Вечное лето янтарного цвета

Однажды, но только когда вы совсем не будете этого ожидать, вдруг произойдет Встреча с Кем-то-Кто-Перевернет-Ваш-Мир. Вселенная сделает головокружительное сальто и уже никогда не станет прежней.

Я не помню когда впервые увидел Ее. Теперь, когда я оглядываюсь назад, мне кажется, что она была там всегда – как морской ветер, как аромат полыни на утесе, как теплый янтарный песок под ногами, просто была частью того лета. Лета, когда я впервые узнал это горько-сладкое чувство, которому взрослые дали обманчиво ласковое имя “любовь”.

Мне было неполных тринадцать лет, каникулы только начались и впереди было бескрайнее и искрящееся Неведомое. Я всегда был довольно хилым ребенком: как сейчас вижу себя бледного, болезненно застенчивого парня, с непослушной черной челкой над близорукими глазами.

Каждое лето меня отправляли к бабушке на оздоровление, в небольшой, раскинувшийся россыпью разноцветных домиков, поселок на берегу Черного моря. И было у меня впереди девяносто дней: девяносто летних жизней, завернутых, как янтарные леденцы в яркую шуршащую обертку.

В первый же день я нещадно сгораю – до зудящей красноты и жаркой лихорадки. Длинный, Жека и Сява – местная шпана, устроили мне тогда королевский прием. Наш тайный пляж был надежно спрятан от окружающего мира, зажатый с обеих сторон рыжими щербатыми скалами, а сверху, на поросшем горькой полынью утесе, нас прикрывал широко разинувший голую пасть овраг, который пользовался дурной славой из-за водящихся в нем гадюк.

На тот пляж так просто не попадешь. Только вплавь. Тайно стыренные у Жекиного старшего брата сигареты и спички спрятаны в водонепроницаемом пакете.

У того дня вкус морской соли и запретного. И конечно мидий, что мы ловили целый день, пока солнце незаметно опаливало мои по-городскому молочные плечи. Помню черные створки моллюсков, такие острые, режущие колени и пальцы в кровь. А потом мы зажаривали добычу на костре, запивая это похрустывающее песком лакомство холодным квасом, что терпеливо дожидался, закопанный в прибрежный песок. А когда море приобрело стальной отлив, солнце село и пришел неминуемый момент возвращения, я погрузился в прохладную воду и вдруг осознал каждым пылающим миллиметром кожи, как же дико сгорел.

К ночи поднялась температура под сорок и бабушка, моя милая бабушка мазала меня сметаной и ругалась на чем свет стоит. А я ворочался на белоснежных простынях, мечтая сорвать с себя пылающую кожу, но одновременно был счастливей чем когда-либо. Правда!

Впервые я узнал о ней от кого-то от пацанов. Может это был Жека, кто рассказал мне, показывая в сторону пирса:

– Новые, только переехали в дом на Приморской. Две сестры. Как тебе?

Они бежали в чем-то светлом и летящем по пенной полосе прибоя. Быстро мелькали загорелые ноги, смех нежно разрывал воздух, а мой мир тем временем медленно переворачивался с ног на голову.

Сестры пробежали мимо, даже не глянув на нас. Ее смех – с неожиданно низкой ноткой, остался звучать во мне, так же как и словленный на лету свет чуть раскосых глаз.

Сраженный наповал я стоял, лишенный слов, провожая наваждение долгим и наверняка глупейшим взглядом. И тут, о чудо, голубоглазая нимфа обернулась на бегу: среди выгоревших на солнце янтарных волос мелькнула белозубая улыбка. Обжигающий взгляд веселых глаз, необъяснимое обещание чего-то, предназначенного только мне.

Прошло мгновенье, как в замедленной съемке, и вот она такая же летящая, нереальная, удаляется от меня, скрываясь в пелене тех пропитанных солнцем воспоминаний.

Я узнал ее имя много позже. Марина. Девочка с янтарной косой и глазами цвета моря.

Каждый день после той первой встречи я катил свой новенький блестящий “Орленок” по выбранному маршруту. Мимо дома новоселов. И она всегда, по странному стечению обстоятельств, гуляла в тот час с сестрой в персиковой роще, неподалеку от велосипедной тропинки.

Я делал вид, что не замечаю ее, мимо где-то очень близко мелькал белый ситец платья и светлые глаза. Она тоже не делала попыток познакомиться, и мне иногда казалось, что смотрит на меня сердито, недружелюбно отворачиваясь при моем приближении.

А потом как-то я нашел одно необыкновенное место, попасть в которое можно было только через желтый грот из шершавого ракушечника. Поднырнув в темно-кобальтовую воду, затаив дыхание на минуту, ты погружаешься в студеную темноту, чтобы через минуту вынырнуть, хватая и легкими и ртом лазурный воздух зачарованного места.

Я почему-то не рассказал никому про свою находку – маленький, словно спрятанный в каменной шкатулке островок, окруженный со всех сторон неприступными скалами. Я иногда приплывал туда, пока мои дружбаны таскали кукурузу с окрестных полей или зеленые абрикосы у соседей.

Пляжа как такового там не было, но я забирался на большущий гладкий темный камень, со всех сторон его обрамляла зеленая бахрома водорослей, что колыхались словно причудливые щупальца морских чудовищ. И валялся на нем, думая все чаще о Марине, съедая себя и за свою робость и за трусость.

Я лежал на камне, зажмурив веки, проигрывая в который раз, как наконец подойду к ней и...

– Уф… что ты делаешь на моем месте?

Солнце светило в глаза, все что я увидел – это ореол света над русой головой.

Глупо промолчал. Словно воплотившаяся силой моих мыслей, Марина подплыла и схватилась за камень загорелой рукой, окатив меня россыпью капель и холодным взглядом.

– Это мое место! Убирайся отсюда на свой пляж!

– Э -э-э, почему твое место?

– Потому что мы сестрой с его нашли первые! Сюда мальчишкам вход запрещен. Это наша территория. Понятно?

Марина попыталась залезть на мой (мой ли отныне?) островок, но ноги скользили по гладкой поверхности камня. Моя нерешительно протянутая рука осталась без внимания. Наконец я вдруг осмелел, подхватил ее за подмышку и вытянул из воды, на секунду ошалев от близости девчачьего тела.

Я ожидал, что моя строгая девочка-мечта еще пуще рассердится, но Марина словно даже была рада и моментально переключилась на мой трофей – это был огроменный, словно покрытый серебристой слюдой краб, выловленный и заточенный в прозрачную тюрьму нырятельной маски. Она с восхищением склонилась над заключенным, и я в порыве какого-то счастья выпалил:

– Хочешь, я его тебе дарю.

– Нет, мы его лучше выпустим! – решительно покачала головой Марина.

Мне, если честно, совсем не хотелось отпускать свою добычу, ведь им можно было бы ой как хвастануть, взлетев по дворовой иерархии. Но я поспешно согласился, и вот пленник уже освобожден и смешно пятится к воде.

А спасительница разлеглась чуть поодаль, и я из-за всех сил стараюсь не смотреть на беловатые нежные полоски незагорелой кожи возле тесемок ее купальника. На чуть покрытые пушком худые плечи и ниже, где уже формируются пленительные изгибы ее юного, гибкого тела. Мой подростковый организм задымился, и я своевременно погрузил его в прохладную воду, следуя за крабом.

Этот островок стал нашим личным прибежищем, где было отмерено пятьдесят дней соленого и веселого счастья. Мы ныряли, играли, рассказывали истории. C ней я стал другим — словно вырос на голову. Невинные и наивные мы жили одним днем, нам казалось, что коробка с леденцами никогда не опустеет.

Но пришел и последний день лета. Даже бесконечность имеет свой конец. В тот день, в полумраке грота она нащупала высоко у свода углубление, и мы торжественно положили туда два камня в виде сердец в залог нашей любви. Там же в первый и в последний раз я поцеловал ее соленые нежные губы.

Родители меня забрали домой после полудня того же дня, а зимой бабушка умерла и я больше никогда не возвращался в те места.

***

И вот сегодня в жаркий пыльный июльский день я снова тут. Жена и дети ждут меня на вокзале в пятидесяти километрах от поселка, я должен забрать их через час, мы едем дальше на побережье в долгожданный семейный отпуск.

Зачем я сделал этот крюк по жаре и бездорожью? Почему образ девочки с глазами цвета моря всегда был где-то рядом, убегающий и манящий?

Я еду в сторону персиковой рощи.

Дверь ее дома открыта, ветер развевает тонкую тюлевую занавеску. Во дворе скучает розовый трехколесный велосипед. Я чувствую едва ощутимый карамельный аромат, в доме варят варенье. Пытаюсь угадать – персиковое, мое любимое – янтарного цвета. Неожиданно из двери выскакивает лохматый серый щенок и окатывает мою машину оглушительным лаем.

– Соня, пойди посмотри кто там приехал? – ветер доносит до меня такой знакомый и чужой голос.

Я раздумываю лишь секунду, а потом нажимаю на газ.

Каменные сердца амулеты остались лежать в гроте, они принадлежат тому месту, так же как и мы – двое счастливых тринадцатилетних ребят должны остаться там — в нашем вечном лете...