Звук шагов отпылавшего августа гулким эхом растаял вдали, и душой неприкаянной Фауста безысходные чувства брели. Ты покинула, всласть позабавившись одинокой судьбою моей, и искринка блеснула, расплавившись на щеке, заалевшей сильней. Как же быть, если выпало порознь нам уйти с перекрестья дорог? А в лицо устремляется морось, от которой душою продрог. Может быть, в опустевшую комнату возвратившись, застану тебя и, улыбкой откликнувшись скромно, ту мне былую напомнишь себя. Скажешь весело: «Здравствуй, мой миленький! Как жилось? Не скучал без меня?..» И приняв тоже тон твой игривенький, я отвечу: «Ну да – изменял!» И обнявшись, усядемся в кресле мы, будто не было ссоры меж нас. …Я бреду и мечтаю: «Ах, если бы воплотить всё в реальность сейчас!»
Я сам живу во Франции и рассказывал французам эту историю. Они её воспринимают по-своему, но тоже смеялись. А вообще у меня есть цикл «Эмигрантские истории». Вот ещё одна:
КОРОЧКА ХЛЕБА
На улицах чилийской столицы Сантьяго встречается много всяких попрошаек и нищих. Один такой бездомный старик жил и возле моего дома. Убежищем ему служила картонная коробка. А если шёл дождь, старик просто набрасывал поверх своего ложа драный кусок полиэтилена и под этой крышей спасался от низвергающихся с неба осадков. Бездомный был грязен и вонюч, но всегда со всеми доброжелательно здоровался. Жители давно привыкли к бомжу. Сколько лет старик обитал в этом месте – не знаю, ибо когда я поселился здесь, нищий уже присутствовал на улице. Казалось, он никогда не покидал своего места, потому что когда я уходил на работу, бродяга из своего угла с располагающей улыбкой желал доброго утра. Вечером, по возвращении домой, я слышал вслед доносящееся: добрый вечер, сеньор! Иногда, если у меня оказывалась мелочь в кармане, бросал её в жестяную банку, которая всегда находилась подле картонного «жилища» нищего. И тогда он долго благодарил вдогонку: спасибо, сеньор!.. вы так добры!.. пусть господь ниспошлёт вам благодать!.. да будут счастливы ваши дети!.. Район, где я проживал, не был богатым и простые чилийцы, обременённые традиционно большими семьями, не всегда могли оторвать кусок от своих детей. Поэтому нищему старику подавали негусто. Ему бы устроиться в каком-нибудь богатом районе Сантьяго, но там карабинеры не позволяли размещаться нищим и прогоняли их прочь. Хотя простые бедные люди всегда сердобольнее и душевнее богатеев. Так, если у них не было монет, люди подавали нищему кусок хлеба, банан либо какой-то другой плод. Тем и существовал бедняга. Случались дни, когда совсем ничего не подавали, тогда он рылся в ближайшей помойке в поисках пропитания. Мне с моей веранды хорошо была видна вся улица. И я заметил: укладываясь на ночлег в своей коробке, старик рядом на земле обязательно оставлял корочку хлеба. Из любопытства как-то я спросил: — Зачем же ты оставляешь всегда корочку хлеба, ведь сам нуждаешься в ней? Бездомный ответил: — Христос нас учил, что надо делиться со страждущими. Вот я и оставляю корочку хлеба тем, кому она более необходима, чем мне. Когда птицы её склюют, а то бродячая собака подберёт или крыса утащит. Они живые существа и братья наши меньшие. И им гораздо труднее, поскольку не могут попросить, как я… А однажды утром я увидел как над тем местом, где обитал в коробке нищий, заполошно, будто её кто-то вспугнул, кружится голубиная стая и никуда не улетает. Самого старика не было видно, не было и его коробки. И только дворник заметал последний мусор, оставшийся после пребывания здесь бича. — Наверное бедолаге надоела такая убогая, впроголодь жизнь и он покинул неуютное место, — подумал я. – Но, проходя мимо дворника, поинтересовался куда делся старик. — Он умер нынешней ночью! – был ответ. После этого улица будто осиротела. Никто больше не улыбался навстречу и не желал доброго утра или вечера. Улица теперь казалась неуютной, угрюмой и покинутой. А через некоторое время я сменил работу и съехал со снимаемой мною квартиры и перебрался в более благополучный район города. Тем и закончилась вся эта поучительная история, после которой я по-другому стал воспринимать окружающий мир и милосерднее относиться к его обитателям. На балконе своей новой квартиры я приладил кормушку для птиц и всегда держал её наполненной зёрнышками или хлебными крошками.
Иду я однажды по одной из улиц маленького немецкого городка Кель. А тут перекрёсток, пешеходный переход, зелёный свет для проезжающих автомобилей горит. Несётся кабриолет с открытым верхом, в котором восседает весёлая компания молодых людей. Неожиданно с тротуара на переход сунулся под запрещающий сигнал светофора какой-то дед. Можно сказать, прямо под колёса сам полез. От пронзительного визга тормозов содрогнулось небо. Рассеянный престарелый пешеход резво, как козёл, подскочил с испуга на месте и в сердцах вскрикнул: — Мать твою!.. Да, так вот прямо по-русски посреди Германии и заматерился. А тут женщина пожилая в этот самый момент мимо на велосипеде проезжала. От резкого вопля тормозов она чуть не свалилась со своего транспортного средства. Остановилась. Ну и от нахлынувшего избытка чувств набросилась на деда… тоже по-русски: — Ах ты, хрен старый! И на каком месте у тебя глаза приделаны?.. Незадачливый участник движения стоял и в ответ только бестолково блымкал округлившимися с перепуга зенками. Но это ещё не всё! Весёлая компания из кабриолета вдруг тоже обрушилась на несчастного недотёпу на русском: — Морду бьют у нас таким идиотам… А я шёл и думал: — Ну вот! Будто на родине побывал. И так приятно стало на душе от столь привычной атмосферы, что прямо повеяло теплом родной сторонки.
Ох и денек! Нелетная погода.
Теперь ненастье нормой стало нам –
как будто отступило от дресс-кода,
подобно бесшабашным шалунам.
Распоясались дождики с ветрами,
и сквозняки лютуют по углам.
Себя укутываем наспех свитерами,
чтоб пережить творящийся бедлам.
Ну а вообще, погода мало значит,
когда в душе эмбарго на покой,
и непонятно как переиначить,
что предначертано фатальное судьбой.
Звук шагов отпылавшего августа
гулким эхом растаял вдали,
и душой неприкаянной Фауста
безысходные чувства брели.
Ты покинула, всласть позабавившись
одинокой судьбою моей,
и искринка блеснула, расплавившись
на щеке, заалевшей сильней.
Как же быть, если выпало порознь
нам уйти с перекрестья дорог?
А в лицо устремляется морось,
от которой душою продрог.
Может быть, в опустевшую комнату
возвратившись, застану тебя
и, улыбкой откликнувшись скромно, ту
мне былую напомнишь себя.
Скажешь весело: «Здравствуй,
мой миленький!
Как жилось? Не скучал без меня?..»
И приняв тоже тон твой игривенький,
я отвечу: «Ну да – изменял!»
И обнявшись, усядемся в кресле мы,
будто не было ссоры меж нас.
…Я бреду и мечтаю: «Ах, если бы
воплотить всё в реальность сейчас!»
Звук шагов отпылавшего августа…
всё витает средь мифов и грёз,
лишь когда зарождается строчка,
его труд принимаем всерьёз.
На душе благодатью повеет
от волшебных, чарующих слов,
и никто осудить не посмеет
за эффект воплотившихся снов.
Уплывают в былое мгновенья,
и прессует их время в года,
но поэта живут откровенья — актуальны и в тренде всегда.
Пред творцом преклоните коленья
(сам Господь его чмокнул в чело!),
и по божьему повеленью
на Олимп чудака занесло…
КОРОЧКА ХЛЕБА
На улицах чилийской столицы Сантьяго встречается много всяких попрошаек и нищих. Один такой бездомный старик жил и возле моего дома. Убежищем ему служила картонная коробка. А если шёл дождь, старик просто набрасывал поверх своего ложа драный кусок полиэтилена и под этой крышей спасался от низвергающихся с неба осадков. Бездомный был грязен и вонюч, но всегда со всеми доброжелательно здоровался. Жители давно привыкли к бомжу. Сколько лет старик обитал в этом месте – не знаю, ибо когда я поселился здесь, нищий уже присутствовал на улице. Казалось, он никогда не покидал своего места, потому что когда я уходил на работу, бродяга из своего угла с располагающей улыбкой желал доброго утра. Вечером, по возвращении домой, я слышал вслед доносящееся: добрый вечер, сеньор!
Иногда, если у меня оказывалась мелочь в кармане, бросал её в жестяную банку, которая всегда находилась подле картонного «жилища» нищего. И тогда он долго благодарил вдогонку: спасибо, сеньор!.. вы так добры!.. пусть господь ниспошлёт вам благодать!.. да будут счастливы ваши дети!..
Район, где я проживал, не был богатым и простые чилийцы, обременённые традиционно большими семьями, не всегда могли оторвать кусок от своих детей. Поэтому нищему старику подавали негусто. Ему бы устроиться в каком-нибудь богатом районе Сантьяго, но там карабинеры не позволяли размещаться нищим и прогоняли их прочь. Хотя простые бедные люди всегда сердобольнее и душевнее богатеев. Так, если у них не было монет, люди подавали нищему кусок хлеба, банан либо какой-то другой плод. Тем и существовал бедняга. Случались дни, когда совсем ничего не подавали, тогда он рылся в ближайшей помойке в поисках пропитания.
Мне с моей веранды хорошо была видна вся улица. И я заметил: укладываясь на ночлег в своей коробке, старик рядом на земле обязательно оставлял корочку хлеба. Из любопытства как-то я спросил:
— Зачем же ты оставляешь всегда корочку хлеба, ведь сам нуждаешься в ней?
Бездомный ответил:
— Христос нас учил, что надо делиться со страждущими. Вот я и оставляю корочку хлеба тем, кому она более необходима, чем мне. Когда птицы её склюют, а то бродячая собака подберёт или крыса утащит. Они живые существа и братья наши меньшие. И им гораздо труднее, поскольку не могут попросить, как я…
А однажды утром я увидел как над тем местом, где обитал в коробке нищий, заполошно, будто её кто-то вспугнул, кружится голубиная стая и никуда не улетает. Самого старика не было видно, не было и его коробки. И только дворник заметал последний мусор, оставшийся после пребывания здесь бича.
— Наверное бедолаге надоела такая убогая, впроголодь жизнь и он покинул неуютное место, — подумал я. – Но, проходя мимо дворника, поинтересовался куда делся старик.
— Он умер нынешней ночью! – был ответ.
После этого улица будто осиротела. Никто больше не улыбался навстречу и не желал доброго утра или вечера. Улица теперь казалась неуютной, угрюмой и покинутой. А через некоторое время я сменил работу и съехал со снимаемой мною квартиры и перебрался в более благополучный район города. Тем и закончилась вся эта поучительная история, после которой я по-другому стал воспринимать окружающий мир и милосерднее относиться к его обитателям. На балконе своей новой квартиры я приладил кормушку для птиц и всегда держал её наполненной зёрнышками или хлебными крошками.
Иду я однажды по одной из улиц маленького немецкого городка Кель. А тут перекрёсток, пешеходный переход, зелёный свет для проезжающих автомобилей горит. Несётся кабриолет с открытым верхом, в котором восседает весёлая компания молодых людей. Неожиданно с тротуара на переход сунулся под запрещающий сигнал светофора какой-то дед. Можно сказать, прямо под колёса сам полез.
От пронзительного визга тормозов содрогнулось небо. Рассеянный престарелый пешеход резво, как козёл, подскочил с испуга на месте и в сердцах вскрикнул:
— Мать твою!..
Да, так вот прямо по-русски посреди Германии и заматерился.
А тут женщина пожилая в этот самый момент мимо на велосипеде проезжала. От резкого вопля тормозов она чуть не свалилась со своего транспортного средства. Остановилась. Ну и от нахлынувшего избытка чувств набросилась на деда… тоже по-русски:
— Ах ты, хрен старый! И на каком месте у тебя глаза приделаны?..
Незадачливый участник движения стоял и в ответ только бестолково блымкал округлившимися с перепуга зенками.
Но это ещё не всё! Весёлая компания из кабриолета вдруг тоже обрушилась на несчастного недотёпу на русском:
— Морду бьют у нас таким идиотам…
А я шёл и думал:
— Ну вот! Будто на родине побывал. И так приятно стало на душе от столь привычной атмосферы, что прямо повеяло теплом родной сторонки.