Рождество

Зима в этом год выдалась холодная, снежная. Мороз зло пощипывал щёки и нос, даже руки умудрялся кусать сквозь варежки, связанные бабушкой из толстой овечьей шерсти. На улице то там, то здесь мелькали закутанные в платки девчонки. Повсюду слышался хриплый лай собак. Мешочек для даров был полон. И хотя солнышко ещё не село, девочка решила больше не колядовать. Она продрогла. Особенно замёрзли пальчики на ногах. «Загляну по дороге к дяде Мише, — подумала она, — и домой».

Над трубами хат столбиками вились дымы, уходя в небо. «К морозу!» – вздохнула девочка, ускоряя шаг. Под подошвами резиновых сапожек веселее стал поскрипывать снежок.

Путь к дому пролегал мимо глубокой балки, по дну которой, всхлипывая и клокоча, покусанная морозом, бежала речка Бенак.
Пряча нос в рукавичку, девочка краем глаза заметила на склоне одинокую фигуру женщины. С трудом, преодолевая сугробы, та несла на спине огромную вязанку стеблей бурьяна.

Девчушка остановилась и поёжилась, представив, как холодный, колючий снег забирается в рукава фуфайки бедной женщины, набивается в голенища сапог и, тая там, обнимает лодыжки ледяной примочкой, которою служат чулки.
Девочка узнала женщину. Это была Настя-Горемыка. Настоящую фамилию ей давно заменила кличка. Когда-то она жила на Украине, но после того, как бандиты убили её мужа-милиционера, она не смогла там больше оставаться: всё напоминало нём. Взяв с собою младшего сына, перебралась в наше село, к своей дальней родственнице. Колхоз выделил ей заброшенную завалюху, обещая вскорости построить новую хату. Но этому не суждено было сбыться. Началась война. Младший сын пропал без вести под Ростовом. А старший, партизаня в лесах на Украине, был тяжело ранен и попал в плен. Его долго мордовали в гестапо, но он никого не выдал. Так и умер под пытками.

От прошлой жизни остались у Насти фотографии, да две внучки-погодки. По большим праздникам невестка присылала ей потёртые открытки, где сообщала, что все живы, здоровы, чего и ей желают. А прошлой весной удосужилась выслать фото внучек и пять рублей.

Горемыка по-прежнему ютилась в малюсенькой хатёнке, у которой глухую стенку пришлось подпереть бревном, чтобы та не могла обвалиться. Помощи ждать было неоткуда. Сил и денег на постройку новой хаты тоже. Никому не было дела до бедной женщины.
Выползя из яра, Настя озябшими руками отряхнула с подола снег и, взвалив на спину вязанку, побрела к хате с подслеповатыми окошками, жалобно смотревшими на этот, такой несправедливый мир.
Девочка вздохнула.
— Значит, Горемыке и хату топить нечем, — вслух произнесла она.
Подождав, пока женщина скрылась за калиткой, сплетённой из хвороста, девочка немного поколебалась, а потом решительно постучала в окошко.
— Пустите покалядовать!
Марлевая занавеска на мгновение распахнулась, вновь приобретя прежнее положение. Звякнула щеколда, и из хаты вышла Настя, кутаясь в латанную-перелатанную чистенькую фуфайку. Она открыла калитку и пригласила в хату.
Миновав сени, которые служили одновременно и сараем, девочка очутилась в крохотной комнатке, где большую её часть занимала печь. От неё к образам тянулась лавка, выставляя напоказ пузатые чугунки разного размера. Старая деревянная кровать, стол между окнами да три табуретки. Справа в углу стоял расписной сундук с облупленной местами краской. От порога к лавке тянулся самотканый половичок. Девочка замялась, боясь наступить на него.
— Проходи, проходи, не бойся, не запачкаешь. На улице сейчас грязи нет, снежок её надёжно укрыл.
Собачий холод стоял в комнате. На столе громоздилась махотка с квашеной капустой, а рядом с ней россыпью лежала холодная вареная картошка в мундире. Хлеба видно не было.
Настя благоговейно стояла, скрестив на груди руки, пока девочка читала длинную колядку. А после, порывшись на припечке, достала небольшой тряпичный узелок. Она развернула его. Там лежали три конфетки-подушечки. У девочки сжалось сердечко. Отказаться от этих конфет она не могла, но и взять тоже.
— Бабушка, а давайте мы с Вами чаю попьём, – предложила гостья и, не дожидаясь ответа, высыпала на стол содержимое мешочка.
Конфетки затерялись среди других даров. Настя растерялась.
— Что ты, что ты! Сейчас же собери всё в мешочек, — начала она, но девочки её перебила:
— Не переживайте, это уже третий по счёту. Так что и мне, и Вам хватит.
Чтобы по-быстрому закипела вода, хозяйка поставила на загнетку таган и, налив в чугунок воды, разожгла под ним огонь. Пока вода закипала, она растопила плиту. Комната постепенно стала наполняться теплом. А Настя тем временем постелила вязанную своими руками скатерть и достала из сундука две чайные чашки с блюдцами, по краям которых пробегала золотая полосочка.
— У меня самовар был, да немцы спёрли, — пожаловалась она, ставя на дощечку чугунок с кипятком.
Опустив в него несколько веточек материнки и накрыв глиняной миской, сказала:
— Пусть немного настоится, ароматнее будет.
Взяв с окна жестяную баночку-светильник, Настя зажгла фитилёк. Робкий огонёк отчаянно задымил. По комнате заметались тени. Горьковатый дымок выбрался из утробы плиты и теперь першил в горле, рождая в сердце лёгкую грусть.

Большим деревянным половником Настя налила в чашки чай.

— Кто тебя научил читать такую длинную и красивую колядку? – спросила она девочку.
— Моя бабушка. Она страсть сколько их знает.
— Я уже и не припомню, когда ко мне колядовать забегали. Наверное, глянут на мою хату — и заходить боятся.
— Этим летом у Вас будет новая хата, — твёрдо сказала девочка.
Настя поставила чашку на блюдце и недоверчиво посмотрела на гостью.
— А ты откуда знаешь? Может, чего твоя мама в правлении краем уха слыхала? — с надеждой в голосе спросила она.
– Нет. Просто я сама знаю, что Вам построят хату, только до лета продержитесь, — уверенно сказала девочка.
В сенях заблеяла коза.
— Кушать требует, — вздохнула Настя.
— А Вы угостите её пряником, сегодня же праздник, а коза ведь тоже тварь божья.
— И то верно, – согласилась Горемыка, — ничего, что, я её в хату пущу? Не забоишься?
— Нет, так даже чай веселее пить будет, — засмеялась девочка.

В комнату вместе с козой зашли петух и три курочки. Настя быстро свернула половичок и, немного помешкав, раскрошила им пряник. Козочку угощала девочка. После пряника четвероногой гостье была предложена запаренная сенная труха. Коза принялась, есть её с большим аппетитом. Настя вытащила из-под лавки чугунок с картофельными очистками и, залив его водой, поставила на плиту.
— Огород-то полностью засаживали?
— Да как сказать, засаживала, но не весь, частично. Картошка хорошая уродилась, а вот кукурузы собрала мало.
— Что ж так?
— Да, я её поела, когда та ещё молоденькой была. А дальний угол сил не было вскопать, так и пропустовал лето. Правда, я с него козе траву собирала. Всё лишний раз по балке не лазить, там летом такая свирепая крапива растёт, не приведи Господи...
— А Вы, что, её на зиму курам не заготовляете?
— Кого? Крапиву, что ль?
— Ну да, от неё они несутся хорошо.
— Первый раз слышу, хотя и жизнь прожила…
— Вы её под корень сломите, повяжите небольшими пучками да высушите в тенёчке. Только когда давать им будете, на землю не бросайте, а то перетопчут окаянные. Лучше к яслям подвяжите, пусть себе треплют её на здоровье.
— Ты прямо, как старушка, всё знаешь, — улыбнулась Настя.
— Приходится, — вздохнула малышка, — жизнь-то не мёд. А этой хитрости нас бабушка Лушка научила.
— Это та, что в Новосвободней живёт?
— Ну да, она намедни приходила, полбарсука принесла да махоточку жира с него. Вы ели барсучатину?
— Едала, но это давно было. Мой человек заядлым охотником был. Царство ему небесное, с охоты пустым никогда не возвращался.
— А вы приходите к нам завтра в гости, мама с бабушкой угостят вас.
— Самим-то, чай, не густо, а тут ещё нахлебница явиться....

— Нельзя так говорить, мы должны любить ближних и помогать им. Про это самое и батюшка в церкви не раз твердил. Но в последнее время люди озверевать стали. Вон бабка Могилина кота отлупцевала. А за что, спрашивается? Мало того, что бедолага в чугунок с горячим борщом угодил, так ему ещё и по шее навешали.
— Обварился?! — ахнула Настя.
— Господь миловал, борщ-то чуток поостыл на загнетке, но всё же горячеватым был. А жирнющий какой! Небось полгуся в нём сварили. Я когда кота домой притащила, так мама столько щёлоку на нас извела, пока от жира отмывала! Теперь ихний кот у нас живёт, домой боится идти. Нашему это не нравится. Как же, лишний рот в доме появился. А Иван Прокопенко слыхали, что сотворил, гад! Своей собачонке хвост отрубил, говорит, что она от этого злее станет. Себе бы лучше чего-нибудь оттяпал.
— Нельзя жестоким быть, на том свете Господь за всё спросит, — вздохнула Настя, подливая девочке в чашку чай. — Моего сыночка люди замордовали. Звери бы до такого не додумались: живого человека калёным железом жечь. — Настя заплакала.
— Они своё уже получили, да и на том свете их по головке не погладят. А, кто жив, остался, тем ещё хуже, говорит моя бабушка, с таким тяжким грузом просыпаться, а вечером в постель ложиться. Несчастные они люди.
— Что несчастные, то это верно, но всё же живые, — сказала Настя, вытирая слёзы.
— Бабушка, а у Вас совсем дров нет?
— Совсем, сердешная. Плетень, что от балки стоял, третьего дня, как сожгла, хлеба испечь не на чем. Вот, таскаю бурьян да палю, чтобы от холода не околеть. Мука кукурузная как назло кончается...
— Чтобы хлеб из неё испечь, надо пшеничной добавить, а то прямо в печке буханка разваливаться начнёт, а не развалиться, так порепается.
— Да где же её взять, слава Богу, что кукурузная ещё есть.
— Это точно, без неё бы мы пропали все.
— Рассуждаешь не по детски, — грустно сказала Настя, — тебе в

твоём возрасте меньше всего об житейском надо думать.
— Приходится, коль нищета за пятки хватает….
Девочка и женщина умолкли. Сидя друг против друга, и подперев руками головы, они смотрели на угасающий огонёк светильника. В грубке, потрескивая, догорал бурьян, козочка легла, прижалась к ней, грея свой бок. Петух с курочками уселись на сундуке. Луна, похожая на кукурузную лепёшку, заглядывала в крохотное оконце, вычерчивая на земляном полу светлые квадраты. Тишина обняла маленький мир, вместивший в себя одну большую, нелегко прожитую жизнь и другую, делающую свои первые шаги. И эта маленькая жизнь уже начинает осознавать красоту мира. Его несправедливость, граничащую с безумством.

Возможно, что здесь и сейчас, впервые в истории Мироздания, перекрыв время, встретились лицом к лицу закат с восходом, тем самым, замкнув неразрывную цепь жизни, плавно переходящую из одного состояния в другое…

*Махотка — небольшой глиняный горшочек.

**припечка —

***Загнетка – место, куда выгребается жар из печи.

****Таган – обруч на ножках, который служит подставкой для чугунка.

*****Материнка – трава душица.
******порепается — потрескается