лущения подсолнуха. Я использовал для этого обычную ворону, потому что она лучше всех других существ на земле умеет лущить подсолнухи.… перед лентой конвейера на жердочке привязываем за ноги некоторое количество ворон, у которых в задний проход вжи­вается микроэлектрод. После того, как ворона вылущивает се­мечко из подсолнуха, на электрод подается электрический им­пульс, и ворона роняет семячко транспортер. Когда ворона до­бывает десятое по счету зерно, импульс в задницу не подается, и птица может его съесть», — и так далее с массой подробно­стей, включающих переработку сдохших ворон на рыбную муку. Следует серьезнейшее обсуждение проекта, и сам муд­рый дедушка Никодим отзывается об этой чепухе полуодобри­тельно.

Подобные рассказы — только часть «Хроник». Другую часть составляют главы об устройстве общества в стране типа города Глупова (на который в книге много ссылок) и о ходе истории. Эти главы впечатляют меньше, что и следовало ожи­дать. Как бы ни был умен, начитан и изобретателен автор (в той мере, в которой речь идет о художественной литературе), его главные цели должны быть достигнуты через развитие об­разов. Остальное — журналистика. Есть у Бахилина и пародии на возню политиков, и невероятные приключения с летающи­ми сараями (вместо летающих тарелок), и вывернутые наизнанку мифы. Главная особенность его стиля — легкое от­странение от персонажей. Благодаря эпиграфам, примечаниям, исключительно культурному языку, когда он говорит от себя, постоянному переходу от гротеска к лирике и от риторики к шутке и полуэпическому стилю между автором и действую­щими лицами всегда сохраняется дистанция, так что «Хрони­ки» ни в какой момент не превращаются в декларирование «идейного содержания». Строгий критик найдет, что многое в книге Бахилина сыро, но едва ли и его не тронет заметная на каждой странице талантливость автора.

Dr. Anatoly S. Liberman

University of Minnesota