Демоника, Акт 1: Слепое правосудие

АКТ I: СЛЕПОЕ ПРАВОСУДИЕ

Через несколько миль пейзаж изменился до неузнаваемости. Небо затянуло тяжелыми тучами, из которых, то здесь, то там извергались ослепительные когти молний и тонули где-то в глубинах леса. Во время этих коротких вспышек света становились видны перекрученные ветви деревьев, скрытые туманом и протянутые ко мне, словно руки мертвецов. Дождь оказался неожиданно холодным, и его капли оставляли горький привкус у меня на языке. Я натянул капюшон еще ниже на лоб и ускорил шаг.

Жертва никогда не приходит к охотнику сама. Охотник должен догнать ее. Где бы то ни было.

Через некоторое время туман рассеялся, и я увидел очертания деревянных стен, за которыми пряталась моя цель. Потом вдали проявился силуэт церкви, и через деревья я заметил на западе вход в шахты. Я был на месте, перед воротами Каворна. Я достал из кармана письмо, которое привело меня сюда, и снова перечитал его:

«Дорогой мистер Фэрпойнт!

Приветствую Вас и выражаю Вам свое искреннее признание. Я обращаюсь к Вам как мэр небольшого городка, которому очень нужна Ваша помощь. Мой друг из Йорка рассказал мне об успешном расследовании дела, вызвавшего у меня величайшее возмущение. Я очень хорошо понимаю, как много невинных жизней Вы помогли спасти, мистер Фэрпойнт. И поэтому я уверен, что Вы сможете разрешить неприятную ситуацию, возникшую в нашем злополучном городке.

Несколько дней назад пропали двое пожилых людей, недавно переехавших к нам в город: Ангус Греер и его жена. Через некоторое время мы нашли рядом с городом на краю болота их одежду, разорванную на куски и пропитанную кровью. Тела их так и не были найдены, но и без этого очевидно, что в городе было совершено тяжкое преступление.

Я уверен, что Вы хорошо представляете, какое сейчас тяжелое время. Нам удалось избавить наши земли от Черной Смерти, но она оставила свой ужасный след в виде горя и хаоса. И вот — нераскрытое двойное убийство. Только этого мне сейчас не хватало! С каждым днем жителей все сильнее охватывает страх. Я боюсь даже подумать, что случится, если это убийство окажется не последним. Поэтому я заклинаю Вас, сэр, приехать к нам и взять расследование этого дела в свои руки. Могу заверить Вас, что благодарность наших жителей и моя лично не будет иметь границ.

Искренне Ваш, Филипп Сент-Джон, мэр города Каворн».

Затем я двинулся к воротам. В стороне журчала река, унося прочь мутную воду, полную смытой дождем дорожной грязи. Над маленькими чахлыми кустами и выцветшей травой витал туман, казавшийся разумным и голодным. Вязкий, холодный и осязаемый — казалось, что если я возьму его в руку, то он медленно, словно бы нехотя, просочится сквозь пальцы. Я словно бы ощущал, что он разглядывает меня. А может, это просто игра моего воображения. Низкое серое небо нависло над дорогой, а влажный воздух был сдобрен ароматами сырой земли, прелых грибов и гниющих листьев. Откуда-то из лесной чащи раздался крик ворона и, словно бы отвечая ему, разгневанное небо сотряс раскат грома.

Город был обнесен частоколом, на всей протяженности которого располагались старые, но по-прежнему смотревшиеся внушительно дозорные башни. Немногочисленные стражники, которым не посчастливилось нести дежурство в этот ненастный день, заметили мое приближение. Когда я уже почти вплотную приблизился к Каворну, мой путь преградил молодой мужчина в форме городского гвардейца, держа наготове полуторный меч:

— Стой, незнакомец! Что бы тебе ни было нужно — здесь ты этого не найдешь. Ворота Каворна останутся для тебя закрытыми. Времена сейчас тяжелые, и чужаков мы не привечаем. Разворачивайся и уходи — или пожалеешь…

— Откуда такая враждебность к простому страннику? — стараясь излишне не провоцировать привратника, вежливо поинтересовался я, всматриваясь в источающие неприязнь льдисто-серые глаза.

— Можешь думать, что хочешь. Я считаю это необходимой осторожностью. Ты что, слепой? Ты не заметил, что за времена сейчас стоят? Черная Смерть выкосит нас всех, одного за другим. Всю позабытую Богом Англию! А ты удивляешься, что я не пускаю тебя за ворота! Разве ты не видишь, что за место ты собираешься посетить? Здесь все расплывается и пропадает прямо на глазах. Я уже несколько недель не видел солнца! И даже ветер не может разогнать этот спертый воздух! Ты пытаешься выдать себя за простого путника? Но я уже вижу отметки на твоей коже, человек в капюшоне. Должно быть, сам Сатана нанес тебе их! Заражён ты, или нет, но в город я тебя не пущу, — в измождённом голосе чувствовались страданье и отчаянье. Казалось, стражник просто искал, на ком выместить злость за те злоключения, что преследовали в это смутное время каждого из нас.

— Вы должны меня пропустить! Меня пригласил мэр Сент-Джон, — пытаясь вразумить агрессивно настроенного мужчину, настаивал я на своём.

— Что? Тебя пригласил мэр? И что же, хотелось бы узнать, мэру нужно от такого, как ты? Я знаю, что мэр тебя не приглашал, и более того, я знаю, кто ты такой. Ты — один из тех разбойников, что завелись у нас в окрестностях. Что ж, больше тебе не удастся никого убить. Твоей жизни пришёл конец! — с этими патетичными словами стражник изготовился нанести удар.

— Подождите! Меня действительно пригласил Сент-Джон! — воскликнул я, взывая к остаткам его поражённого гневом разума, и протянул письмо. Это несколько поумерило его пыл. Самую малость.

— Покажи мне приглашение! — по-прежнему не опуская оружие, он принял слегка намокшее от дождя письмо левой рукой и поднёс к свету. На моё счастье — он умел читать.

— Кхм… Да, я узнаю подпись мэра. Что за проклятые настали времена, если мы вынуждены приглашать к себе домой всяких негодяев! Подожди здесь, я хочу всё проверить. И знай, что я не доверяю тебе, и даже если тебя действительно пригласил мэр, я буду за тобой наблюдать. За каждым твоим шагом! — с некоторой досадой пригрозил гвардеец.

— Ради Бога. Только отстаньте, у меня нет времени на болтовню, — раздражённо кивнул я в ответ. Привратник исчез внутри, а я остался стоять один перед воротами. В иные времена, пока я был горяч и не умел ставить разум над чувствами и эмоциями, подобный тон привёл бы к стычке, в которой один лишь удар отделяет жизнь от смерти. Но я — не убийца.

Возможно, когда-то подобный выбор стоял и перед тем, за кем я теперь охочусь. И он — принял неверное решение. Это нас и отличает.

Честно говоря, я не ожидал тёплой встречи. Да и не получил её. Это мне вполне понятно. Кто будет рад видеть чужака в капюшоне, покрытого татуировками, как сарацин? Но я привык к этому. Дружелюбие и гостеприимство — предметы роскоши, которые только мешают мне в работе. Вырезая скверну, я иногда невольно вырезаю слишком глубоко. Но, пока все остаются для меня слишком чужими, в этом нет проблемы.

Вскоре появился Сент-Джон: лысый толстый человек пригласил меня войти, но по бросаемым им взглядам было понятно, что он сомневается, не было ли решение пригласить меня большой ошибкой. В этот момент он напоминал пастуха, опрометчиво попросившего медведя защитить своё стадо от волка и лишь сейчас осознавшего, что останется от его овец к утру.

— Добро пожаловать в Каворн! — с дежурной любезности начал свою речь мэр. — Я — мэр Филипп Сент-Джон. Надеюсь, ваша поездка была приятной. Сейчас в окрестностях небезопасно. Всюду разбойники, не говоря уже об этом ужасном тумане. Вам не встречались разбойники?

— Нет, но я думаю, я сумею с ними справиться, — заверил я, осматриваясь. Улицы пустовали.

— Прекрасно! Немало произошло с тех пор, как я написал вам письмо. Я всё вам расскажу, но лучше это сделать не здесь. Если вы не против, я покажу вам дом, в котором вы будете жить. Он примерно такого же размера, как тот, где вы останавливались во время своего последнего дела в Йорке. И у него тоже есть подвал. Надеюсь, вы останетесь удовлетворены, — всё так же стараясь поддерживать видимость радушности, предложил мэр.

— Рад слышать это, — коротко ответил я: мокнуть под дождём и далее в мои планы явно не входило.

— Если вы проследуете за мной, я вас провожу. Но прежде я хотел бы вам кое-что сказать. Пока я не поговорю с горожанами и не предупрежу их о вашем прибытии, большинство из них вряд ли захочет с вами разговаривать или даже может отнестись к вам враждебно. Сейчас к каждому чужаку в нашем городе относятся с подозрением. Поэтому сейчас для вас лучше пойти со мной. Впрочем, если вы желаете немедленно осмотреть город, то ступайте, я подожду вас у вашего дома. Уверен, вы сможете его найти, — заверил Сент-Джон. Поскольку спорить и бесцельно шататься по незнакомому городу, при данных обстоятельствах, было глупо, я вежливо поторопил Филиппа:

— Я запомню. Пойдёмте.

Миновав расположенный вблизи ворот дорожный указатель, показывающий направления к монастырю, доктору и в таверну, мы свернули и перешли через мост. Серая крыса перебежала дорогу. В крестьянском дворе кудахтали курицы. В небольшой пенёк, подле кладки дров, был воткнут топор. Окна светили своими подслеповатыми окошками, а постепенно убывающий дождь продолжал оплакивать землю. Трещали цикады, скрипело колесо водяной мельницы, но по дороге не встречалось местных обитателей, за исключением редких полусонных стражников, с неохотой несущих своё полуночное бдение.

Мы миновали таверну с причудливой выцветшей вывеской «Разбитый кувшин», расположенную вблизи добротного дома с яркой вывеской «Мэр», на который были изображены ключ и медальон градоначальника. Вскоре до нашего слуха стали доноситься звуки ритмичных ударов молота по наковальне. Рыжебородый кузнец, усердно трудившийся над созданием нового меча, на миг прервал свой труд, проводив нашу пару недобрым оценивающим взглядом, после чего вернулся к своей работе. В конце пути нас ожидало здание. Небольшое, уродливое, грубо сработанное, с покосившимися стенами, видавшей виды крышей и заколоченными окнами, из-под которых выбивался тусклый рассеянный свет.

— Вот он, ваш новый дом в Каворне, — словно бы говоря о чём-то прекрасном, с гордостью представил мэр. — Я приказал забить окна, чтобы дом был такой же, как был у вас в Йорке. Видите, я слежу за тем, что происходит в других городах! Но что же мы стоим на улице? Проходите внутрь!

— Хорошо, пройдёмте, — кивнул я, жестом приглашая мэра проследовать первым. Внутри — моё новое жильё смотрелось немногим лучше, чем снаружи, но поскольку мне приходилось обитать и в худших условиях, я не был привередлив. Предусмотрительно растопленный кем-то камин, дрова, кровать, стол, свеча, массивный сундук у стены, дверь, ведущая в подвал, заколоченные окна и портрет святой мученицы в рамке. В целом — приемлемо.

— От местных — вы сейчас не добились бы многого. Прошу вас простить их, просто прежде мне, очевидно, придётся собрать их и сделать официальное объявление. Вот увидите, какими дружелюбными они станут, когда я скажу им, что вы здесь — по моему приглашению. А если кто-нибудь и после этого станет чинить вам препятствия — скажите мне, и я обязательно об этом позабочусь. Я крепко держу этот город в руках, — потирая руки, с улыбкой отметил чиновник, после чего продолжил. — Что ж… И снова — добро пожаловать! На этот раз — в ваш новый дом! Думаю, вы останетесь довольны и домом, и подвалом. А теперь — перейдём к делу. После того, как я послал вам письмо, произошло ужасное событие. Девушка по имени Элеанор Вудбридж была убита. Это произошло в доме местного гробовщика, Роджера Данкомба. Элеанор была его невестой. Убийство было зверски жестоким. Изуродованное тело лежало на кровати, повсюду была кровь… Но самым ужасным было то, что со спины девушки была содрана кожа. Представьте себе, каков был наш ужас, когда мы её перевернули и обнаружили обнажённые мышцы, сухожилия и кости. Даже сейчас мне становится дурно, когда я вспоминаю об этом!

— У вас сохранилась её кожа? — задумчиво отмечая про себя сказанное, по-деловому осведомился я.

— Прощу прощения? Мне кажется, я вас не расслышал, — побледнев как полотно, переспросил мэр.

— Её кожа. Вы нашли её? — повторил я вопрос. Филиппа передёрнуло.

— Господи милосердный! Почему вас интересуют столь отвратительные подробности? Я не знаю, что случилось с кожей. Наверное, её сожгли вместе с девушкой. Поинтересуйтесь об этом у доктора Бейкера, — поморщившись, ответил он. Чёрт! Первая неудача… Впрочем, надежда ещё оставалась.

— Кто нашёл её? — продолжил выпытывать я.

— Мы все там собрались, я уже не помню подробностей, — напрягая лоб, признался Сент-Джон, но вскоре прищёлкнул пальцами. — Постойте-ка… Кто-то пришёл ко мне и сказал, что услышал в доме гробовщика женские крики. Кто же это был?.. Нет, не могу вспомнить.

Виновато разведя руками, мэр пояснил:

— Поймите моё впечатление, мистер Фэрпойнт. Как я уже говорил, картина была ужасной: её кровь была по всей комнате…

— Кхм. Интересно. Продолжайте, пожалуйста, — с готовностью кивнул я.

— Интересно? — в очередной раз шокированный моими словами, уточнил мэр. — Вы находите это интересным? Наверное, это потому, что вы не мэр этого города. Вы понимаете, какую реакцию среди населения вызывают подобные события? Только беспорядков мне здесь не хватало! Вы, возможно, привыкли к подобным зрелищам, но мы с такой жестокостью сталкиваемся впервые! Это было тихое место, господин Фэрпойнт! У нас никогда не находили освежёванных трупов!

— Здесь, пожалуй, слишком тихо, — отметил я. — Тихо, как в могиле.

— «Тихо, как в могиле?» — переспросил Филипп, с грустью в голосе признавая мою правоту. — Что ж, это, действительно, — не самый шумный город. За последние десять лет большинство жителей уехало отсюда. И это неудивительно, поскольку все эти годы мы несли катастрофические неурожаи. Солнце не показывается из-за облаков, а злаки поразила какая-то странная болезнь. Конечно, сразу же нашлись какие-то проходимцы, которые начали кричать о Божьей Каре, проклятье и прочей чепухе. Переездом ничего не решить. Ведь не мы одни переживаем сейчас нелёгкие времена…

— Давайте лучше вернёмся к убийству, — деликатно напомнил я.

— Да, конечно, — согласился Сент-Джон, начав поглаживать пальцами ухоженную бородку. — Итак, как я уже говорил, это было отвратительно. Но я скажу вам нечто, что вас удивит, дорогой Николас. Мы сами поймали убийцу! Представьте себе, им оказался юный гробовщик Данкомб, жених девушки! Впрочем, о его вине несложно было догадаться — ведь мы нашли девушку лежащей в кровати в его доме. Более того, он сам был рядом с трупом, а на его руках была кровь. Всё предельно ясно, не так ли? Естественно, мы немедленно связали преступника, а на следующее утро — повесили.

Сияя от гордости, мэр выждал мгновение, по всей видимости, ожидая услышать от меня в ответ слова восхищения; однако же, я спросил:

— Этот… Данкомб? Он признал себя виновным?

Улыбка плавно сошла с лица мэра, уступив место лёгкому раздражению:

— Дорогой Николас, вы что, не слушаете меня? Во-первых, мы нашли его рядом с трупом. Во-вторых, он был весь перепачкан кровью. В-третьих, она была в его доме, в его кровати. Мне кажется, доказательств достаточно, не правда ли?

— Повторяю, — чеканя каждое слово, настаивал я. — Он признал себя виновным?

— Нет, он не сознался, — с неохотой признал Сент-Джон. — Впрочем, он и не мог. Когда мы его нашли, Данкомб был совершенно безумен. Он просто смотрел на кровь на своих руках и бормотал что-то неразборчивое. Никто не смог добиться от него ни одного осмысленного слова. Жаль, потому что я уверен, что он сознался бы и в убийстве Грееров. Наверняка это сделал он. Я думаю, что всё случилось вот как: юный Данкомб был безумен, но ему удавалось это скрывать. В какой-то момент он наткнулся за городом на пожилых супругов, о которых я вам писал, и в приступе безумия убил обоих. Затем он где-то спрятал их тела. Но это не всё. Ему понравилось убивать, и его безумие всё больше охватывало его. А потом у него случился приступ, когда он был со своей невестой. Остальное вы знаете. Я уверен, что именно так всё и было.

— Мне не кажется, что всё так просто, — с сильным сомнением в голосе поделился я.

— Что, чёрт возьми, вам не нравится? — начиная терять терпение, мэр сложил руки на груди. — Я предполагал, что вы, дорогой Николас, как человек, постоянно встречающийся с такими вещами, оцените то, как быстро и безупречно я провёл расследование. Не думаю, что вам когда-либо удавалось установить виновного за такой короткий срок. Не так ли?

— Нет, в самом деле, нет, — с еле уловимым сарказмом согласился я. — Но если вы поймали убийцу, то чего же вы тогда хотите от меня?

— Конечно, жаль, что вы проделали такой путь только чтобы узнать, что преступления уже раскрыты, но вы всё ещё нам нужны. Изначально я приглашал вас, чтобы вы расследовали исчезновение старика Греера и его жены. Сейчас стало очевидно, что к этому был причастен Данкомб. Хорошо бы, если бы вы нашли этому доказательства, чтобы разрешить все сомнения. Это заставит замолчать тех, кто не верит мне. Вы могли бы, например, найти тела пропавших, а рядом какие-нибудь вещи Данкомба! Думаю, у вас не будет с этим сложностей, поскольку мы уже сделали за вас основную часть работы, — в очередной раз счёл не лишним заметить мэр.

— Да. Опрометчивой казнью главного подозреваемого, — парировал я.

— Слово «подозреваемый» выбрано вами крайне неудачно. Оно может привести к мысли, что мы ошиблись, вынеся приговор, а это очевидная нелепица. Вина Данкомба полностью доказана, — невозмутимо и твёрдо заявил Сент-Джон, продолжив более снисходительно. — А впрочем, должен признать, что такая поспешная казнь не была необходимой. С другой стороны, он не мог выговорить ни одного разборчивого слова, не то что признания.

— Я займусь этим, раз уж я пришёл сюда, — отмечая про себя всё новые факты, пообещал я.

— Рад это слышать, — потерев холёные руки, заверил Филипп. — Однако я хотел бы попросить вас вести расследование в описанном мною ключе. Если вы хотите осмотреть тело юноши, оно всё ещё находится на месте казни. Элеанор же, по желанию её родственников, была кремирована на погребальном костре. Однако её тело было осмотрено доктором Бейкером, так что он может вам всё рассказать. Но не принимайте все его слова за чистую монету: он нередко бывает груб и говорит о других гадости. А сейчас я расскажу горожанам о вашем прибытии и попрошу их оказывать вам максимальное содействие. Вы убедитесь, что мои слова имеют здесь вес.

— Рад слышать это. Любая помощь приветствуется, — поблагодарил я, горя желанием как можно скорее отделаться от общества этого человека.

— Да, ещё одно… — оглядевшись по сторонам, будто бы наш разговор могли подслушивать, мэр продолжил чуть тише. — Я кое-что слышал о вашей работе в Йорке…

— Что вы имеете в виду? — я насторожился, присматриваясь к мимике Сент-Джона сильнее обычного.

— Дело в том, что ваши методы ведения расследования отличаются, как бы это сказать… — он явно замялся и испытывал некоторые сложности, пытаясь точно сформулировать свою мысль. — Ну, скажем так, неортодоксальностью. Говорят даже, что вы используете какие-то зелья…

Дело принимало оборот, который явно был мне не по душе, и моя напряжённость не ускользнула от внимания Филиппа.

— Лично мне на это совершенно наплевать, — поспешно заверил он. — Но некоторые из горожан довольно любопытны, и поэтому могут причинить вам определённые неудобства. Я знаю, что в Йорке вы запирали свой дом, но здесь — у нас так не принято. К сожалению, пока что я не достал вам замок. Попробуйте попросить у кузнеца, но, должен предупредить, он весьма неучтив. Что ж, удачи, и если вам что-нибудь понадобится, обычно вы сможете найти меня дома или в таверне.

— Хорошо, если я что-то выясню — я обязательно вам сообщу, — в очередной раз пообещал я.

Дверь за мэром закрылась, и я остался один в своём новом доме. Мне не нравилось, как развивались события. Мэра было несложно раскусить. Он был слаб и труслив, и его скоропалительное решение повесить молодого гробовщика Данкомба только доказало это.

По его мнению, моя задача состояла в том, чтобы доказать справедливость его приговора и повесить вину за исчезновение Грееров на Данкомба. Только вот слишком уж часто я видел подобные поспешные казни, когда после обнаружения настоящего преступника — приговорённые убийцы превращались в невинных жертв.

С петлёй или топором палача — никогда нельзя спешить. Я сомневался, что Данкомб на самом деле убил свою возлюбленную и чету стариков. Это было простое предчувствие, но моя интуиция слишком редко меня подводила. Итак, с чего начать?

Сначала — мне следует осмотреть подвал, а затем — начать искать улики и беседовать с горожанами. Тело Элеанор было сожжено в пепел на погребальном костре. С ней я ничего не мог сделать. С гробовщиком же всё было не так безнадёжно. Если бы мне удалось снять его тело с виселицы и перенести в подвал, найти необходимые для «Душехвата» растения и приготовить его, я бы смог получить от мертвеца какую-нибудь информацию. Не то чтобы я сильно рассчитывал на этот разговор. Мертвец, да ещё и не в своём уме — не лучший из возможных собеседников.

Размяв затёкшие суставы, я прошёлся по комнате. Заправленная кровать манила после долгой дороги, но я не мог позволить себе прилечь, зная, что где-то снаружи, возможно, разгуливает убийца. Сделав несколько шагов по скрипучему полу, я приподнял массивную крышку допотопного сундука. Пусто. Впрочем, я не мог сказать, что удивлён. Не тратя драгоценное время на бесцельное хождение, я поспешил в подвал, попутно размышляя о судьбе бедной Элеанор. Кожа, содранная со спины. Никогда не приходилось иметь дело с подобным. Причуда нездорового сознания? Ритуальное убийство? Эх, будь у меня её тело, она могла бы пролить свет на причины случившегося. Впрочем, что сделано — то сделано.

Надо отметить, что подвал моего нового дома был более чем удобен. Мэр не мог знать, как именно я буду его использовать, но, тем не менее, он выбрал правильно.

Худшее, что его полное ужасов воображение могло подсказать ему — зрелище приготовления дьявольских зелий. В этом он не ошибался.

Большой, устойчивый стол идеально подходил для того, чтобы разложить на нём всё необходимое для приготовления зелий. А массивные балки прекрасно подойдут для подвешивания трупов и для того, чтобы привязывать мои руки в ожидании момента, когда демон начнёт вырывать душу из моего остывающего тела.

Какой милый дом для меня и моих будущих молчаливых компаньонов…

Помимо всего прочего, здесь находились пустующие поддоны, невысокая скамья, пустое деревянное ведро, водосток, ржавое металлическое кольцо на стене, очередной ветхий сундук и прочий хлам, который не интересовал меня, однако же — и не мешал мне в моей работе.

К чести мэра, редкая пыль и паутина не бросались в глаза, поэтому назвать мой новый дом свинарником, несмотря на некоторые неудобства, всё-таки не поворачивался язык.

Потратив некоторое время на расстановку своего алхимического набора, я почувствовал себя намного спокойнее и увереннее. Великолепно! Осталось лишь заняться сбором свежих трав и приступить к приготовлению новых зелий, которые неизбежно шли в ход при моей работе.

Теперь уже ничего не мешало мне ходить налегке: при себе оставались лишь моё оружие, лёгкая неприметная сумка для сбора трав и всевозможные насущно необходимые бытовые мелочи вроде трутницы, рабочих записей и моего дневника.

Алхимик? Оккультист? Демонолог? В широком смысле — да, но я неоднократно ловил себя на мысли, что Клэрис не смогла, не успела или не захотела передать мне все знания, которыми обладала сама. Я был полезен ей и действовал, что называется, на подхвате, обладая тем приемлемым уровнем знаний, без которого была немыслима сама возможность моей работы. Кто знал, что всё так обернётся и я останусь один? Судьба? Провидение?

Несколько зелий, основной ритуал, несколько главных фраз, имена наиболее значимых демонов, немного теории, немного практики. Но и это — уже существенно выделяло меня среди многих. Выделяло нас. Звероловов.

Звероловы изготавливают и употребляют различные зелья, которые улучшают и усиливают их способности, влияют на других людей либо могут быть полезными как-то ещё. Чтобы заняться приготовлением зелий, необходимо выполнить два условия. Во-первых, необходимо найти укромное место, где Зверолову будет удобно разместить свой алхимический набор и варить зелья вдали от посторонних глаз. Там, где никто не сможет ему помешать. Во-вторых — необходимо иметь в наличии набор ингредиентов, требуемых согласно рецепту для приготовления зелья. Желательно — свежих. Можно даже сказать — весьма желательно.

В ходе своих странствий, Звероловы уделяют почти всё свободное время сбору трав и прочих составляющих для своих зелий. Для этого у них в наличии имеется специальная сумка. Сумка всегда при себе, поэтому Зверолов знает, каких трав у него не хватает, а каких предостаточно.

Существует великое множество разнообразных компонентов, встречаемых в самых различных местах. Одни из них достаточно распространены и встречаются повсеместно, в то время как другие редки и находятся только в особых местах или при особых условиях.

Одной из наиболее распространённых трав, применяемых Звероловами и прочими знающими людьми, является «Пурпурный бурьян». Это растение названо подобным образом из-за характерного красно-фиолетового окраса. Для подавляющего большинства людей — это самый обыкновенный сорняк, не представляющий ровным счётом никакого интереса. Для Звероловов же это — один из самых простых компонентов для зелий, встречаемый практически повсеместно.

«Сатанинская удача» — оранжевая трава, происхождение названия которой сокрыто мраком. Она может повстречаться где угодно, однако обнаружить её достаточно сложно, поскольку в большинстве случаев она увядает, так и не дожив до цветения.

Как нетрудно заключить из названия, «Водная дрёма» встречается вблизи рек и озёр. По легенде, она произрастает возле тех мест, где кто-либо утонул. Сравнительно распространённое растение, оно входит в состав большинства зелий и является основным компонентом для многих целебных отваров.

Белые цветы «Каменной слезы», также называемой «Каменным сердцем», часто встречаются среди гор и камней. Судя по всему, подобная почва благоприятна для этой травы.

У «Гвинлока», странного растения с непонятным названием — весьма отталкивающий запах и желтоватые цветы. Оно встречается исключительно в болотистой местности. «Гвинлок» долгое время просушивается, сохраняя свой неприятный запах, но этот компонент входит в состав наиболее сильных зелий.

Я использую эти растения для создания зелий, необходимых при моей работе.

«Дыханием Снии» называется отвар красноватого цвета, носящий имя Снии — женщины, жившей много столетий назад. Согласно легендам, она была одержима одним из низших демонов, наделивших её способностью лечить. «Дыхание Снии» позволяет Звероловам исцелять лёгкие ранения, регулярно получаемые ими в бою, или быстрее оправляться после посещения Храма Жертвоприношений, но у этого зелья есть и более сильная версия для тяжёлых ранений — «Прикосновение Снии». В обоих случаях основными компонентами зелья становились «Пурпурный бурьян» и «Водная дрёма»: разница заключалась лишь в концентрации и, как следствие, содержании ядов в отваре заговорённой воды.

Зелье с говорящим названием «Сонные глаза» представляет собой снотворное. Достаточно мощное, чтобы свалить с ног взрослого мужчину, сделавшего хотя бы глоток. Однако же, запах его всегда был неприятен, что делало употребление отвара в чистом виде непригодным, и его приходилось подмешивать в иное питьё. Для создания «Сонных глаз» мне требовались «Гвинлок», «Водная дрёма» и «Сатанинская удача».

Я слышал от Клэрис и о других, более редких зельях, рецепты которых она либо не знала сама, либо не спешила передавать мне. К примеру, «Туман памяти» — отвар с говорящим названием, стиравший из памяти человека события нескольких последних дней. Позднее — они возвращались: смутные, не такие яркие, как прежде. Словно бы всё пережитое происходило во сне. Другим особенным зельем можно было назвать «Глаза Азраима». Согласно поверьям Хареш-аль-Дорем, этот отвар был назван по имени демона, наделявшего людей зрением. Это зелье позволяло видеть предметы, недоступные обычным зрением, но, вместе с тем, серьёзно отравляло даже привычного к ядам Зверолова из-за входившей в его состав «Серпентики» — крайне редкой травы, уступавшей в этом отношений, пожалуй, разве что «Змеиному языку».

Однако все эти зелья играли в нашем нелёгком ремесле вспомогательную роль, в то время как главным рабочим инструментом в арсенале Зверолова неизменно оставался «Душехват», в состав которого входили две порции «Гвинлока», одна порция «Сатанинской удачи», две порции «Водной дрёмы» и две порции «Каменной слезы».

Наиболее важное зелье, используемое Звероловом, оказывало эффект медленнодействующего яда, ввергая принявшего в состояние временной смерти. Благодаря этому появляется Дан-эн-Нян, демон-переносчик душ, которому Зверолов приказывает отнести его в Храм Жертвоприношений. После завершения ритуала — демон возвращает его душу в тело, которое ещё не успело остыть. Чтобы плодотворно использовать зелье — Зверолов должен находиться возле тела жертвы насильственной смерти, с чьей душою он собирается говорить в Храме. Если разговор состоялся — он не может быть повторён, поскольку демоны достаточно раздражительны и повторная просьба может привести их в ярость, за которой последует гибель самого Зверолова.

Также Зверолову необходимо найти место, в котором другие люди не смогут его найти во время проведения ритуала. В ходе путешествия в Храм Жертвоприношений — тело Зверолова остаётся совершенно беззащитным, в то время как вокруг происходят события, которые не могут показаться обычным людям естественными. Не говоря уже о том, что случайных свидетелей насторожит присутствие трупов в комнате Зверолова. Поэтому Хареш-аль-Дорем выполняет подобный ритуал в запертом подвале или глубокой пещере.

Эти прописные истины Клэрис заставила меня выучить назубок и повторять раз за разом, чтобы даже в мыслях не ошибиться в мелочах. Поскольку за любую свою ошибку Хареш-аль-Дорем платит страшную цену. Именно поэтому мы уделяем огромное внимание подготовке к нашему главному ритуалу: ритуалу Вхождения в Храм Жертвоприношений.

Каждый Зверолов носит на своём теле специальные татуировки, являющиеся своего рода опознавательными метками и защитными оберегами от сил, с которыми ему приходится иметь дело. Это — первое необходимое условие, без которого Зверолов не сможет практиковать многие свои способности, в частности — отдавать приказы демонам, используя их язык в своих ритуалах и, в частности, осуществлять переходы между миром живых и миром мёртвых.

Для того чтобы получить возможность поговорить с жертвой насильственной смерти, Зверолову необходимо раздобыть её тело. Поместив тело в безопасное место, где Зверолова никто не побеспокоит, он должен приступить к приготовлению зелья «Душехват». После того как Зверолов выпьет это зелье, — начинается ритуал вхождения в Храм. Необходимо помнить, что Зверолову не следует посещать Храм прежде, чем он будет обладать достаточной информацией для идентификации жертвы.

Если он неправильно определит принадлежность жертвы, сбитый с толку демон может разгневаться и убить его. С каждой душой можно поговорить только один раз, поскольку требовать от демона совершения повторного вызова — слишком опасно: демоны вспыльчивы и легко приходят в ярость. Чтобы демон принёс душу мёртвого человека из Царства Забвения — Зверолов должен принести жертву, указав при этом сведенья, необходимые для поиска. В первую очередь Хареш-аль-Дорем должен выбрать правильную комнату, картина на входе в которую соответствует характеру гибели жертвы. Что интересно, комнаты для вызова душ тех, кто погиб собственной смертью, — не существует.

В комнате — он должен пролить свою кровь на три алтаря, открывающие ему путь в Зал Откровений, где он и узнает, удался ли вызов или нет. Раны, полученные душой Зверолова в ходе ритуала — стигматы Хареш-аль-Дорема — остаются с ним на всю оставшуюся жизнь. Иногда — боль затихает, иногда — усиливается, но, так или иначе, раны на руках дают о себе знать, периодически открываясь, отчего Звероловы вынуждены носить перчатки.

Провал ритуала, в большинстве случаев, означает смерть Зверолова, хотя иногда он может «всего лишь» отделаться адской болью и увечьями, сохранив, несмотря на это, жизнь и рассудок.

Определившись с характером смерти жертвы, Зверолов должен определить принадлежность жертвы при помощи трёх Алтарей: Алтаря Знака, Алтаря Пути и Алтаря Демона.

Ритуал у Алтаря Знака, помимо крови Зверолова, требует знания звёздного Знака, под которым родилась жертва. Всего их четыре. Согласно легенде — это имена четырёх демонов, спустившихся на Землю, чтобы помочь людям её заселить. Каждый знак соответствует трём месяцам года. Вот они: Норвед, «Звездочёт», которому соответствуют декабрь, январь и февраль; Лертьян, «Пастырь снов» — март, апрель, май; Таланос, «Ткач времени» — июнь, июль, август; Рефен, «Кузнец судеб» — сентябрь, октябрь, ноябрь.

Далее следует Алтарь Пути. Путь — это стремления и желания, составляющие душу человека. Чтобы отыскать душу — необходимо определить, что на жизненном пути было для неё наиболее приоритетным. К примеру: Богатство, Любовь, Знания, Вера, Власть или Слава.

Назвав правильные слова и напоив жертвенный сосуд Алтаря Пути собственной кровью, — Хареш-аль-Дорем должен приблизиться к Алтарю Демона. Здесь — Хареш-аль-Дорем должен назвать имя демона, которому приказывает принести душу. Звероловы могут обратиться только к одному из двух. Дан-эн-Нян — «Переносчик душ», приходящий за душами умирающих смертных. Он доставляет души из Царства Забвения в Зал Откровений и после, по завершении ритуала, забирает их обратно. Обычно Звероловы пользуются только этой услугой. Маргет-эн-Дрият — второй демон, «Дарящий жизнь». Согласно некоторым легендам, он может не только перенести душу, но и вернуть её в давно мёртвое тело, вдохнув в него насильственно прерванную жизнь обратно. Впрочем, этот демон — крайне опасен и раздражителен, и неизвестно, выжил ли кто-нибудь после попытки его призвать, не говоря уже об эффективном использовании данной возможности. Поэтому — Звероловы не пытаются призывать его без очень веских причин.

Если Хареш-аль-Дорем завершил свой Обряд Жертвоприношения, обойдя все Алтари, пожертвовав кровь и назвав необходимые слова, — открывается дверь, ведущая в Зал Откровений. Если всё верно, Зверолов сможет переговорить с призванной им душой. Если же нет — демон может просто его погубить.

Но даже если душа явилась на зов, Зверолов не должен забывать о времени: мало того что оставшееся без присмотра тело будет беззащитно, чем дольше Хареш-аль-Дорем находится в Храме Жертвоприношений, тем меньше шансов, что он успешно вернётся обратно. Закончив разговор, он должен приказать Дан-эн-Няну отнести его обратно и вернуть в остывающее тело, пока ещё не стало слишком поздно.

На протяжении всего ритуала, начиная с момента принятия зелья и до момента возвращения, — Хареш-аль-Дорем должен безукоризненно произносить необходимые ему слова и предложения на Демонике. Ошибившись хотя бы одним словом, формулировкой или интонацией — он может навлечь на себя беду…

…Что ж, составив предварительное впечатление о ситуации в целом и мэре в частности, я решил решать возникающие проблемы по мере поступления, чтобы не множить хаос в своей голове.

Новый дом полностью устраивал меня — за исключением одного: на входной двери не было замка, и мне необходимо было достать его во избежание неприятных сюрпризов.

Похищенный труп гробовщика, бурлящие колдовские зелья, ожившие тени на стенах, бьющийся в припадке на грязном полу Зверолов, летающие и перемещающиеся без посторонней помощи предметы, светопреставление и прочие чудеса вокруг, увиденные посторонними, могут привести лишь к одному: пеньковой верёвке на шее и выбитому из под ног бочонку.

Следовательно — предосторожностями следовало озаботиться в первую очередь. Затем — мне необходимо было собрать травы, необходимые мне по рецепту, раздобыть как можно больше сведений о Роджере Данкомбе, с которыми я потом смогу отправиться в Храм и разузнать, что же случилось на самом деле.

Естественно, мне также необходимо будет выкрасть его тело, а до этого пораспрашивать людей, в первую очередь — доктора Бейкера, осмотревшего тело Элеанор. И посетить место преступления.

Честно говоря, логика и сообразительность никогда не были моими сильными сторонами, несмотря на то, что мне постоянно приходилось заниматься расследованиями убийств. Но я всё равно прикладывал все силы для поиска и наказания тех, кто не достоин того, чтобы жить.

Окончив свои домашние приготовления, я вышел на улицу. Судя по всему, прошло уже достаточно времени для того, чтобы мэр обратился к горожанам со своим сообщением. Разумеется, вряд ли у него хватило бы ума созвать в позднее время всех местных жителей, но, как я полагал, новость о расследующем убийство чужаке, переданная нужному кругу лиц, должна была разлететься в подобной глухомани довольно быстро.

Размеренно трещавшие уличные факелы вели неравную борьбу с окружившим их мраком, и, несмотря на трели сверчков и крики редких птиц, — было сложно сказать, поздний сейчас час или ранний. Обычно жители подобных захолустных городов, фактически — деревень, вставали ни свет ни заря. Подтверждением тому был уже ставший знакомым стук кузнечного молота. Пойдя на звук, я сделал глубокий вздох, ощутив в воздухе прохладу, царившую после недавнего дождя.

«Эшафот», «Монастырь», «Городские ворота» — подсказывал очередной указатель при ближайшем рассмотрении. Прошлый раз мы пришли к дому немного иным маршрутом и ранее я не увидел его или же просто не обратил на него внимания.

Улицы по-прежнему были в целом безлюдны, хотя слабое оживление всё-таки наблюдалось. Редкие нерасторопные горожане без особой охоты направлялись по своим повседневным делам, прерывая свой шаг лишь для того, чтобы бросить настороженный взгляд на постороннего незнакомца, какие, надо полагать, захаживали в эти края не так уж и часто. Вскоре моему взору предстал встреченный ранее человек, наносивший методичные удары по раскалённой болванке, в которой безошибочно угадывались очертания будущего меча. Несколько изготовленных ранее образцов располагалось возле обдающего жаром горна, а неподалёку от наковальни был заготовлен чан с водой.

Крепкий, широкоплечий, с обильной рыжей бородой, в заскорузлой практичной одежде и дублёном рабочем фартуке поверх неё — мужчина смотрелся вполне типично для городского кузнеца. Заметив моё появление, он прервал своё монотонное занятие, наградив меня неприязненным взглядом, совмещавшим безучастность с презрением.

— А-а, сам мистер Фэрпойнт? — выдавив из себя улыбку, напоминавшую звериный оскал, ехидно осведомился он. — И что же я могу для вас сделать?

— Ну, раз уж вам уже известно моё имя, давайте для начала познакомимся поближе. Расскажите мне о себе, — начал я, стараясь, насколько это было возможно, завязать доверительную беседу.

— Что ж… Меня зовут Джон Кобб, и я, как вы думаю, заметили — местный кузнец. Что-нибудь ещё? — с нескрываемым раздражением в голосе уточнил он.

— Как долго вы живёте здесь? — стараясь поддерживать ранее заданный тон «непринуждённой беседы», продолжил я.

— Я здесь родился и прожил всю свою жизнь, кроме тех пяти лет, что я был солдатом удачи. Похоронят меня тоже здесь, — всё так же раздражённо бросил кузнец.

— Почему вы не уехали из города, как это сделали другие? — настойчиво продолжая игнорировать его грубый тон, я, между тем, осматривал этого человека, в то время как он изучал меня. Как смотрят друг на друга два повстречавшихся волка, решая, стоит ли им разойтись или сцепиться.

— Да, то, что большинство жителей уехало отсюда за последние десять лет, — правда. Урожаи становились всё хуже и хуже, солнца мы не видели уже чёрт знает сколько, а животные постоянно заболевают какими-то странными болезнями. Пять лет назад — я и сам собирался уехать. Но Мэри умерла, и куда-либо уезжать — стало бессмысленно. Всё равно, я хотел уехать, только чтобы ей стало лучше. Бедная Мэри… — мужчина вздохнул и в его доселе пылавших неприязнью зелёных глазах — тоска и печаль по перенесённой утрате смешались с болью от ещё живущей любви.

— Что с ней случилось? — стараясь проявить как можно более участия, с сочувствием в голосе поинтересовался я.

— Я не знаю. В конце концов, что я в этом понимаю? Моё дело — кузница. Править подковы, да ковать вилы, косы и оружие для городской стражи, — словно бы не замечая меня, ответил следом Кобб, и, в какой-то момент, его крепкий уверенный голос сильного человека на миг дрогнул под тяжестью нахлынувших воспоминаний. — В какой-то момент она просто плохо себя почувствовала. Доктор пытался её спасти. Даже старая ведьма давала ей свои травы. Но к лету она умерла. Детей у нас никогда не было, так что, по крайней мере, никто не остался сиротой, верно? А когда умерли родители Роджера, я взял его на воспитание. Здесь, в своей мастерской, я учил его, пока не произошло это ужасное событие…

Наконец-то, картина начала несколько проясняться. Во всяком случае — слова Джона объясняли его поведение. Но задать вопрос лишний раз — всё равно не мешало.

— Скажите, почему вы так недружелюбны? Вы ведь даже меня не знаете, — прямо и откровенно уточнил я, уже предчувствуя возможный ответ кузнеца.

— Вы спрашиваете меня, почему?! — словно бы поражаясь моей наивности или наглости, воскликнул мужчина. — Вы начинаете расследовать убийство уже после того, как за него повесили человека! И вы — не собираетесь искать ничего нового!

Гнев мужчины словно бы передался окружавшей его природе. Небеса сотряслись от неожиданного раската, и с мрачных высот на грешную землю обрушился нарастающий ливень. Только этого опять не хватало. С другой стороны — это словно бы несколько поумерило его пыл. Переведя дух, Джон взял себя в руки и нашёл в себе силы продолжить уже спокойнее:

— Я знаю, зачем вы здесь. Мэр — просто боится, что он совершил ошибку, и поэтому послал вас, чтобы вы — сфабриковали доказательства его правоты и предъявили их людям. Тот факт, что беднягу повесили без суда и следствия, будет просто забыт. Так что делайте то, за что вам заплатили ваши тридцать серебряников, и, быть может, как говорит мэр: «Мы снова сможем жить спокойно».

Конечно же, я давно научился хорошо контролировать свои мысли и чувства. Ровно настолько, чтобы они не затмевали разум, мешая работе. Но, тем не менее, мне было крайне неприятно выслушивать подобные слова из уст человека, который на первый взгляд показался мне вполне заслуживающим доверия: несколько простой и грубоватый, он прямо говорил в лоб то, что думает, не скрываясь за лицемерными эвфемизмами. С другой стороны, его негодование и подозрение нельзя было назвать беспочвенными.

— Возможно, вы ошибаетесь… — мои слова заглушил очередной раскат грома, сопровождавшийся яркой вспышкой, на миг придавшей яркие краски этому унылому серому миру, но Кобб находился поблизости и всё-таки разобрал сказанное.

— Правда? Вам придётся доказать мне, что вы — не наёмная шавка, верно? Буду рад вас выслушать! — перекрикивая гром, пробасил кузнец, по-прежнему не приглашая меня укрыться от дождя под своим рабочим навесом. — У вас всё? Вы отнимаете у меня массу ценного времени, когда я и так вынужден работать не покладая рук. Мэр привёл новых солдат из Йорка, гарнизон удвоили и, как видите, ко мне поступил весьма большой заказ. И день, и ночь тружусь над новыми мечами и алебардами.

— Не совсем, — уже строже отрезал я, давая понять, что хоть я и не могу прямо сейчас предоставить Коббу подтверждение своих заявлений, отвязаться от меня так просто у него всё равно не получится. — Прежде всего, у меня ещё остались вопросы, на которые я хотел бы получить ответы. Ведь если вы действительно заинтересованы в серьёзном расследовании, вы должны мне в этом помочь, верно?

Мужчина тихо процедил что-то, советуя мне отправиться в своих поисках по некоему заведомо безнадёжному ориентиру, и, несмотря на то, что конец его фразы был заглушён новым раскатом, — общий смысл оставался для меня понятен. Что ж, пока стерпим. Но — ненадолго.

— Я хотел бы побольше узнать о местных жителях, — будто бы не расслышав его последние слова, продолжил я играть в дурачка. Посмотрев на меня некоторое, Кобб сплюнул в сторону, устало промолвив:

— Как вы сами уже знаете, немногие из нас решили здесь остаться… Вы, должно быть, уже хорошо пообщались с мэром — ведь это он вас сюда пригласил, значит, вы, наверное, друзья. Но я скажу вам одну вещь. Можете рассказать ему. Мне — всё равно. Мэр — самый большой ублюдок на этой проклятой земле! Он повесил бедного мальчика, даже не разобравшись, виновен тот, или нет! Послушайте меня внимательно… Если он даст мне хоть малейший повод, — я убью его, и мне всё равно, что будет дальше. Терять мне больше нечего.

— Ясно. Я понял, — кивнул я. Несмотря на то, что исходящая от Джона угроза была адресована мэру, — мне пришлось с лихвой ощутить её на себе.

— Потом — сюда приехала его молодая жена. Хелен, — уже более спокойно продолжил Кобб. — Она была милой девочкой, и очень жаль, что она связала свою жизнь с таким подонком. К счастью, в постель ей с ним ложиться не приходилось…

Поймав мой несколько недоумённый взгляд, кузнец пояснил:

— Она была для него несколько старовата, если вы понимаете, о чём я. Проклятый извращенец… Сам я, конечно, ничего не видел — но об этом всем известно.

— И что же известно всем? — слегка приподнимая бровь, настойчиво осведомился я, ожидая услышать в последующем ответе подтверждение своей ужасной догадки.

— Ну, говорят, что мэр любит маленьких детишек. Особенно чужих, — брезгливо поморщившись, поведал Джон. — Думаю, это имеет отношение к тому спору, что произошёл у них с доктором. Доктор… Хороший человек. Но за последний год он сильно изменился. Когда-то он был очень жизнерадостным человеком. А теперь стал совсем мрачным. Впрочем — не он один…

Красноречиво оглядевшись вокруг, кузнец поцокал языком и продолжил:

— Доктор может вылечить сломанную кость, но если заболел серьёзно, то лучше обратиться к травнице. Старуха Мод — слегка не в своём уме, но она помогла уже многим из нас. И, надо сказать, что доктор Бейкер этим не особенно доволен. Говорят, Мод может и навредить больному, но мою жену она избавила от ужасных болей, поэтому я не могу сказать о ней ничего плохого. У реки вы можете встретить Саймона. Это брат моей жены. Он приехал сюда, когда она заболела, и остался здесь. Впрочем, думаю, что он скоро отсюда уедет…

Тем временем дождь постепенно начинал затихать.

— Так, кто у нас ещё есть? — припоминая, задумался Кобб. — Ах да, Харрелы! Харрел — настоящий чокнутый сумасшедший, будьте с ним осторожнее. Ему вечно мерещатся какие-то голоса, а ещё он жутко жаден до денег, которых у него отродясь не было. За деньги он сделает всё, что угодно. Но они редко у него водятся. Жизнь его жены — настоящий ад, потому что он либо болтает о деньгах, либо пьян, как свинья. Эта мразь не раз поднимала на неё руку. Я даже как-то раз попытался вправить ему мозги и пригрозил, что если он снова тронет её хотя бы пальцем, то ему придётся иметь дело со мной. Но тот нажаловался мэру, а мэр навёл на меня городскую стражу. Впрочем, что они мне сделают? Единственный кузнец на всю Богом забытую округу…

«Да уж. Интересные нравы царят в этом городе», — отметил я про себя, поспешно уточнив:

— Кто-нибудь ещё?

— Улицы патрулируют стражники. Большую часть из них — мэр привёз сюда после этих исчезновений. Стражники — хорошие честные люди, но они злятся, что оказались в этой дыре. Иногда они заходят ко мне поболтать. А ещё у нас есть монахи. Живут в монастыре над городом. Странные люди. Раньше они вели себя, как все бенедиктинцы, но превратились в настоящих сектантов. Они даже носят серые одежды вместо чёрных! Монахи никого к себе не пускают, а в городе, время от времени, появляется их шпион. Говорят, что доктор несколько раз бывал в монастыре. А больше о них никто и ничего не знает. Они живут только для себя. Сомневаюсь, что вы сможете у них хотя бы причаститься, — выразительно скривив губы, кузнец пожал плечами и пробасил. — Что ж, может я кого и забыл — но вы сможете встретиться с ними самостоятельно.

— Что вы думаете об убийствах? — наконец перешёл я ближе к делу, мотая на ус всё ранее услышанное. Малость притихший огонь в глазах Джона после этих слов запылал с новой силой.

— Ну, во-первых, я советую вам попридержать язык, поскольку мне известно только об одном. Тела Греера и его жены так и не нашли. Кто знает, может быть, они просто также тихо покинули город, как и появились, а чтобы запутать нас — оставили несколько окровавленных клочков одежды. Они были странными. В большей степени язычниками, чем добрыми христианами. Подолгу пропадали в лесу и занимались разными непонятными вещами, — с решительным напором начал Кобб. — А во-вторых, я не знаю, зачем вам слушать то, что я скажу. Вы всё равно убеждены, что это сделал гробовщик. Беднягу Роджера обвиняли даже в неурожае, болезнях скота и других неприятностях. Чего ещё ожидать от этих людей? Но кое в чём я уверен. Самая большая опасность — не прячется где-то в кустах. Нет. Самая большая опасность — исходит от этого труса, мэра, который повесил невиновного человека только потому, что иначе ему пришлось бы, чёрт возьми, объяснять людям, почему он не может найти настоящего преступника. Он — самая большая опасность этого города!

— Так вы считаете, что Данкомб этого не делал? — в очередной раз для ясности уточнил я.

— Как вы можете спрашивать такое?! — гневно выпалил Джон. — Конечно же, он этого не делал! Они с Элеанор собирались пожениться и уехать отсюда. Я даже учил его кузнечному делу, чтобы он мог найти себе работу. Эта казнь была просто преступлением! Запомните мои слова: ещё прольётся из-за этого кровь. Он был таким молодым… В сентябре ему всего лишь исполнилось бы девятнадцать!

«Так, значит, в сентябре», — отметил я про себя. Кое-что, необходимое для проведения ритуала, я знал уже наверняка.

— Есть ещё кое-что, что меня интересует, — желая потихонечку закруглять этот без сомнения полезный, но при этом прилично затянувшийся разговор, деликатно заметил я.

— Итак, что ещё вы хотите узнать? — с вымученными нотками в голосе осведомился кузнец.

— Мне нужен замок на дверь, — перешёл я, наконец, к наиболее насущной и прозаичной стороне своих текущих проблем.

— Да, мэр об этом говорил, — с равнодушием констатировал мужчина. — У меня есть такой, но я использую его сам. К несчастью для вас, я потерял ключ от своего старого замка, поэтому использую этот.

Казалось бы, на ровном месте — удача вновь начинала мне изменять.

— А если я найду ключ? — с надежной в голосе взглянул я на Джона.

— Тогда — я с радостью отдам вам замок, — издевательским тоном заверил тот. — Предупреждаю, это будет нелегко. Я потерял его где-то среди озёр, близ болота, когда ходил по делам к травнице. Вполне возможно, что он лежит на дне одного из них. А если вы и найдёте его, то скорее утонете, чем его вытащите. Что ж, попробуйте, если хотите. Погибнете — слёз лить не буду.

— Всего хорошего, — коротко попрощавшись, я начал отходить. Не пожелав мне в ответ ничего вслух, Джон Кобб проводил меня красноречивым взглядом, вскоре возобновив прерванную работу. Дождь, к тому времени, почти стих и лишь редкие капли продолжали срываться с небес, стекая вниз по моему капюшону.

Что ж, вспыльчивый человек, не следивший за своими словами, как ни странно, оставил за собой в целом положительное впечатление. Молодой Роджер Данкомб, о котором Кобб заботился, как о родном сыне, — фактически был его родственником, и ненависть кузнеца к мэру была мне предельно ясна. Но убедить Джона в том, что я — не покорная марионетка в руках мэра — я не мог. Во всяком случае — пока.

Проследовав дальше по улице, я оказался на главном, по всей видимости, перекрёстке в городе, где, как уже было сказано ранее, по-соседски располагались таверна «Разбитый кувшин» и сравнительно скромный дом городского мэра, смотревшийся на фоне окружавших невзрачных домишек местных горожан настоящим особняком. У этого дома имелись собственный двор с большими запасами дров, курятник, сарай, да и в целом он выглядел вполне себе достойно. В сравнении с предоставленной мне халупой — вне всякого сомнения.

«Проклятый извращенец». Кхм. Разумеется, это тоже было достойно моего внимания, но, во-первых, в настоящий момент я был занят расследованием другого дела и не мог браться за всё и сразу. А во-вторых, несмотря на убеждённость кузнеца, я не мог бездоказательно обвинять пусть даже и неприятного лично мне человека, полагаясь на одни лишь слухи и сплетни. Если верить всему, что люди говорят обо мне у меня за спиной — можно было решить, что я завтракаю грудными младенцами. Разумеется, «никто не видел» — но «это все знают».

Вместе с тем, сейчас передо мной стоял выбор: куда отправиться дальше? По логике вещей, следовало заглянуть к доктору Бейкеру, но я не был уверен, что он уже открылся и ведёт приём. Для верности — можно было переждать. Можно было бы отправиться на эшафот и постараться выкрасть тело, но проводить ритуал без сваренного зелья — было просто невозможно, а без замка на двери — опасно. В то же самое время, скитаться по болотам в поисках ключа или собирать травы в такую темень — тоже было преждевременно и рискованно, хотя я и понимал: тело повисит некоторое время для острастки, но его могут снять в любой момент, поэтому откладывать дело в долгий ящик было нельзя.

Оставались таверна, в которой, судя по всему, уже начиналось оживление, мэр, к которому у меня ещё накопились незаданные вопросы, и место преступления, которое я в любом случае должен был осмотреть. Помедлив мгновение, я решительным шагом направился к дому мэра и собирался было постучать, как вдруг заметил, что входная дверь слегка приоткрыта. Я осторожно распахнул её — хорошо смазанные петли не издали ни скрипа.

Убранство временно предоставленного мне жилища — не шло ни в какое сравнение с убранством дома Филиппа. Бочонки с вином; кованые дубовые сундуки; мешки с зерном; красивые резные шкафы из красного дерева с рядами дорогостоящих книг; широкий добротный стол с лакированными, обтянутыми красным шёлком, стульями; изукрашенный растопленный камин…

На стенах красовались дорогие полотна, содержавшие известные сюжеты евангельской тематики: Спаситель и Магдалена, Тайная вечеря, Богородица с Младенцем.

Посредине помещения был расстелен узорчатый ковёр — широкий, как стена моего нового дома. В центре стола располагался графин с кроваво-красным вином. Неподалёку от входа находилась иная дверь, в то время как напротив неё была лестница, уходившая наверх.

Не замечая меня, девушка в платье служанки занималась уборкой дома, ползая по дощатому полу с щёткой в руке.

— Кхм-кхм, — деликатно, но достаточно громко кашлянул я, стараясь привлечь её внимание. Не ожидавшая моего внезапного появления, девушка опрокинула ведро, и мутная вода разлилась на пол, в мановение ока промочив дорогой ковёр. Судя по всему, по моей, пусть и косвенной, но вине — теперь её ожидал совершенно не тёплый разговор с хозяином. Однако же в данный момент она не столько, по всей видимости, волновалась об этом, сколько была взволнована и напугана моим внезапным появлением. Казалось, она была готова закричать. Я сделал осторожный шаг вперёд и вскинул руку, желая остановить и утешить её, тихо произнося:

— Прошу прощения. Не беспокойтесь, я скажу вашему хозяину, что это была моя вина. Господин мэр дома?

Несколько успокоившись и переведя дух, девушка промолвила с облегчением:

— А, так вы и есть тот самый мистер Фэрпойнт! Добрый день, сэр! Хозяин говорил мне о вас, на тот случай, если вы захотите сюда прийти. В настоящий момент его нет в доме. Скорее всего, он снова пропадает в таверне у Моллинза, узнаёт последние слухи. Сегодня — все разговоры только и ходят, что про вас! Чем я могу вам помочь? Ой!..

Словно бы не сразу сообразив, что недавно произошло, девушка поспешно начала избавляться от последствий, образовавшихся после опрокинутого ведра. Да, слухи здесь, как оказывается, разлетались даже быстрее, чем я думал. Вместе с тем, привлекал внимание ещё и тот факт, насколько непривычно доброжелательно и словоохотливо обратилась ко мне служанка. Чувствовалось, что дело тут не просто в распоряжении мэра. Характер? Или просто нехватка общения?

— Кто вы? — решил я начать с простого вопроса.

— Меня зовут Эмма, я служанка у Сент-Джонов, — решительно начала девушка, но, вопреки моим ожиданиям, на этом её ответ не закончился. — Мне двадцать три года, девять из которых я провела вместе со своей госпожой. Её семья взяла меня к себе, когда моя мать умерла в госпитале Сен-Жиль, в Мелдоне. А когда госпожа вышла замуж за мэра этого города — мы переехали сюда. Надо сказать, что жизнь в большом городе мне нравилась намного больше, но я люблю свою госпожу, поэтому с радостью последовала за ней. Я не жалею об этом… Но этот город — просто ужасен!

Вот так раз: в ответ на обычный, казалось бы, вопрос — я получил слишком много неожиданной информации, включая такие детальные подробности, которые, в данный момент, не показались мне важными. Впрочем, сама по себе — информация не бывает бесполезной: вопрос в том, где и как её возможно применить.

Казалось, у Эммы давно не было свежих ушей, с которыми можно было откровенно поговорить, пожаловавшись на свою жизнь. Хотя я и ценил всякую помощь следствию, я старался оценивать ситуацию трезво, и подобная излишняя доверчивость показалась мне действительно странной.

— Что вы можете сказать о местных жителях? — продолжил я, заранее ожидая получить столь же эмоционально насыщенный ответ. И, надо сказать, что в этот раз я не ошибся.

— На самом деле, у меня нет времени, чтобы с ними разговаривать, — с печалью в голосе посетовала девушка. — Моя госпожа Хелен — просто великолепна. Вы сами это поймёте, когда узнаете её получше. А мой господин — очень строгий и не очень-то меня любит. Госпожа несколько раз брала меня к старой женщине, живущей у болота, но я не понимала, о чём она говорит. Она меня пугает! Иногда я отношу что-нибудь на починку мистеру Коббу. Это наш кузнец. Или беру у доктора Бейкера книжки для госпожи. А к рыбаку Саймону я хожу за рыбой…

На миг — лицо девушки расцвело, приняв мечтательное выражение.

— …Это мне — больше всего нравится, — призналась она. — Иногда я встречаю мистера Лимси и его сына. Мистер Лимси — хороший, достойный человек, а его сын — мерзкий хулиган! Даже не верится, что он — может быть сыном такого человека!.. Господи, кажется, я заболталась! Вы ведь никому не скажете? — с резким волнением в голосе, взмолилась Эмма.

— Конечно, нет. Вам не стоит беспокоиться, — поспешно заверил я, переходя наконец к наиболее актуальному в настоящий момент вопросу. — Что вы думаете об убийстве?

Недавно цветущее от благодарности лицо девушки вмиг помрачнело, сделавшись бледнее простыни.

— Извините, я не могу об этом говорить, — взволнованно пролепетала она. — С того дня я не могу нормально спать и боюсь одна выходить в город.

— Но убийца, скорее всего, уже мёртв, — произнёс я, продолжая наблюдать за её реакцией.

— «Скорее всего?» — с сомнением повторила Эмма. — Простите, я не хочу показаться грубой, но, по словам моей госпожи, убийца всё ещё на свободе. И я с ней абсолютно согласна! Не знаю, кто это сделал, но это точно был не Роджер Данкомб.

Что ж, если не только собственная служанка, но даже и собственная жена Филиппа не верила в виновность Роджера — что можно было сказать про остальных? Положение мэра можно было назвать незавидным. Как, впрочем, и моё, до тех пор, пока я не нашёл бы способа доказать горожанам, что не действую с ним заодно, а заинтересован в серьёзном расследовании.

Поблагодарив разговорчивую служанку, я тепло попрощался с нею, в очередной раз попросив не переживать из-за испорченного ковра, обещав взять вину за случившееся на себя.

Милая приятная девушка. Не часто люди ведут себя со мной так открыто и вежливо.

Снова оказавшись на улице, я решительно направил шаг в сторону «Разбитого кувшина». Вид таверны не поражал оригинальностью ни снаружи, ни внутри. Камин, прилавок, столы, скамьи, простая посуда, винный погреб, нехитрые картины в дешёвых рамах, тучный трактирщик, хмельные и шумные завсегдатаи. Судя по большой высыхающей луже, на полу даже недавно что-то разлили. Но, тем не менее, судя по всему, это было наиболее популярное место в городе, пусть даже и не блиставшее широким выбором доступных развлечений.

В момент моего появления, собравшиеся несколько притихли. Угрюмые бородатые горожане, прервав свои насущные разговоры, смотрели в мою сторону неодобрительно и с вызовом. Мужчина за стойкой неторопливо потирал массивную пивную кружку о край своего рабочего фартука, изучающе разглядывая меня с головы до ног.

— Здравствуйте. Желаю вам приятного аппетита, — обратился я ко всем собравшимся. Кто-то неодобрительно фыркнул, что-то проворчав себе под нос, остальные промолчали.

— Покорнейше благодарю, вам того же, — учтиво промолвил единственный благовоспитанный посетитель: одетый скромно, но опрятно, он мог бы легко сойти за человека обычного происхождения, если бы не утончённо-благородные черты с печатью образования на лице и дорогой перстень на правой руке, в которой он сжимал пивную кружку. Кивнув вежливому человеку, я огляделся, обнаружив за одним из крайних столов мэра, восседавшего в гордом одиночестве. Барабаня пухлыми пальцами холёной руки по столу, он подманил меня, приглашая присесть неподалёку. И я уже было сделал первые шаги в его сторону, в то время как чья-то немытая рука легла мне на плечо. Обернувшись, я обнаружил неопрятного человека с безумным бегающим взглядом.

— Этот взгляд! Я вижу по твоим глазам, что ты тоже слышишь его! Мне это знакомо. Ты слышишь его, верно?! — мужчина был неприятен и на вид, но исходивший от него запах с лихвой выигрывал в этом своеобразном состязании.

— Да, да, я тоже его слышу, — смахивая руку, зачем-то подыграл я. Как вскоре оказалось — напрасно.

— И о чём он тебе говорит?! О деньгах?! Они мои! Ты понял меня?! Мои! — брызжа слюной, скрежетливым голосом завопил мужчина.

— Вообще-то, я не очень понял, что он говорил, — поспешно заверил я его, не желая участвовать в представлении этого балагана на глазах у присутствующей публики.

— Только Харрел может слышать его — и это хорошо! Очень хорошо! Все деньги достанутся Харрелу! Мне! Понимаешь?! А когда всё здесь станет моим, я, может быть, буду кидать тебе объедки со своего стола! — на последних словах — безумец неожиданно сорвался на такие ноты, что мои несчастные уши еле пережили этот звук.

— Какие деньги? Мне даже интересно стало, — припоминая недавно услышанное про этого человека, поинтересовался я.

— Даже и не смей думать об этом! — вконец срываясь на истерические нотки, запаниковал городской сумасшедший. — Они мои! Только мои!

Обведя взглядом собравшихся, Харрел обратился ко всем, пообещав:

— Если кто-нибудь захочет украсть мои деньги — он умрёт! Да! Если старого Харрела обманут, им не поздоровится!

— Не нужны мне ваши деньги. До свиданья, — наконец избавившись от общества этого шумного субъекта, я всё-таки сумел добраться до мэра.

— Не обращайте внимания, с этим старым дураком такое происходит регулярно. Что с больного взять? — отмахнувшись, Сент-Джон радушно продолжил. — Дорогой Николас, надеюсь, вы уже хорошо обустроились в своём новом доме? Как продвигается расследование? Если вам нужна моя помощь — только скажите.

— Ловлю вас на слове, — полушутя-полусерьёзно заверил я, присаживаясь напротив. — Для начала, я ведь по-прежнему недостаточно знаю о вас. Как давно вы занимаете пост мэра этого города?

— Ну, этим городом я управляю уже лет десять, и думаю, что неплохо справляюсь со своей работой, — не без гордости поделился Сент-Джон. — Родился я здесь, но некоторое время жил в Йорке. Кстати, вас мне порекомендовал один из тамошних друзей. Я много путешествовал и в одной из поездок привёз мою молодую жену… и её нахальную служанку.

После упоминания об Эмме, Филипп нахмурился, но вскоре продолжил привычным доброжелательным тоном:

— И представьте, оказалось, что семья моей жены родом из этого города. Они уехали отсюда всего сто лет назад. Так что получается, что она вернулась домой! Неудивительно, что ей здесь так понравилось.

«Понравилось? Кхм… Интересно», — с серьёзным сомнением отметил я про себя, продолжив выпытывать:

— Вы уверены насчёт убийств?

На этот раз голос мэра сделался несколько уставшим и вымученным.

— Вы уже знаете моё мнение, — словно бы нерадивому школьнику, напомнил Сент-Джон. — Как я изложил в письме, мы обнаружили у болота окровавленные клочья одежды. Попробуйте начать свои поиски там. Если вы найдёте их тела и доказательства того, что их убил Данкомб, то, значит, я был прав.

— Почти никто здесь не говорит про них, — деликатно заметил я. С одной стороны, пока что я не со многими-то и разговаривал, но, в то же самое время — это была чистая правда.

— Да, могу себе представить, почему. Они переехали сюда всего около года назад и не очень-то хорошо ладили с местными жителями. Кто-нибудь мог бы оставить их убийство без внимания — но только не я! — пафосно заявил Филипп. — Сейчас мы в безопасности, но от рук убийцы мог пасть любой житель города!

Сидевшие в таверне горожане отреагировали на этот возглас красноречивыми взглядами, выражавшими смешанные чувства. Сомнение, раздражение, неприязнь. Возможно, мне стоило продолжить разговор с Сент-Джоном, однако — в другой, менее людной обстановке.

— Ладно. Спасибо. Ну что же, если вы не против — я вернусь к делам, — улыбнувшись мэру и дождавшись утвердительного кивка, я поднялся из-за стола и направился к стойке, но, вспомнив о данном Эмме обещании, остановился, в двух словах обрисовав ситуацию. Естественно, мэр не был особенно доволен случившимся, но всего лишь раздражённо отмахнулся. А мне теперь предстояло знакомство с владельцем таверны.

— А, мистер Фэрпойнт, — с лёгкой усмешкой промолвил человек, протиравший пивную кружку. — А я всё ждал, когда увижу вас собственными глазами. Все дороги ведут в Рим, верно? В данном случае — в таверну. Итак, что вам нужно?

— Для начала — расскажите мне о себе и своей таверне, — предложил я.

— Я — владелец «Разбитого кувшина». Не смейтесь над названием. Это — лучшая таверна в окрестности! — с важным видом отметил мужчина, продолжив. — И, честно говоря, это — единственная таверна в окрестностях. А если серьёзно, то я живу здесь уже много лет, но собираюсь отсюда уехать, как и многие другие. Прибыль от таверны небольшая, а моя жена уже присмотрела нам местечко на восточном побережье. Я бы продал таверну и отправился туда хоть сейчас, да кто её купит?..

— Расскажите мне о местных жителях, — продолжил я, испытывая на себе недружественные взгляды, сверлящие спину. — Господин…

— Роберт Моллинз. К вашим услугам. Конечно, трактирщик должен знать о местных жителях больше, чем кто бы то ни было, — язвительным тоном согласился мой собеседник. — И так и есть на самом деле. Но вы — ничего от меня не услышите.

Поймав мой недоумённый взгляд, нетипичный трактирщик продолжил практически нараспев, будто читая молитву:

— В такие тёмные времена люди приходят в таверну, чтобы хоть немножечко развлечься. Почему я должен болтать об их делах? Нет, вы этого — не дождётесь. А если они рассердятся и перестанут ко мне приходить? Кто возместит мне убытки? Сомневаюсь, что это будете вы…

— Но я — расследую убийство! — возмущённо напомнил я.

— Какое ещё убийство? — лукаво сощурив голубые водянистые глаза, ухмыльнулся мужчина. — Убийца — давно уже повешен. Тут всё ясно.

— Вам что-нибудь известно о преступлениях? — сдержанно уточнил я, ожидая в очередной раз услышать язвительную колкость, однако же, к моему удивлению, в этот раз я получил, как мне показалось, вполне искренний ответ.

— Я плохо знал Грееров. Они сюда не ходили. Впрочем, я считаю что то, что случилось с девушкой, — ужасно, и мэр поступил правильно. Здесь и без сумасшедшего убийцы жизнь была не сахар. Вы только посмотрите на старика Харрела, — кивнув на уже знакомого мне неприятного субъекта, мужчина покачал головой, добавив более тихо и даже более деликатно. — Лучше спросите об этом у господина Лимси, нашего местного лендлорда. Сент-Джон хоть и мэр, но фактически — большая часть окрестных владений принадлежит ему. Включая участок Грееров.

Моллинз выразительно посмотрел на вежливого мужчину с перстнем на пальце, подтвердив мою невысказанную догадку.

— Что ж, спасибо и на том, — кивнул я ему, отходя прочь от прилавка.

— Угу, — буркнул тот, принимаясь за другую кружку.

Лендлорд следил за мной до того самого момента, как я приблизился к его столу и ещё не успел обратиться с просьбой разрешить мне присесть — начал разговор первым:

— Добро пожаловать, мистер Фэрпойнт. Это аристократическое имя, верно? Мне кажется, я его уже где-то слышал. Надо сказать, что на аристократа вы не похожи. Но о книге ведь не судят по обложке, верно? Почему бы вам не присесть…

— Премного вам благодарен, — совершенно искренне произнёс я, отмечая про себя столь редкую в наши дни деликатную учтивость собеседника. — Говорят, что почти вся земля здесь принадлежит вам, — констатировал я первым делом, усаживаясь напротив лендлорда.

— Да, это — правда. Я — Галфрид Лимси, самый богатый человек города, и мне принадлежит большая часть местной земли, — спокойно, без какого-либо гонора и даже с некоторой печалью в голосе признал лендлорд. — Но здесь — это не важно, друг мой. Я живу здесь со своим приёмным сыном Джоном. Он недавно вернулся из Оксфорда. Чёрная Смерть убила мою жену, так что мы живём вдвоём. Богатство ничего для меня не значит.

— Вы знали Грееров и Данкомба? — задал я вопрос в лоб.

— Я хочу подчеркнуть, что когда произошли оба этих ужасных события, я был далеко от Каворна, — тихим спокойным голосом уставшего от жизни человека, начал свой ответ Лимси. — Я совсем не знал Данкомба, так что не берусь утверждать, мог ли он это сделать или нет. О Греерах я тоже знаю мало, но, похоже, я один из тех немногих, кто с ними вообще разговаривал. Это были очень неприятные люди, но мне приходилось с ними общаться, поскольку они снимали один из моих домов.

И снова — никаких зацепок.

— Можете рассказать мне о них ещё что-нибудь ещё? — с надеждой попросил я.

— В общем-то, мне нечего о них сказать, — оборвав последнюю нить, подытожил Галфрид. — Вроде бы приехали откуда-то с севера. У нас они собирались провести остаток жизни. Любили гулять в глуши. На самом деле, они не сделали никому ничего дурного. Не сказал бы, что они были плохими людьми: скорее — просто нелюдимыми.

— Вы хорошо ладите с местными жителями? — не видя, в данный момент, пользы в дальнейших расспросах по существу, вернулся я к светской беседе.

— Я легко уживаюсь с людьми. К сожалению, этого нельзя сказать о моём пасынке. Если вы зайдёте ко мне домой здесь, в Каворне, — берегитесь его. К сожалению, он немного несдержан, так что старайтесь не раздражать его. Моллинз может налить вам доброго пива — единственного, что ещё приносит радость в этом проклятом месте. С мэром вы уже встречались. Кстати, у него очень милая молодая жена. Вы можете поболтать с рыбаком Саймоном, но я бы не советовал вам покупать у него рыбу. Я делаю это лишь от безысходности. А с остальными я общаюсь мало. Есть ещё доктор, но, в последнее время, он стал очень молчалив, — флегматично поведал Лимси.

Точно, доктор. Пожалуй, в эту минуту — я больше не мог выведать сколь-либо полезной информации, находясь в таверне, поэтому — пора было отправляться проведать Бейкера.

Лелея надежду, что доктор уже начал свой приём, я поднялся с места:

— А теперь, если вы позволите, прошу меня простить.

— Удачи вам в расследовании, мистер Фэрпойнт, — тепло пожелал лендлорд.

Душевно поблагодарив его за оказанное радушие, я спешно покинул трактир, продолжая ощущать на себе недоброжелательность остальных присутствующих.

Итак, Эмма показалась мне обыкновенной, открытой девушкой. Может быть, даже слишком откровенной для служанки. И, несмотря на то, что она оставила о себе хорошее впечатление, после разговора с ней я сильно сомневался в том, что она способна помочь мне в моём расследовании.

Роберт Моллинз, владелец «Разбитого кувшина», в отличие от неё, решительно не вызывал во мне положительных чувств и, более того, его озорной взгляд выдавал в нём мелкого жулика. Хотя под его нежеланием сотрудничать и демонстративным признанием правоты мэра могло скрываться и что-то большее. Судить об этом было слишком рано.

Но наибольшее впечатление на меня, безусловно, произвёл Галфрид Лимси: умный человек, на первый взгляд, показавшийся мне приятным джентльменом, который ничего из себя не строит. Для человека его положения — он слишком скромно одевался и вёл себя, не брезговал обществом простолюдинов, невзирая на то, что явно был образован и богат. Судя по всему, деньги портили не всех. Во всяком случае — заработанные честным путём.

Обогнув трактир, я проследовал вдоль журчащей реки и перешёл через грубый каменный мост. Разминувшись с угрюмым стражем, с серьёзным видом проследовавшим мимо меня с алебардой в руках, я двинулся дальше по тропе, петлявшей меж невысоких домов и многочисленных дворов. По сути, город Каворн действительно был не более, чем просто большая деревня. По крайней мере — так мне показалось на первый взгляд.

Однако же — двор Галфрида Лимси заметно выделялся среди серого унылого однообразия. Лишённый особых декоративных красот, двор, тем не менее, был довольно широк, совмещая в себе высокий добротный дом, сарай, хлев, курятник, парочку высоких деревьев, немалые запасы дров, бочек и разного хозяйственного инвентаря. В общем и в целом, здесь было чему позавидовать даже мэру, однако же — моё внимание привлекло кое-что другое. Вернее, кое-кто другой.

Высокий молодой сухопарый детина, сжимая в руках серый выщербленный меч, методично отрабатывал на битом чучеле приёмы фехтования. Естественно, я с первых же мгновений был уверен в том, кого именно я повстречал на этом дворе, и чего, по заверениям окружающих, следует ожидать от подобного молодого человека. Но, тем не менее, в моём расследовании мне могла пригодиться любая зацепка, а сложный характер Джона Лимси ещё не исключал возможности наличия у него полезной информации.

В любом случае, как мне казалось, я ничего не терял, поэтому решив, что доктор ещё немного подождёт, я тихо прошёл во двор, приблизился и поздоровался.

— Наконец-то! Кто-то ещё, кроме этих грязных крестьян! Что вам нужно? — вместо приветствия вымолвил молодой человек. Будь я моложе и несдержаннее, или, по крайней мере, повстречайся мне юный Лимси до того, как я познакомился с Клэрис и она научила меня контролировать собственные мысли, чувства и эмоции, — я с первых же его слов уже схватился бы за меч. Но теперь — я предпочитал проливать кровь подонков, а не тратить силы на идиотов.

Сделав зарубку в памяти, но временно прикусив нараставшее раздражение, я осторожно осведомился:

— Мне хотелось бы узнать кое-что о вас, сэр.

— Обо мне? — не в пример своему приёмному отцу, Джон Лимси не только был богаче одет, но и держался крайне надменно, разговаривая, в лучшем случае, снисходительным тоном с оттенком превосходства. — Меня зовут Джон Лимси. Отвратительное имя. Я получил его от приёмного отца. На самом деле, я оказался здесь случайно. Моя мать приехала сюда вместе с приёмным отцом, но, к сожалению, умерла от Чёрной Смерти, когда поехала в Лондон повидаться с подругой. Так что, как вы понимаете, я не по своей воле здесь застрял. Впрочем, я учился в Оксфорде и в будущем надеюсь переехать в более приятное место.

Судя по всему, молодой Лимси ожидал, что его слова произведут на меня должное впечатление, но, вместо этого, я сухо продолжил свой расспрос:

— Вы хорошо знаете местных жителей?

— Уважаемый, — поморщившись так, будто речь зашла о чём-либо дурно пахнущем, отмахнулся Джон. — Местные жители — это кучка примитивных селян, и я не желаю тратить время на разговоры о них.

Это начинало переходить всякие границы. Если поведение стражника у ворот я, во всяком случае, ещё мог как-либо понять и даже оправдать, — то в этот раз моё желание провести воспитательные процедуры со столь наглым и развязным юношей крепло с каждой секундой.

— Я хочу узнать, что вы думаете о преступлениях, — всё тем же предельно сдержанным тоном промолвил я.

— Насколько мне известно — дело закрыто. Гробовщик — получил по заслугам. Удивительно, но в этот раз наш безвольный мэр повёл себя достойно. А старые Грееры? На них наплевать. Но мне интересно, какое отношение вы ко всему этому имеете? — обратился он со встречным вопросом.

— Я веду расследование этого дела, по просьбе мэра, — не видя смысла утаивать этот, казалось бы, стараниями мэра ставший общеизвестным факт, ответил я. Судя по всему, молодой человек настолько мало интересовался происходящим в городе, что по-прежнему не был в курсе основных событий.

— Но здесь же не надо ничего расследовать! — с некоторым изумлением воскликнул молодой Лимси, разводя руками. — Правосудие свершилось. Послушайте моего совета и уезжайте прочь из этой богом забытой дыры, пока не умерли здесь со скуки.

Что ж… По всей видимости, этот человек не мог сообщить мне чего-либо полезного. Либо не захотел. Однако — за ним по-прежнему оставался один должок.

— Джон, вам никогда не приходилось слышать о том, что заносчивость — претит умным людям? — ненавязчиво, словно бы речь зашла о погоде, поинтересовался я.

Казалось, до рослого детины не сразу дошёл смысл сказанного, поскольку он целое мгновение раздумывал над сказанным, прежде чем лицо его сделалось пунцовым, и приёмный сын лендлорда гневно процедил:

— Что?! Следите за своими словами, сэр! Так разговаривать — вы можете с крестьянами, а не с человеком моего происхождения. Поскольку вы у нас новый человек, на первый раз я великодушно прощаю вам эту ошибку… Если вы сейчас же заберёте свои дерзкие слова обратно и принесёте извинения.

— Ранее вы упомянули Оксфорд… Признайтесь честно, вас ведь отчислили оттуда за неприемлемое поведение? — словно бы не расслышав его требования, ехидно поинтересовался я, всё больше входя в боевой раж.

— Да как вы смеете?! — тотчас вспыхнул Джон, бешено возопив. — Я!.. Я сам оттуда ушёл!.. Я!.. Вы!..

Вены на шее молодого Лимси напряжённо вздулись и, казалось, он был уже неспособен подобрать слов, когда он неожиданно произнёс:

— Что ж, вы сделали свой выбор. За свою наглость вы поплатитесь жизнью. Защищайтесь!

Едва я успел выхватить свой полутораручный меч из ножен, как на меня обрушился шквал ударов, которые я только и успевал парировать, на некоторое время просто уйдя в глухую оборону.

Вопреки моим ожиданиям, молодой Лимси был неплох — совсем неплох. И будь на моём месте кто-либо менее проворный и обладающий меньшей сноровкой в ратном деле — он вряд ли смог бы с такой лёгкостью отразить свирепый натиск его атак. Однако же, если на стороне молодого воина были его возраст и сила, то на моей — отточенные боевые рефлексы и немалый опыт сражений, в которых мне приходилось сходиться с противниками, превосходившими его как силой, так и умением.

Он бился свирепо и неистово, гнев полностью завладел его разумом, но, вместе с тем, он израсходовал слишком много сил на бесплодные попытки хотя бы зацепить меня. Он начал сбиваться с ритма, стиль его атак огрубевал, делаясь всё менее продуманным и всё более примитивным. Я понимал, что надолго молодого Лимси не хватит. Понимал это и он. И, в какой-то момент, отразив очередной, ещё в достаточной мере сильный, но не в достаточной мере выверенный удар, я резко перешёл от обороны к наступлению.

Как и ожидалось ранее, измотанный и сбивший дыхание от ненависти и впустую растраченных сил, он не был ни морально готов, ни физически способен оказывать мне и далее достойное сопротивление. Перекинув указательный палец через крестовину своего батарного клинка, я сдвинул руку ближе к центру тяжести меча, получив возможность лучше контролировать своё оружие, нанося более точные выпады.

Крикнув зверем, Джон пустился на отчаянный рывок, вложив все силы в один удар, напрочь позабыв о защите: это заставило его провалиться вперёд, в то время как я, уйдя с линии атаки, обрушил оголовок меча ему по спине.

Молодой мужчина лежал, распластавшись у моих ног, обессилено ожидая жестокой и скорой расправы. Но её не последовало.

Обычно я не радуюсь победе над столь жалкими существами. Но в этот раз — я улыбнулся впервые за долгое время, увидев ужас в его глазах. Если бы перевес был на его стороне — он убил бы меня без долгих размышлений. Но он — лежал на земле, и поражение оказалось для него большим ударом, чем все его раны. Когда он понял, что я не собираюсь добивать его, он встал и всем своим видом постарался скрыть боль от ран и горечь от постыдного поражения.

— Должен признать, что вы не такой уж плохой боец. Но я бы справился с вами, если не плечо, которое я ранил несколько дней назад, — начал неубедительно оправдываться мой незадачливый противник, тотчас же пригрозив. — Как только я поправлюсь, я покажу вам, как сражаюсь в полную силу!

— Жду с нетерпением, — заверил я, не торопясь убирать меча в ножны и отступая так, чтобы не терять молодого человека из поля зрения. Было вполне очевидно, что одним врагом на белом свете у меня стало больше. Но, впрочем, врагом больше, врагом меньше — разница, в самом деле, была невелика. Но, как бы то ни было, на мой взгляд — оно того стоило…

Всё ещё воодушевлённой недавней победой, пусть не способствовавшей продвижению в моём расследовании, однако же — доставившей некоторое моральное удовлетворение, я брёл по дороге, испытывая сравнительно хорошее расположение духа.

Ровно в той степени, насколько его способен испытывать человек с поугасшими от ядов чувствами и эмоциями, расследующий зверское убийство молодой девушки и таинственное исчезновение пожилой четы в этом Богом забытом месте.

Спустя некоторое время — посреди безлюдной дороги показался одинокий силуэт. Прибавив шагу, я разглядел, что это женщина, несущая на своих плечах непосильную тяжесть в виде объёмной связки хвороста.

— Мэм, разрешите, я вам помогу? — спешно догнав женщину, предложил я свои услуги.

Вздрогнув, та обернулась, с паническим страхом в голосе запричитав:

— Нет! Пожалуйста, уходите! Мой муж запрещает мне разговаривать с незнакомцами! Если он увидит, что мы разговариваем, — он подумает, что я рассказываю вам про его вымышленные деньги и изобьёт меня! Уходите! Можете поговорить с ним лично. Обычно в это время его можно найти в таверне…

— Я… — не успел я добавить и слова, как был перебит.

— Господин Николас Фэрпойнт. Я знаю, наш мэр рассказывал. Я — Мэри Харрел. И я ничего не знаю ни об исчезновении, ни об убийстве. Пожалуйста, уходите, умоляю вас… — едва не срываясь на плач, взмолилась старая женщина.

Запуганная, она, по всей видимости, регулярно подвергалась избиениям и унижениям со стороны своего ненормального мужа.

— Я не хочу доставлять вам проблем, — с пониманием кивнул я и удалился прочь, ускорив свой шаг.

Ведомый дорожными указателями, время от времени попадавшимися мне по пути, я проделал немалый путь вдоль реки, попутно собрав некоторые необходимые травы для своих отваров. Этого явно было, как минимум, недостаточно даже для создания самых простых из моих зелий.

Миновав очередной мост, я уж было отчаялся найти нужное мне место, как вскоре очутился вблизи полей с кукурузными початками, возле которых с достоинством расхаживали курицы, а напротив, в окружении маленьких неприметных домиков, располагалось небольшое, но примечательное здание с вывеской, гласившей «Клемент Бейкер, врач». На вывеске, по обе стороны от надписи, были изображены ступка и пестик — предметы, незаменимые в работе любого лекаря. Как, впрочем, и толкового алхимика. Из окон, за которыми наблюдалось убранство приёмной доктора, выбивался яркий свет, поэтому я решительно приблизился к зданию, отчётливо постучав в дверь.

— Да, войдите, — прозвучал из-за хлипенькой двери слегка скрипучий голос немолодого брюзги, приправленный лёгкой приятной хрипотцой. Получив разрешение, — я без промедлений отворил дверь, шагнув в помещение, и на короткий миг застыл в изумлении.

Доктор Бейкер показался мне человеком прогрессивным. Во всяком случае — подобное впечатление тотчас же складывалось от обстановки его дома, говорившей о том, что он определённо не простой костоправ. Я никак не ожидал встретить подобного человека в таком городе.

Многочисленные и нехитрые, но вместе с тем отличавшиеся прочностью и надёжностью шкафы ломились под гнётом собравшихся на полках научных трактатов, массивных фолиантов и всевозможного занятного инструмента, применяемого в нелёгком докторском ремесле. В расположении книг наблюдались отчётливая логика и строгий порядок. Не все из них имели не то что прямое, но даже косвенное отношение к медицине, но, вместе с тем, вызывали у знающего человека почтение.

Специально расположенные для удобства читателя пометки гласили как общо — к примеру, «латынь», «древнегреческий» или «валлийский», так и в частностях — «Точные науки», «Естественные науки», или совсем уж конкретное — «трактаты Роджера Бэкона».

Каждая книга каждой полки каждого шкафа имела свой порядковый номер, своё точно обозначенное место и положение в этой филигранно отлаженной стройной системе.

На стенах располагались обширные атласы, изображавшие схемы внутренней организации, присущей человеческому телу, планетам и звёздам, боевым требушетам или целебным пилюлям.

С одной стороны стола располагалась массивная армиллярная сфера, напротив одного из окон уверенно целилась в небо внушительная подзорная труба, расположенная на надёжной треноге. По другую сторону стола располагался пожелтевший от времени человеческий скелет, в то время как сам стол был заставлен всевозможными медицинскими и прочими записями, сложносоставными зарисовками и рабочими приспособлениями, которые могли бы пригодиться даже мне при моих более чем скромных познаниях в зельеварении.

Пестик и ступка, реторта, кальцинатор, перегонный куб, форматор с малым сливом, отсеивалка, сборник, сжигатель, омыватель, фильтр…

К сожалению, судя по внешнему виду многочисленных составляющих алхимического набора, они в большей степени представляли собой предметы декоративного характера, нежели использовались по своему прямому назначению. Наверное, доктор каким-то образом получил их с рук, и теперь хранил как милое его сердцу украшение.

В целом же, помещение можно было назвать обставленным более чем скромно: обычная кровать, обычный ковёр, обычный стул. Всё для работы — и никаких излишеств.

— Да, слушаю вас. Вы что-то хотели? — немолодой, давно облысевший мужчина сидел, согнувшись над столом, щурясь при чтении собственных записей. Поверх его повседневной одежды находилось рабочее облачение из плотной, насквозь пропитавшейся специфическими запахами ткани.

— Да говорите же, — повернув голову в мою сторону, доктор Бейкер напряг зрение, поправляя самодельные очки и, наконец, сумев разглядеть меня, медленно промолвил несколько отчуждённым тоном. — А-а, так это вы? Добро пожаловать в мой дом, мистер Фэрпойнт. Я знал, что рано или поздно вы зайдёте. А вот чего я никак не могу понять, так это того, как вам удалось получить приглашение от мэра. «Ибо такова есть воля Божия, чтобы мы, делая добро…».

Мужчина неожиданно прервал фразу на середине и замолчал, вонзив в меня выжидающий взгляд. Несколько мгновений я просто молчал, с удивлением глядя на доктора, и в какой-то момент в глазах за замутнёнными линзами очков возникло отчётливое недоумение.

— Что? Что вы имеете в виду? О чём вы говорите? — наконец подал я голос.

— Что?! Так вы не?.. Какое недоразумение! Мне так жаль! Боже, какая неприятная ситуация! — сконфуженно проронил он.

— Всё нормально, — заверил я, попутно уточнив не без интереса в голосе. — За кого вы меня приняли?

— Пожалуйста, забудьте об этом. Я — просто сделал ошибку. Давайте больше не будем об этом говорить, — сухо ответил Клемент, прочистив горло.

— Ладно, с кем не случается, — согласился я, тем не менее, не на шутку заинтриговавшись. Я не совсем понимал, что именно это означало, но доктор Бейкер явно принял меня за кого-то другого. За кого-то, кого он, кажется, ждал. Его фраза: «Ибо такова воля Божия, чтобы мы, делая добро…» — вне всякого сомнения, была первой частью какого-то пароля. Но кого он ожидал увидеть?

— Что ж… Давайте попробуем сначала, — сняв и протерев очки о край заготовленного ранее куска материи, с нарочито-напускной серьёзностью предложил доктор Бейкер. — Приветствую вас, мистер Фэрпойнт, но не думайте, что это из-за приглашения мэра.

— Вы что-то имеете против мэра? — изогнув бровь, поинтересовался я.

— Наш мэр, видите ли, дегенерат, — не поведя бровью, поделился доктор. — Я не буду вдаваться в детали, потому что не люблю болтать, да и к тому же это — врачебная тайна. Скажу только, что мы уже давно расходимся с мэром во мнениях по многим вопросам. Пожалуй, это всё, что я могу об этом сказать.

— Мне хотелось бы узнать больше, — тем не менее, продолжил я настаивать на своём.

— Мне не хотелось бы показаться грубым, но это — просто не ваше дело! — откровенно предупредил Клемент. — Это никак не связано с убийством. И я не хочу об этом говорить.

— Мэр, конечно, не идеален, но и вы кажетесь мне подозрительным, — ответил я откровенностью на откровенность.

— Подозрительным? Не пойму, о чём вы говорите, — казалось, доктор был искренне удивлён. — А, всё ясно. Я понял. Вряд ли после беседы с мэром у вас сложилось обо мне хорошее впечатление. Вы только прибыли и уже пытаетесь разрешить старые споры? Прошу прощения, но мне на это наплевать. Скажу больше, мне наплевать и на то, кому вы верите, мэру или мне. Мне не нужно ваше сочувствие.

Надо признать, что в этот момент я действительно растерялся. Логика этого человека явно не была для меня очевидна.

— Ладно, а что вы можете сказать о других жителях? — всё-таки я постарался вернуть разговор в более плодотворное русло.

— Вас пригласил сюда мэр. А значит, вы должны знать его жену, Хелен. Милая юная девушка. Хелен несчастлива с мэром, хоть и пытается это скрыть. Она достойна лучшего. Если вам понадобится помощь — обратитесь к Джону Коббу, кузнецу. Это суровый, но честный человек. Мэра он не любит, поэтому на ваше приглашение — не рассчитывайте. Ещё у нас есть юный Линс. Мы зовём его «Саймон-рыбак». Это брат умершей жены Кобба. Он приехал сюда, когда она заболела, — и остался здесь. К сожалению, я не мог помочь бедной женщине… Не думаю, что Саймон задержится здесь. Рыбы здесь мало, а ту, что удаётся поймать, — есть невозможно, — брезгливо поморщившись, Бейкер выдержал непродолжительную паузу. — Уж не знаю, что его здесь держит. Но он часто бывает на болотах и, возможно, знает что-нибудь для вас интересное… Местный трактирщик, Моллинз, утверждает, что он в стороне от наших дрязг. Но на самом деле — он за мэра! Кстати, о таверне — берегитесь старого Харрела. Он давно свихнулся и с каждым днём становится всё хуже. Болтает о каких-то деньгах, о том, что все пытаются его обокрасть… Да откуда у него вообще могут быть деньги?

Доктор замолчал, поэтому я решил, что пришло время задавать наводящие вопросы.

— Что вы думаете о травнице? — помня о словах Кобба, поинтересовался я для начала.

— Старуха Литкотт, — с брезгливой неприязнью проворчал доктор. — Боюсь, я вряд ли мог бы сказать о ней что-нибудь доброе. Говорят, что её зелья помогают людям. Но послушайте, что я скажу. То, что она кого-нибудь отравит, — всего лишь вопрос времени. И хорошо, если это будет один человек. Я слышал, что она льёт своё варево в местные колодцы! Если это правда — то её необходимо выгнать из города! Это — преступление!

Несмотря на пламенную речь доктора, что-то подсказывало мне, что сказанное им, как минимум, представляет собой не всю правду, и не в последнюю очередь его мнение основано на некоторой профессиональной зависти и ревности к конкурентке. Впрочем, пока что это являлось лишь моей неподкреплённой догадкой.

— Говорят, вы как-то связаны с местными монахами, — поднял я очередной интересующий меня вопрос.

— По правде говоря, я мало с ними общался, — попытался разуверить меня Клемент. — Был пару раз в их монастыре. Мэр каким-то образом собрал их в монастырском дворе, и я осмотрел их на предмет наличия Чёрной Смерти. Это всё. У них сейчас новый аббат, молодой брат Майкл. Мне кажется, все они не в себе. Они сменили чёрные одежды бенедиктинцев на серые и закрылись от всего прочего мира даже больше, чем остальные. На их совести есть и некоторые грехи. Нет, эти странные люди не принесут нам свет Господа, который сейчас так нужен. Они просто умрут. Как, впрочем, и все мы.

Сознательно пропуская мимо ушей последнее замечание Клемента Бейкера, я наконец задал ему свой главный вопрос. Вернее, даже не вопрос, а утверждение:

— Говорят, что вы осматривали тело погибшей девушки.

— Да, я осмотрел труп. Впрочем, у меня было мало времени. Её отец очень быстро забрал тело и сжёг… — доктор с раздражением покривился. — Все эти костры, раскрашенные камни посреди леса, деревянные идолы и прочая мерзость… Как я уже говорил, монахи давно отвернулись от города и живут только сами для себя, поэтому наши люди массово стали возвращаться к своим старым языческим корням. Устраивают пляски для спасения урожая, режут кур, забивают свиней и баранов. Да только всё без толку. Они уже даже сами не знают, во что верить…

— Доктор, труп, — вежливо напомнил я.

— Ах, да, простите. Итак, я толком не успел осмотреть её, но это дело — действительно загадочное. Она умерла от ножевых ударов — на теле было немало ран. Не знаю, что именно за оружие использовали, но раны были рваные, поэтому лезвие, видимо, было изогнутое. В ранах я обнаружил след земли, — уже более собранно поведал доктор.

На этот раз — я, наконец, получил от кого-то более-менее ценную информацию. Однако пока что этих фрагментов было явно недостаточно для того, чтобы сложить что-либо даже отдалённо напоминающее картину.

— А что с той кожей, что содрали с её спины? — задумчиво потерев подбородок, напомнил я.

— Ах да, кожа. Кожу так и не нашли. Ужасно, да? Никогда ничего подобного не видел, — пугающе хладнокровно изрёк доктор, временно замолчав, но вскоре продолжил. — А знаете что? Мы все в этом виноваты.

— Что вы имеете в виду? — настороженно уточнил я, в очередной раз теряя нить рассуждений этого необычного человека.

— Грехи, сэр, — с печальным вздохом ответил он. — На всё, что случается, есть воля Господа. Гниющие растения, удушливый туман, сходящие с ума животные… Всё это — расплата за наши грехи. Что может быть хуже Божьей кары? Сопротивляться нет смысла. Наказание настигнет нас всех…

«Вот только этого мне ещё не хватало», — удручённо отметил я про себя, стараясь отвлечь доктора, заодно выпытав из него как можно больше ценных сведений, пока его опять не занесло куда-либо не в то русло:

— Как вы думаете, это мог сделать Данкомб?

Пожилой мужчина пожал плечами:

— Честно говоря, я не знаю. Но если это так — в таком случае, по меньшей мере, странно, что у него так и не нашли оружия, которым можно было бы нанести подобные специфические раны. В любом случае, мэр не должен был сразу его вешать. Теперь нам уже никогда не узнать наверняка, виновен он был или нет.

— Я позабочусь об этом, доктор, — многообещающим тоном заверил я.

— Сомневаюсь, что вы заинтересованы в том, чтобы выяснить правду, — высказал своё скептическое предположение доктор, вместе с тем добавив: — возможно, я ошибаюсь. Посмотрим, как вы будете действовать дальше.

— В данный момент — я хочу узнать про Грееров, — прекрасно понимая, что речь идёт несколько о другом, всё-таки заметил я.

— О Греерах я могу сказать совсем немногое. Как, впрочем, и все остальные. Грееры приехали сюда сравнительно недавно, и никто их особенно не любил. Я ходил на болото, где обнаружили кровавые обрывки их одежды, но ничего интересного там не нашёл. Сомневаюсь, что у кого-то в Каворне были причины желать их смерти, — поделился сомнением Клемент.

— Да, если только убийца — не был безумцем, — парировал я.

— Да, вы правы. Только если он не был безумцем. Как, например, Роджер Данкомб, — согласился он.

Некоторое время мы просто молчали, каждый обдумывая своё. Затем, я вновь продолжил свой опрос:

— Много ли в Каворне работы для доктора?

— Всё не так просто, сэр. Местным жителям нужно лекарство не для тела, а для душ. Но с этим — я им помочь не могу, — разведя удручённо руками, признался Бейкер. — Всё, что мне остаётся — постараться, по мере возможностей, облегчить их участь. Но это напрасный труд, мистер Фэрпойнт. Мы обречены на медленную смерть. Воду здесь сложно назвать питьевой, а местный хлеб — вызывает спазмы. Здесь больше нечего защищать. Мы все платим за грехи предков.

Разумеется, доктора можно было понять. Но вместо этого, выслушивая подобное, мне хотелось больно его ударить. Тем не менее, Клемент Бейкер всё-таки не заслуживал подобного отношения, поэтому я лишь деликатно уточнил:

— Вы действительно заботитесь о местных жителях, верно?

— Я слишком долго прожил здесь, чтобы уезжать. Моё место здесь, с теми, кому я нужен. Пусть я и не могу сделать для них многого, — ответил он, тотчас же попросив. — А теперь, мистер Фэрпойнт, если у вас всё — прошу вас оставить меня: у меня действительно много работы.

Поскольку на данный момент мне на ум не приходило новых вопросов, а ожидаемую информацию я всё-таки получил, я не стал злоупотреблять гостеприимством доктора Бейкера и, любезно попрощавшись, покинул порог его дома.

Тем временем небо из непроглядно чёрного сделалось буровато-алым. Будто бы сбагренные кровью, небеса по-прежнему были окутаны густыми тучами, но, во всяком случае, худо ли бедно ли, позволяли различить что-либо уже и без света факела. Дальнейший же мой путь был намечен на место преступления…

…Сбор трав может показаться весьма увлекательным занятием. Естественно — для знающего человека. Поскольку мой путь пролегал через подлесок у берега широкой реки, я не терял времени даром, убивая двух зайцев сразу. Тем не менее, сбор «Пурпурного бурьяна» и «Водной дрёмы» не отменял необходимости отправляться на болота, на поиски тех трав, которых поблизости не водилось. Как, впрочем, мне следовало наведаться и в горы, куда я и направлялся в любом случае. Всё было просто: в горах над городом располагался монастырь, при котором находились кладбище и дом гробовщика Данкомба, в котором было обнаружено тело несчастной Элеанор.

Вполне вероятно, там могла находиться «Каменная слеза», также необходимая мне для приготовления «Душехвата». Но если с этими ингредиентами всё было более-менее ясно, то «Сатанинская удача», как обычно, вынуждала меня облазить здесь всё вдоль и поперёк.

На самом деле, Каворн был весьма небольшим городком, даже с учётом его окрестностей, и человеку, знающему их, как свои пять пальцев, — ничего не стоило в кратчайшие сроки добраться до любого нужного ему места. Но до тех пор, пока я здесь окончательно не освоился, — я продолжал, образно выражаясь, блуждать в трёх соснах. До тех пор, пока не обнаружил сидящую возле реки фигуру.

На встреченном мною рыбаке были грубая домотканая одежда и широкая соломенная шляпа и, судя по отсутствию вблизи него рыбы, с уловом ему везло сегодня не очень.

— Удачного улова, — пожелал я, по привычке подкравшись так тихо и незаметно, что человек в шляпе резко вздрогнул от страха и неожиданности. — Саймон Линс, я полагаю?

— Ой, вы меня напугали, — несмотря на окружающую обстановку в целом и моё внезапное появление, в частности, у этого человека было наиболее жизнерадостное выражение лица, из виденных мною за целый день. — Рад видеть вас, дружище. Нет ничего интереснее, чем встречаться с новыми людьми. Здесь так скучно… Что вас интересует?

— Будь спокоен, я пришёл сюда не из-за рыбы. Да и вообще, хотя я и шёл по указателю, но, всё-таки, кажется, заблудился, — посетовал я.

— Да? И куда же вы направлялись, господин Фэрпойнт? — поправив свою шляпу, осведомился Саймон.

— К дому гробовщика. Будь другом, подскажи, как туда скорее попасть, — попросил я.

— К монастырю — это в ту сторону. Немного правее. Над рекою там будет мост, на том берегу организуют погребальный костёр. А дальше — у них там ступени, ведущие к монастырю, а рядом с ним — то, что вы ищете. Если же вы и дальше пойдёте, как шли, — то выйдете к болоту, где обитает старая Мод, — пояснил рыбак.

— Ладно, спасибо. Раз уж я всё равно здесь, то, может быть, ответишь мне на пару вопросов? — запоминая маршрут, спросил я вновь.

— Конечно, спрашивайте. Чем смогу-помогу, только вряд ли я чем-либо смогу быть вам полезен, — с готовностью и сомнением кивнул Линс.

— Прекрасно. Саймон, можешь рассказать мне немного о себе? — начал я с простого.

— Ну, как вы уже знаете, меня зовут Саймон Линс, но люди называют меня Саймон-рыбак. Ну, знаете, как апостола Петра. Сестру мою тоже назвали в честь Пресвятой Девы Марии. Да, у нас были очень религиозные родители. Я переехал сюда несколько лет назад, когда моя сестра серьёзно заболела. Она была замужем за местным кузнецом. А после её смерти — я решил остаться. Тогда мне не хотелось никуда уезжать. Я просто не видел в этом смысла. А сейчас — я всё чаще стал думать о том, чтобы уехать отсюда. Жизнь здесь стала просто невыносимой.

— А как ты уживаешься с местными жителями? — продолжил выпытывать я.

— Это не очень-то весёлые люди. Особенно сейчас, в трудные времена. Кузнец — надёжный и искренний человек, он был женат на моей сестре. Мы редко друг друга видим. Он — не любит болтать. Особенно — после того, как повесили Роджера. Но он хороший человек. Трактирщик Моллинз — человек честный. Он вас не обсчитает. Ещё у нас есть Харрел. Держитесь от него подальше, он — чокнутый. Постоянно болтает о каких-то деньгах, а если поговорить с ним подольше — становится агрессивным. Неудивительно, что его жена в таком состоянии. А мэр у нас — довольно странный… Только не говорите ему, что я это сказал, а не то он отправит меня на костёр, — полушутливо заверил рыбак.

— Ну, я удостоился чести разговаривать с ним, — с пониманием кивнул я.

— Авторитета ему не хватает, не так ли? У него красивая и умная жена, но не её я считаю настоящим сокровищем дома мэра. Не знаю, видели ли вы уже Эмму. Каждый раз, когда мне становится грустно, я иду с ней поболтать, и мир становится светлее… — Саймон мечтательно улыбнулся, но, тем не менее, вскоре спустился с небес. — Но я отвлекаюсь… Так, что дальше? А, монахи. О них я знаю немного. Видел пару раз одного из них, или двух — и всё. Довольно много рыбы у меня забирает лендлорд Лимси. Очень приятный человек, нередко угощает меня стаканчиком. Но только когда рядом нет его ужасного сына. Старая Литкотт живёт у болота и готовит различные эликсиры. Она немного не в себе, но если вам действительно плохо — она поможет. Остальные? Думаю, вы сами разберётесь…

— Может быть, ты знаешь что-нибудь об убийстве стариков? — на всякий случай поинтересовался я и в этот раз.

— Всё это довольно плохо. Я иногда видел, как Грееры ходят по краю болота. И это я нашёл окровавленный клочок одежды. Впрочем, я с ними почти не разговаривал — это были довольно неприятные люди. Они говорили, что собираются остаться здесь до конца жизни. Что ж, так и вышло, верно? Данкомб… это другое дело. Мальчик не делал этого. Его гибель — на совести мэра. Спросите Джона, кузнеца. Он хорошо знал Роджера. В тот самый день — я говорил с парнишкой: у него было прекрасное настроение. На безумного он похож не был, — решительно заявил Саймон.

— Что ж… Меня интересует ещё кое-что, — отвлекая парня от печальных мыслей, слегка загадочно промолвил я.

— Да? — с интересом ожидал моего вопроса Линс.

— Тебе ведь нравится Эмма? — задал я откровенный вопрос.

— Ну, раз уж вы об этом заговорили… — щёки молодого рыбака загорели румянцем. — Мне она нравится. Она умна, красива, и я бы очень хотел познакомиться с ней поближе. Знаете, она — это всё, что удерживает меня в этом Богом забытом месте. Но я — уезжаю. Она может быть со мной лишь в моих мечтах. Почти всю свою жизнь она провела в большом городе. Зачем ей нужен такой человек, как я? — вздохнув, Саймон развёл руками.

— Как знать — как знать, — подмигнув, я похлопал парня по плечу. — Извини, но мне, правда, пора. И смотри, Саймон: главное — не теряй надежды.

— Удачи и вам тоже, — пожелал мне рыбак в ответ. — Если буду нужен — я сегодня тут ещё долго, только скажите.

Этот жизнерадостный и отзывчивый человек несколько не вписывался в общую картину, но он казался мне честным, и мне хотелось ему доверять.

Во всяком случае, одно полезное дело на сегодня я мог сделать точно: решив, лишь только представится возможность, поведать Эмме о чувствах Саймона и попытаться сблизить этих двух милых детей, не решающихся сделать первый шаг, — я продолжил свой прерванный путь.

Любовь. То, что, как я чувствовал, связывало этих двух нерешительных людей. Что значило это слово для меня? Было ли оно просто одним из слов, обозначающих возможный Знак Пути для призываемой души, либо что-то большее? Знал ли я когда-нибудь, что есть любовь, — не знаю. Любовь к Богу — пожалуй. Любовь к родине — возможно, хотя материнской любви мне испытать так и не удалось. Однако понимал ли я того, что чаще всего подразумевалось под этим словом? А именно — любовь между женщиной и мужчиной? Как знать.

Нет, разумеется, в моей жизни встречались женщины, пускай их и было немного. Однако я не мог сказать, что действительно по-настоящему любил кого-либо из них. Уважал? Да. Испытывал симпатию? Да. Доверял? В некотором роде — да. Но вот любил ли?

Клэрис… Клэрис не была для меня ни возлюбленной, ни любовницей. Просто нас что-то связывало, и я почувствовал это сразу. Утратив её, — я словно бы утратил часть себя. В какой-то момент она придала моей бесцельной жизни смысл. Как говорится: если не знаешь, во имя чего жить, — найди, за что умереть. Но оставшись один, без неё, я всё чаще начинал напоминать себя того, прежнего. За исключением, разве что, утраченных и подавленных чувств и эмоций.

Даже преподанный молодому Лимси «урок» был в большей степени продиктован не чувствами, а памятью о тех чувствах, которые я некогда испытывал.

Когда Клэрис погибла, я действительно страдал, тяжело перенеся эту утрату. Так мне, во всяком случае, тогда показалось. Но позднее, после некоторых раздумий, мне стало ясно, что на самом деле мне было жалко не Клэрис, а себя, утратившего способность к переживанию утраты и отчаянно пытающегося убедить себя в том, что это не так…

…Пролетев над моей головой, где-то над древесными кронами каркнула ворона. Вернувшись мыслями к текущему делу, я пригляделся и, обнаружив подходящую траву среди зарослей, — занялся сборами.

Следуя заданному курсу, я вскоре миновал мост и, проследовав к видавшей виды, но по-прежнему внушительной лестнице, — направился в сторону возвышавшегося над городом монастыря.

Ведущая ввысь лестница была украшена каменными статуями, ставшими излюбленными мишенями для помёта местных птиц. Огромные фигуры, мимо которых мне приходилось проходить, превосходили мой рост в разы.

Ангел с потрескавшимися крыльями. Святой, с отколовшейся головой. Возможно, человек с душевно тонкой организацией или красноречивый поэт сумели бы узреть в этом какой-то глубинный смысл и заключить в стихи. Но я не был поэтом. Я был Звероловом, идущим по следу. И для меня это были просто статуи над унылой и серой каменной бездной, которые не означали ровным счётом ничего.

Надо признать, мой подъём был недолгим, но, обернувшись — я смог насладиться видом городской панорамы. Возможно, это и не был особенно красивый вид, но я видел реки, видел проходившие через них мосты, видел место для погребального костра, расположенное под стенами монастыря, неподалёку от места, откуда я только что взбирался по ступням на гору…

…Дозорные башни, дорога, по которой я пришёл, дом мэра Сент-Джона, двор Галфрида Лимси, таверна Моллинза…

…Зеленовато-жёлтое, покрытое удушливо-туманной дымкой, болото, на окраине которого располагается дом травницы…

Я некоторое время всматривался, запоминая точное расположение ориентиров, а после — направился к главным воротам монастыря. Величественное здание, казалось, простояло в этих местах уже не один век. Откуда-то из его тёмных недр прозвучала органная музыка. Бесконечно печальная, и, в то же время, по-особенному чарующая. Во дворе, на значительном отдалении от меня, проходили фигуры людей в серых рясах с закрытыми лицами. Впрочем, у одного из них лицо закрыто не было. Сначала я деликатно пытался звать их, стараясь обратить на себя внимание. Они, безусловно, заметили меня, но предпочли не подавать виду. Положив руку на решётку главных ворот, я потряс её. Заперто.

Присмотревшись внимательнее, я обнаружил, что монахи расположились посредине внутреннего двора монастыря не случайным образом — на серой земле был прочерчен какой-то странный символ, в последнюю очередь напоминавший об Ордене Святого Бенедикта Нурсийского и христианстве вообще. С каждой минутой это начинало настораживать меня всё больше.

При желании, разумеется, можно было попытаться попасть внутрь — различного рода альтернативными способами, но, поскольку в данный момент передо мной не стояло подобной цели, не сумев привлечь внимания серых монахов к своей скромной персоне, я счёл лучшим ретироваться.

В конце концов, в этот раз я пришёл сюда не за этим. Походив некоторое время по склону, я собрал, по меньшей мере, часть редких трав с запасом, после чего приблизился к кладбищенской ограде, с которой граничил небольшой мрачный дом. Цель моего пути.

Приблизившись к мрачной, обитой потускневшими медными листами двери, я неторопливо распахнул её, вступив в ныне осиротевшую недавнюю обитель Роджера Данкомба. Дом гробовщика был более или менее похож на то, как я его себе представлял. Незаконченные каменные кресты, гроб, простая мебель. Но кроме всего этого я увидел по всему полу запёкшуюся кровь и скомканную простыню, валявшуюся рядом с простой кроватью.

Что-то здесь было не так. Я не говорю о следах крови — я видел слишком много подобных сцен, а здесь даже жертвы-то не было. Интереснее был тот факт, что я здесь ничего не почувствовал. В таких местах у меня обычно возникает неприятное жгучее ощущение, будто мои раны начинают открываться. Здесь же — ничего подобного не происходило.

Лопата, трутница, камин, скамейки и… всё. Как верно подметил доктор Бейкер, в доме не было ничего, напоминавшего то оружие, которым, по его словам, была изувечена и убита Элеанор. Как не было чего-либо, наводившего на мысль, дающего зацепку или подсказку.

Впрочем, откровенно говоря, в доме оставалось совсем немного вещей, говоривших о том, что здесь жил человек: скорее всего, сердобольные горожане просто не позволили пропасть ценному добру, оставшемуся после казни владельца — благо стражи у места преступления выставлено не было.

И снова возникали лишь новые вопросы, на которые по-прежнему не было ответов. Ни подсказки, ни зацепки, ни намёка. Пока что я не мог этого объяснить.

Покинув дом Данкомба, я отворил ржавую калитку, миновав кладбищенскую ограду. Многочисленные, сравнительно свежие могилы теснились до такой степени, что сложно было сделать даже шаг, не пройдясь по месту чьего-либо упокоения. Убийца, забравшая все эти жизни, звалась «Чёрной Смертью». Всё-таки, вопреки упрёкам доктора Бейкера в адрес язычников и паникёрских рассуждений о Божьей Каре, в первую очередь тела сжигались по более прозаическим причинам. Во-первых, таким образом горожане пытались предотвратить распространение чумы, и, во-вторых, в земле просто не оставалось свободного места, чтобы принять всю собранную чумой жатву. Люди погибали массово, и проводить отдельные похороны для каждого — не было возможности. Другого выхода просто не оставалось.

Блуждая среди плит, я присматривался к надписям: «Джон Харди — да обретёт он в смерти покой»; «Эдвард Скипвит — покойся с миром»; несколько неразборчивых эпитафий; «Сара Данч — мы встретимся, милая»; «Джолисия Стокдейл — покойся с миром»; «Алиса Сеймур — покойся с миром»; «Мэри Кобб — покойся с миром»; «Джонатан Винтер — зима в имени, лето в сердце»; «Жиль Пейтон — слуга божий»; «Джеймс Уиллот — поэт»; и снова — неразборчивые эпитафии…

На другом конце старого городского кладбища, возле высоких стен, находились другие монастырские ворота: старые, ржавые, они тоже были заперты, и через них также проблемно было бы перелезть.

Разумеется, при желании можно было попытаться взломать замок, сломать прутья решётки, либо выломать сами ворота, однако — веских причин для этого не наблюдалось, а обоснованное подозрение ещё не являлось достаточным оправданием для подобных действий.

Да, монахи вели себя странно — как, впрочем, и многие из обитателей этого города, но это ещё не давало мне повода обвинять их в исчезновении Грееров или убийстве Элеанор.

Пока что люди в серых рясах, находившиеся по ту сторону запертых ржавых ворот, по-прежнему продолжали демонстративно меня игнорировать. Оставив их, я направился в другую сторону — к фамильным склепам, расположенным подле дикорастущих кустов, в тени большого мрачного дерева: ещё не обрушившегося, но такого же мёртвого, как тела, находившиеся под могильными плитами. Один из склепов привлёк моё внимание сразу. Это был фамильный склеп семейства Сент-Джон, на котором мэр не поскупился заранее установить две бронзовые таблички: «Филипп Сент-Джон, январь 1302 г -…» и «Хелен Сент-Джон, ноябрь 1326 г -…». Что ж, интересно. И весьма предусмотрительно.

Как бы то ни было — мне нужно было отправляться на поиски потерянного Коббом ключа и сбор оставшихся ингредиентов для зелья, без которого я не мог провести ритуал. Причём — желательно было разобраться и с тем и с другим как можно пораньше, пока не стало слишком поздно, и оставалась возможность что-либо разобрать: шататься впотьмах по болотам я желанием не горел.

Бодрым шагом покинув кладбище, я вскоре уже спускался по ступеням обратно, оставляя за спиной неприветливый монастырь с его нелюдимыми обитателями, а в моей памяти продолжала играть по кругу всё та же приставучая органная мелодия.

Разумеется, впереди ещё было время, и загадывать я не хотел, но подводить некоторые предварительные итоги всё же следовало. Большая часть дня казалась бездарно потерянной в бесплодных поисках, в то время как я натыкался на новые препятствия, не продвигаясь, как мне казалось, ни на шаг. А, впрочем, когда это меня останавливало? Основную часть расследования, как правило, занимала именно рутина, требовавшая от меня железного терпения, собранности и умения поддерживать рабочий настрой.

На самом деле, если честно признаться, я в большей степени привык полагаться на свои зелья и ритуалы, нежели на логику и здравый смысл. Это вовсе не означало, что я был законченным дураком: я получил прекрасное образование, недоступное многим, умел мыслить и делать выводы и знал не в пример больше того, чем было положено обычному военному или аристократу. Но мудрость и знание — вещи разные.

Когда происходило сражение и от скорости принятия решений зависело моё выживание — я действовал быстрее, но в спокойной обстановке — я далеко не так скоро сводил все концы с концами.

С самого моего детства я не сразу замечал даже явное. Решение загадки могло занять у меня больше времени, чем у остальных, но я был терпеливым и никогда не сдавался.

Я был неплохим бойцом, в то время как думать за нас обоих — было прерогативой Клэрис. С тех самых пор, как её не стало, — я как-то худо-бедно справлялся сам, хотя не прошло ни единого дня, когда бы я об этом не пожалел.

Как и почему люди становятся Звероловами? Какие мотивы ими движут? Какие цели они при этом преследуют? Как известно, Звероловами — не рождаются. Ими становятся. Мужчины и женщины, скрывающиеся от преследования тамплиеры, кочующие бродяги, ведьмы и знахари, алхимики и оккультисты, бывшие монахи и обычные охотники за головами. Историй много. Как и причин.

Кем-то изначально движут благородные идеи: святая ненависть и желание избавить этот мир от зверей в человеческом обличье. Для других — это просто промысел, которым они зарабатывают себе на жизнь, занимаясь охотой за головами. Учёный мыслитель или философ может гнаться за знаниями, которыми обладают лишь те, кого больше нет с нами на этой грешной земле. А кто-то — жаждет использовать власть над демонами для достижения своих личных целей. Да, демоны способны толковать Писание красноречивее любого богослова; им ведомы тайны любого смертного, от последнего нищего до первого короля; они знают местонахождение всех кладов и превосходят любого учёного своим познанием наук. Но чтобы понимать речи демонов, — необходимо сперва изучить их язык, и даже тогда — ждать от них сострадания и бескорыстности не приходится.

Словом, мир знал различных Хареш-аль-Дорем: королей и нищих, идеалистов, начинавших наивными романтиками, желавшими больше узнать об устройстве мира, смысле жизни и своём месте в общей картине, и рациональных прагматиков, сознательно использовавших приобретённые ими силы и знания во вред окружающим.

Нередко идеалисты становились закоренелыми циниками уже в процессе своей работы. Жизнь обесценивалась. Своя ли, чужая — это не имело решительно никакого значения. Для каждого знакомство с миром демонов становилось настоящим испытанием: кризисом веры, крахом устоев, кардинальным пересмотром фундаментальных жизненных позиций и привычных ценностей. Многие ломались уже на этом этапе, не желая понять и принять той простой истины, что привычная им картина мира навсегда изменилась и пути назад более не существует. Остальные — справлялись, выживали и принимали отведённую им роль, несмотря на то, что это решение давалось им тяжело.

Я не был исключением, и иногда задавался вопросом, не становлюсь ли я шаг за шагом похожим на тех, за кем я веду свою бесконечную охоту. Но, как бы то ни было, Клэрис не лгала мне, и, хотя она сама не понимала всего, мы оба знали: это существует, оно работает, а значит — может и должно быть использовано для защиты людей и сохранения чужого счастья. Даже если для этого мы сами были вынуждены взамен пожертвовать своим.

Существует великое множество различных причин и историй. Но все, или почти все из них, оканчиваются одинаково: ошибка — и смерть, либо безумие — и самоубийство.

Зелья помогают нам. Изменяют нас. Они же нас отравляют. Но, вместе с тем, начиная с какого-то момента, Зверолов больше не может обходиться без них — от этого просто зависит его жизнь.

Общение с демонами, знание пугающей изнанки мира, жизнь, связанная с постоянным риском, убийцами и трупами, неприязнь окружающих и опасность быть раскрытым — всё это также оставляет свой отпечаток на личности Говорящего-с-Мёртвыми.

В такой жизни нет места нормальной семье, нормальной дружбе, осёдлости. Переосмысление картины мира даётся многим из нас весьма тяжело. Но выбор у нас невелик: сломаться или собраться.

Для того чтобы собраться, нужны конкретные цели. Пока ты занят полезным рутинным делом, например, сбором трав, — ты не думаешь больше, чем требуется для работы. Думать больше, чем нужно, — действительно бывает вредно, как бы смешно это не звучало на первый взгляд…

…Скитаясь по болотам, я собирал гвинлок, терпеливо заполняя свою сумку и сортируя травы по секциям. Несколько раз мне повезло, и помимо гвинлока с пурпурным бурьяном мне в руки попадалась и сатанинская удача. Ещё немного — и вопрос с зельями должен был быть решён. Во всяком случае — на некоторое время точно…

…Я и сам удивился, когда увидел блеск металла через грязную воду озера. Это, определённо, был ключ кузнеца. Я попробовал добраться до него, но, как только подошёл к воде, — почва под моими ногами начала уходить и тянуть меня вниз за собой. Мне просто повезло, что я смог выбраться из этой скрытой смертельной ловушки. Ключ был необходим мне, без сомнений, но я не собирался ради него тонуть. Очевидно, мне нужно было чем-то его оттуда выудить. Переведя дух, я отполз и осмотрелся. Ничего подходящего поблизости не наблюдалось, а деревья, казавшиеся более или менее прочными и надёжными, — тонули в болотном тумане. Выругавшись, я принялся очищать себя от тины и грязи. В какой-то момент — я остановился, ощутив на себе чей-то взгляд.

Наклонив голову, со скрюченной ветки расположившегося посреди болот дерева на меня смотрел ворон, в глазах которого читалась какая-то сверхъестественная разумность.

Некоторое время мы молча и осторожно наблюдали друг за другом, а затем — один из нас каркнул и улетел прочь. И, разумеется, это был не я.

Как бы то ни было, мне следовало запомнить место, приводить себя в порядок и потихонечку выбираться отсюда в поисках подходящего инструмента. Впрочем, ничего подходящего на ум так, сходу, и не приходило. Обычными крестьянскими вилами — ключ было явно не достать. Не говоря уже о том, что местные жители, в большинстве, не испытывали ко мне особых симпатий и вряд ли стали бы мне что-либо одалживать. Лопата, обнаруженная мною в доме гробовщика, не годилась также. А выпрашивать для этих целей у стражников алебарду звучало, по меньшей мере, абсурдно. В любом случае, желательно было успеть завершить все свои дела до наступления полной темноты, когда мне было бы проще выкрасть тело Данкомба и пронести его в подвал моего дома, не вызвав лишних подозрений.

Я всё ещё размышлял, отыскивая возможный выход из сложившегося положения, в то время как ноги продолжали куда-то следовать сами по себе. Стоп! Ну, конечно же! Саймон Линс — парень знал болота как свои пять пальцев, к тому же, возможно, его удочка могла бы мне пригодиться, чтобы выудить ключ. Однако — пока что я не освоился здесь настолько хорошо, чтобы сразу сориентироваться, как именно следует выбираться из того места, в которое я забрёл, и в какой стороне следует искать Саймона-рыбака.

Тем временем, на моём пути нарисовался интересный предмет — внушительных размеров истукан, которого можно было принять издалека в темноте за настоящее чудовище. Причудливая конструкция из множества толстых брёвен имела три точки опоры, в то время как в её навершии крепился ростовой щит с нарисованным на нём черепом. Истукан был обвешан всевозможными оберегами из кости и дерева, вороньими перьями, заячьими лапками, беличьими хвостиками и прочими своеобразными предметами. Проявления того самого язычества, о котором говорили доктор и кузнец? Или чей-то атрибут для колдовских ритуалов? А может быть, и то и другое сразу?

Вскоре моё внимание привлекло другое — из чащи, на границе леса и болота, раздавалось чьё-то пение. Это был женский голос. Оставив молчаливого истукана, я поспешил в ту сторону, где ожидал обнаружить живых людей. Вскоре обнаружилась и певица: молодая женщина со светлыми волосами, в зелёном шёлковом платье под цвет окружавшей её травы, неторопливо перемещалась, выискивая определённые травы и собирая их в свою плетёную корзину.

Впрочем, она была здесь не одна: городской стражник с алебардой не отлучался от неё ни на шаг, его товарищ — стоял в стороне, неся бдительное дежурство, и чуть поодаль маячил третий. Заметив моё появление, мужчины заметно насторожились, но незнакомка что-то тихо сказала ближайшему и, хотя я находился недостаточно близко и не расслышал, но видел, как гвардеец подал знак своим и те успокоились. Я понимал, что, судя по всему, повстречал в этой безлюдной глуши не кого-нибудь, а Хелен Сент-Джон. Жену мэра Филиппа.

— Приветствую вас, мистер Фэрпойнт, — любезно поздоровалась она, когда я, наконец, приблизился к ней; но за этой любезностью отчётливо читались напряжённость и волнение. — Добро пожаловать… Хоть вы и пришли в тяжёлые времена и ещё более тяжёлые принесли с собой. Вы не такой, как я ожидала.

— Ожидали? Вы слышали про меня от мэра? — переспросил я, удивившись не столько её словам, сколько тому, каким тоном они были сказаны.

— В своих снах травница предвидела ваше появление, — совершенно серьёзным тоном поведала мне женщина. — Она предупредила меня. Поговорите с ней, пожалуйста. Вы должны узнать свою судьбу. Это очень важно.

Девушка указала в сторону и, проследив за её рукой, я разглядел неприметный домик на окраине болота. Небольшой и ветхий, он напоминал жилище лесной колдуньи из детских сказок.

Судя по тону, госпожа Сент-Джон действительно верила в сказанное и считала, что дело не терпит отлагательств. Ну, что ж, в своё время я не воспринял бы подобные россказни про пророческие сны и предсказание судеб всерьёз. Однако теперь, когда я сам уже долгое время занимался вещами, находившимися за гранью естественного, являясь одним из тех, кого считал вымыслом, — я пересмотрел своё отношение ко многим вещам.

Тем не менее, это и не означало того, что я непременно и безоговорочно должен был верить любой сумасшедшей или гадалке. Впрочем, я ничего не терял, к тому же мне просто не хотелось огорчать такую очаровательную даму.

Хелен — была очень красивой женщиной. Но в её глазах таилось что-то странное. Что-то, что слегка пугало меня. Как и Лимси-старший, она выглядела очень скромно для человека своего положения. Возможно — даже чересчур скромно.

Говоря откровенно, многое и многие смотрелись тут нетипично: странно вели себя, странно разговаривали, странно думали. Нетипично неразговорчивый трактирщик, нетипично скромный и воспитанный лендлорд, нетипично откровенная с посторонним чужаком служанка, нетипично жизнерадостный рыбак, нетипично нелюдимые монахи, нетипичный во всех отношениях врач, нетипичное исчезновение и нетипичное убийство…

Порою казалось, что в этом городе просто не обитает обычных людей и не происходит обычных событий, а люди наподобие трусливого и циничного мэра, высокомерного, заносчивого и вспыльчивого Лимси-младшего, недоверчивого привратника и кабацкого сброда с типичным городским сумасшедшим в придачу — присутствуют здесь лишь для пущего контраста.

Но — всё равно, Хелен выделялась даже среди особенных людей: находясь посреди подобного рокового места, она напоминала мне едва ли не привидение, и я не верил, что она оказалась здесь просто случайно.

Как бы то ни было, но я не заставил её долго ждать и вскоре уже отворял дверь в жилище старой травницы: как и прочие жители Каворна, она не запирала своё жилище на ключ. Странная манера, которая, вполне возможно, стоила жизни Элеанор и, скорее всего, Греерам. Ещё более странным было то, что после смерти девушки и исчезновения стариков местные жители так и не усвоили урока. Конечно, улицы теперь патрулировала усиленная стража, но в первую очередь безопасность горожан зависела от них самих.

«Интересно, а если Кобб был прав, и Грееры действительно живы, и оставили окровавленную ткань, чтобы всех запутать? Возможно ли, что это была кровь, ну, скажем, петуха, а сами они затем и погубили Элеанор ради совершения языческого обряда? Впрочем, в пользу этой версии тоже ничего не говорит — с таким же успехом убийцами могут быть монахи. А могут и не быть», — успел я подумать, прежде чем перед моим взором возникла обитель старой ведьмы.

Два стола, три окна, растопленный камин, кровать, зажженная свеча, ведро, сундук, котёл с тихо бурлящим варевом, повешенные на просушку травы. В целом — ничего необычного.

Старая Мод Литкотт, седая, как лунь, располневшая к старости женщина, в далёкой молодости, должно быть, была очень хороша собой. Теперь же, судя по всему, главной радостью в жизни старушки в заплатанном платье было любимое кресло-качалка, в которой она, в данный момент, неторопливо покачивалась. В какой-то момент мне даже показалось, что старуха впала в транс или, что вероятнее, просто задремала, поэтому уже был готов развернуться и тихо уйти, стараясь не скрипеть дверью и не будить её, как вдруг она отчётливо произнесла, не разомкнув век:

— Добро пожаловать, странник. Я видела во сне, что ты придёшь.

— Видели? Но как? — растерянно произнёс я. К этому часу я уже решительно отказывался что-либо понимать.

— Тьма распространяется по земле, и моровая язва поражает всё живое, — вместо ответа, в манере обезумевшего пророка, произнесла травница. — Кровь её черна, дыхание её убивает. Но у нас ещё была надежда… Пока Посланник не прошёл через городские ворота. Он слеп, и он станет нашей погибелью. Да, я предвидела твоё появление. Но я не могу оградить тебя от твоей судьбы. Круг замкнулся. Пути назад нет. Ни для кого.

«Она не в себе», — мелькнула первая мысль. Помнится, мэр рассказывал о людях, предвещавших Конец Света и суливших прочие подобные напасти. Может быть, доктор Бейкер и не ладил с травницей, однако же, при сопоставлении, у них обнаруживалось немало общего. Оба проповедовали безнадёжный и неминуемый Конец Света, оба, как умели, лечили людей, и, главное, оба приняли меня за кого-то другого.

Вслух же я с сомнением произнёс:

— Гибелью? Вы говорите не обо мне, женщина.

— Я не чувствую в тебе зла, но наша судьба предрешена, и ты станешь её инструментом. Да, я видела, как ты придёшь из тумана. Странник, который совершит неизбежное. Но я не виню тебя в этом. Ты не выбирал свой путь, и то, что должно произойти, — произойдёт, — с глубокой убеждённостью в голосе, ответила женщина.

Конечно, будь я несдержан, я мог бы на неё накричать, пытаться заставить замолчать, просто развернуться и уйти, назвать безумной, в ответ на что она, в лучшем случае, просто упрекнула бы в безумии меня самого. За то, что я не готов понять и принять «свою судьбу», которая была открыта ей в очередном её сне. Но мне уже просто становилось интересно, поэтому я лишь вежливо попросил:

— Пожалуйста, рассказывайте дальше.

— Странные вещи творятся вокруг тебя, странник. Из-за твоей спины — смотрит множество мёртвых глаз. Почему? — словно бы заранее зная ответ на свой вопрос, всё-таки поинтересовалась она.

Я вздрогнул. Если до этих слов я сомневался в способностях провидицы, то теперь был вынужден признать как данность: эта женщина обладает особым даром. Следовательно, к её словам, пусть и казавшимся полнейшим бредом, всё же стоило прислушаться. Другое дело, что это по-прежнему не означало, что она всенепременно права во всём, что она говорит.

— Я — Хареш-аль-Дорем, — честно признался я ей, не видя смысла скрывать от неё что-либо и дальше.

— Тот, кто говорит с мёртвыми? Я слышала о таких, как ты. Твой дар поистине невероятен. Но ты — Посланник тьмы. А что это за призрак рядом с тобой, странник? Что это за мёртвая женщина? — всё также ровно и с интересом спросила колдунья.

До этих слов мне казалось, что после её первой догадки удивить меня чем-либо будет достаточно сложно. Но я ошибался.

— Что? Это невозможно! Клэрис? — вытаращив глаза, переспросил я.

— Я не знаю. Это всего лишь размытая тень. Кто-то очень близкий тебе, но покинувший тебя. Ты не пытался с ней поговорить? — словно бы даже с сочувствием поинтересовалась Мод.

Конечно, это не было делом её ума, но особых причин скрывать очевидное я тоже не видел, поэтому признался:

— Нет, мне не хватило мужества.

— Даже не пытайся, странник, — предостерегла меня старая травница. — Тебе это не дозволено. Она тебя дождётся… Что ж, ступай, тебя ждёт твоё предназначение.

Вежливо попрощавшись и аккуратно прикрыв за собой дверь, я расстался с Мод Литкотт в смешанных чувствах. Теперь — я чувствовал в этой старой женщине колоссальную внутреннюю силу. Впрочем, мне по-прежнему казалось, что она балансирует на грани разума и безумия. Неужели в её видениях я действительно принимал образ странника в капюшоне, который, как минимум, погубит весь город? Могла ли она оказаться права? Я не знал, что и думать. Травнице явно было известно о Звероловах больше, чем обычному человеку. И, более того, она, кажется, видела за моей спиной призрак Клэрис. Как могло такое быть? Погружённый в эти размышления, я и сам не заметил того, как снова приблизился к Хелен.

— Да, чем я могу помочь вам, мистер Фэрпойнт? — на время прервав свой сбор трав, поинтересовалась она.

— Мне бы хотелось больше узнать лично про вас, — всматриваясь в её манящие зелённые глаза, произнёс я. Судя по всему, она не просто так наведывалась к травнице и поддерживала с ней отношения, как рассказывала Эмма. Вполне возможно, она перенимала её ремесло. Но и этим дело не ограничивалось. В ней было что-то своё. Какая-то особенность. Внутренняя сила. Примета. Отличительная черта. Что-то, что роднило её с Мод. С Клэрис. Со мной. С другими Наделёнными.

Как говорится: «рыбак рыбака — видит издалека». Это же — справедливо и про нас. Я не могу объяснить вам, как мы это делаем. Сделать это — столь же невозможно, как при помощи слов точно объяснить слепому от рождения человеку, что такое цвет.

Или даже сложнее: не просто объяснить, что такое цвет, а, скажем, что представляет собой именно красный цвет и чем конкретно он отличается, к примеру, от синего или от зелёного.

Однако же, не один я ощущал «своих»: то же самое испытывали и другие. И Мод, и Клэрис ощущали во мне что-то отличавшее меня от обычных людей. То же самое должна была почувствовать и Хелен.

— Моё имя Хелен. Я — жена мэра Сент-Джона. Я приехала сюда, чтобы быть рядом с ним. Когда-то давно — тут жила моя семья. Так что здесь — мои корни. В этом городе я чувствую себя как дома, и стараюсь выполнять все обязанности жены мэра, — решительно заявила женщина, хотя от моего внимания не укрылась отчётливо прозвучавшая боль.

— Почему в вашем голосе слышна горечь? — без долгих блужданий задал я прямой откровенный вопрос.

— Простите меня, сэр, но вам этого не понять, — виновато улыбнувшись, ответила она, но её глаза таили в себе грусть и печаль. — Я росла в цветущих садах, залитых солнцем. В нашем доме — никогда не смолкала музыка… А теперь я здесь: тьма — вместо солнца, гнилые листья — вместо цветов, стоны — вместо музыки, а вокруг — лишь встревоженные лица горожан. Чума распространяется и пожирает всё на своём пути. Но вы знаете это и без меня, сэр.

— Почему вы не вернётесь к своей семье? — озадаченно произнёс я.

— Я могла бы сделать это, — кивнула она. — Муж был бы не против… Если бы вообще заметил. Но я решила остаться. Вступая в брак, я давала обеты. И должна чтить их.

— Когда весь мир вокруг сошёл с ума… — поражённый её принципиальностью начал я, но Хелен не дала мне докончить.

— …Обещания с лёгкостью нарушаются. Я это знаю. Но мир недостаточно ещё сошёл с ума, чтобы заставить меня нарушить это обещание. Я останусь здесь, с ним. Здесь моё место. У меня такое ощущение, что я связана с этим городом. Что я должна быть здесь, потому что… — Хелен задумалась, пытаясь подобрать слова, и сделала неопределённый жест рукой, будто бы пыталась выудить их из воздуха, но, в итоге, ответила: — Просто потому, что должна. Как актриса, без которой не может закончиться спектакль.

— Понятно, — не поняв, на самом деле, и половины сказанного, принял я к сведенью. — Я интересуюсь местными жителями. Как вы могли бы их охарактеризовать?

— Вы уже встречали моего мужа. Он… он мой муж, перед Богом и людьми, и это для меня — самое важное. А вот Эмму, мою служанку, вы вряд ли видели. Мой муж её не выносит, но без неё я не смогла бы здесь жить. Правда, она мне скорее подруга, чем служанка. Она — часть того светлого мира, что я оставила там, за туманами. Ещё я часто хожу к травнице, хоть мэр и против. Её зачастую бывает сложно понять, ведь её видение мира отличается от нашего. У меня есть чувство, что она всё время пытается мне что-то сказать, а я не могу услышать. Иногда заходит миссис Харрел. Жить с её мужем — сущий ад, поэтому я делаю всё, чтобы она могла отдохнуть. Доктор Бейкер — очень умный человек, но за последние месяцы он очень изменился. Раньше к нам часто приходила Элеанор, но потом случилась эта ужасная трагедия… Она была очень милой и бойкой девушкой, и её смерть потрясла нас, — печально, но отнюдь не испуганно, призналась Хелен. — Иногда ко мне заходит юный Джон Лимси и рассыпается в комплиментах, но он грубиян, и его поведение неприемлемо. А остальных горожан я редко вижу. Как вы заметили, компанию мне также составляют гвардейцы. Без них муж никуда меня не отпускает.

Кхм… Раз за разом мне говорили про одних и тех же жителей. Разумеется, городок был небольшой, но ведь не до такой же степени? Просто, скорее, на этом фоне мало кто особенно выделялся, поэтому представители ведущих профессий, их родственники и приближённые, как и отдельные уникумы, просто выделялись в этой глуши.

Говоря откровенно, задавать из раза в раз одни и те же вопросы, получая приблизительно схожие ответы, — мне тоже порядком надоело. Однако же — это были неизбежные издержки моей профессии. Редкое следствие обходится без опросов и сбора сведений, и никогда не знаешь заранее, где можно обнаружить зацепку.

— Я полагаю, в таком случае — вы ничего не знаете про убийства? — скорее для порядка спросил я.

— Как и большинство горожан, я не очень-то любила Грееров. Поэтому о них я знаю немного. Но, хотя у меня не возникает сомнений, что это убийство, я не думаю, что это мог сделать Роджер Данкомб. Я знала его и Элеанор и знала, как они любили друг друга. Роджер не убивал её. В этом я уверена. Мой муж совершил огромную ошибку, повесив его. Может быть, он подозревает, что был неправ, поэтому и приставил ко мне охрану. Мысль… а вернее, уверенность в том, что убийца всё ещё среди нас, очень пугает меня, — призналась жена мэра, и, несмотря на то, что её голос звучал уверенно и даже местами твёрдо, я не сомневался в искренности её слов.

— Не беспокойтесь. Я поймаю его, — с готовностью обещал я, попутно обратившись с просьбой: — А теперь, если вас, конечно, не затруднит, вы не подскажете мне, как вернуться обратно на дорогу из этого болота?

Если не получается главное, работай над деталями. В этом плане, половина дела была сделана: запасы пурпурного бурьяна и водной дрёмы имелись у меня в избытке. Чего, к сожалению, нельзя было сказать о прочих травах, но у меня имелся вполне приличный запас гвинлока, приемлемое количество каменных слёз и парочка — другая сатанинских удач. Этого, как минимум, должно было хватить на первое время, а именно: для приготовления «Душехвата» и рабочего запаса вспомогательных варев. Но заниматься этим преждевременно я не спешил.

Другой приятный момент был связан с тем, что гвардейцы, по просьбе Хелен, не только указали мне наиболее кратчайший и безопасный путь, но даже предоставили грубо набросанную карту местности, которая, несмотря на свою более чем убогую схематичность, на первых порах могла оказать мне бесценную помощь. К примеру, с её помощью мне не составило труда в этот раз отыскать Саймона Линса. Однако здесь меня ожидало большое разочарование. Едва парень услыхал, что мне потребовалась его удочка, он высказался вполне чётко и категорично:

— Нет, мой друг, это невозможно. А если вы, например, её сломаете? Хорошую удочку сделать нелегко: это нечто большее, чем просто палка и клубок лески. Конечно, рыба здесь не очень. Но что я буду без неё делать?

Разумеется, это был неприятный, но вполне ожидаемый оборот. Да и Саймона тоже можно было вполне понять. В самом деле, он не был мне ничем обязан. Именно это я и собирался исправить.

В доме мэра по-прежнему было тихо. У меня даже начало складываться такое впечатление, что его настоящей резиденцией является всё-таки городской трактир, отлично подходящий как для сбора сведений от своих осведомителей, так и для публичных объявлений. Впрочем, в данный момент я пришёл не к нему. Эмма, как и прежде, была занята уборкой, и, заметив моё появление, прервалась, учтиво заметив:

— Да? Господина мэра сейчас нет дома.

— Я, собственно, сейчас не за этим, — с многообещающей улыбкой заметил я, собираясь сообщить ей радостную новость, но вскоре понял по странному выражению её лица, что только что сказал двусмысленную вещь.

— Госпожи тоже нет. Чем я могу вам помочь? — осторожно поинтересовалась Эмма.

— Просто чтобы сэкономить ваше время… — набрав больше воздуха, я с улыбкой добавил. — Саймон вас любит!

Эффект в виде радостного визга, который, должно быть, был слышен на всю округу, и того же самого ведра, опрокинутого на тот же самый ковёр, — не заставил себя долго ждать. Впрочем, казалось, в этот раз девушка даже не замечала этого.

— Откуда вы знаете?! Он вам сказал?! — приплясывая на месте, девица бросила щётку, захлопав в ладоши, и радостно прощебетала: — Я тоже его люблю! Он защитит меня от того, что здесь творится! Я поговорю с ним сегодня же, как только у меня будет время. Спасибо вам большое! Надеюсь, я смогу вас отблагодарить!

Простившись с Эммой, я спешно вышел из дома, испытывая на душе удовлетворение — немногим меньшее, чем после взбучки, устроенной Лимси-младшему. И пусть я пока не мог похвастаться явными успехами в расследовании, сейчас мне всё-таки было чем заслуженно гордиться. Разумеется, мной, в некоторой степени, двигал личный мотив. Насколько это понятие вообще применимо к действиям, совершаемым в общественных интересах. Но, в любом случае, меня «оправдывало» то, что я поступил бы сегодня точно так же и безо всякой выгоды. Тем не менее, в данный момент сотрудничество рыбака было для меня жизненно необходимо.

— Как я и говорил тебе, не надо себя недооценивать, — сказал я первым делом, вернувшись к Саймону. В ответ Линс наградил меня недоумённым взглядом, и мне пришлось поспешно пояснить:

— Я рассказал Эмме о твоих чувствах. Ты ей нравишься. Она сказала, что тоже любит тебя. Впрочем, это было понятно и без её слов.

— Что?! — словно бы огретый мешком по голове, отреагировал парень. — Но как, дорогой друг?! Вы сказали ей?! Сказали, что я всё время думаю о ней?!

Казалось, от радости у него отключилась логика, и Саймон не совсем понимал смысл сказанного. В какой-то степени, я ему завидовал. Вернее, завидовал им обоим: у них были они, у них были все шансы на создание счастливой семьи, у них была любовь, и, главное, — у них были чувства, которые не возникали у меня прежде и вряд ли когда-либо могли возникнуть теперь. Но если мне сложно было понять любовь, то по-настоящему влюблённый мужчина казался мне чем-то куда более странным, нежели по-настоящему влюблённая женщина: мне казалось, женщины более склонны усложнять, домысливать и идеализировать. Не все, конечно, но — в среднем.

— Ну, хорошо… — наконец обретя дар разума, несколько отошёл Саймон. — Самое главное, что всё окончилось хорошо. Это самая радостная новость, какую вы только могли принести! Да кому только нужно это солнце?!

Громко смеясь и пританцовывая, рыбак внезапно бросился ко мне и буквально повис на шее, слегка задушив в объятьях. От неожиданности я едва не потерял равновесие, что могло быть чревато падением в реку. Поведение молодого человека было для меня более чем необычно. За всю мою жизнь единственным человеком, которого с огромной натяжкой можно было назвать моим другом, — была Клэрис. Да, она, возможно, была готова отдать за меня жизнь, если бы это было оправдано целями и задачами, поставленными ею же перед собой. Прагматик, лишённый эмоций и чувств. Для неё просто не существовало таких вещей, как любовь, ненависть или дружба: лишь суровый рационализм. Целесообразность, возведённая в абсолют. Сказать тёплое слово от чистого сердца, обнять от души, как это только что сделал Саймон, совершить нелогичный, но милый сердцу поступок, не потому что так было выгодно, а потому, что просто так захотелось, — она не была на это способна.

— Тише, тише, спокойнее, — всерьёз беспокоясь за сохранность своих шейных позвонков, взмолился я, высвобождаясь из цепкого захвата.

— Да, конечно, извините, — всё ещё не отойдя от нежданно свалившейся на голову радости, проговорил скороговоркой рыбак. — Как я могу отблагодарить вас?

— Удочка, — напомнил я, потирая занывшую и затёкшую шею. — Я просил удочку.

— Да. Удочка. Помню, — пыл Саймона тотчас же поутих. — Я ценю, что вы помогли мне с Эммой, но удочка нужна мне самому. Как же быть?.. Кхм… Придумал! Мы поступим по-другому. Я зарабатываю на жизнь тем, что ловлю для людей рыбу. Давайте, я пойду с вами, и поймаю для вас то, что вам нужно? Что скажете?

— Конечно. Это великолепная идея. Пойдём, — охотно согласился я. Действительно, настоящий мастер мог справиться с удочкой намного быстрее и проще, чем это сделал бы я. Когда мы с Саймоном прибыли к озеру, меня одолели сомнения, сможем ли мы вообще достать оттуда ключ. Вода была слишком грязной. К счастью, рыбак управлялся со своей удочкой почти так же умело, как я управляюсь со своим мечом. С бесконечным терпением он опускал её в воду снова и снова, пока ему, наконец, не удалось зацепить ключ. Саймон вытащил его из воды с ликующим возгласом. Я помог ему, но он, без сомнения, сполна вернул мне долг. Я аккуратно спрятал ключ и с благодарностью пожал руку рыбака.

— Вот, держите. Возможно, это поможет… Постойте! Вы это слышали?.. А теперь? — настороженно подняв руку, напрягся Линс. Среди глухих болот доносился собачий лай, плавно перешедший в жалостливые поскуливания.

— Это было похоже… на лай собаки? — вкратце охарактеризовал я услышанное. Ни добавить, ни прибавить.

— Конечно! Это мой Бонни! Бедный пёс! — взволнованно воскликнул Саймон, начав вглядываться в ту сторону, откуда недавно до нас доносился лай. — Наверное, опять гнался за куропаткой и угодил в терновый куст. Что ж, ключ у вас; надеюсь, что вы сможете открыть им то, что вам нужно. А я — должен помочь своему псу.

Поймав мой взволнованный взгляд, и правильно истолковав отчётливо напрашивающийся, хоть и не высказанный вопрос, рыбак поспешил успокоить и заверить:

— Нет, я не сошёл с ума. Я знаю болото, как свои пять пальцев. Вряд ли оно сможет меня чем-то удивить. Простите, но я должен идти. Бонни, я иду, Бонни!

После этих слов Саймон направился вглубь болот и вскоре скрылся из виду; а меня ожидали собственные хлопоты, не терпящие отлагательств. И в первую очередь мне следовало нанести очередной визит кузнецу.

Как и в прошлый раз, Кобб в поте лица был занят работой, но, завидев моё приближение, рыжеволосый бородач на время оставил свой горн, одарив меня злобным оскалом:

— А вот и сам господин Фэрпойнт снова к нам пожаловал. Снова свои вопросы дурацкие задавать будет.

— Не в этот раз, — раздражённо нахмурившись в ответ, заверил я его.

— А чего так? Надо же отрабатывать мэровы деньги, создавать видимость работы… — судя по всему, Джон собирался язвить и дальше, но в этот раз у меня действительно не было на это времени, отчего я сразу пресёк его словесный поток.

— Я нашёл ключ, — коротко и ясно пояснил я, в доказательство продемонстрировав кузнецу свою находку. Сказать, что выражение его лица моментально переменилось, плавно приняв обескураженный вид с оттенком невольного уважения, — это не сказать ничего.

— Неужели? Кхм. Я удивлён! — нехотя признал мужчина, с досадой добавив: — Но я дал вам слово, и сдержу его. Вот замок с ключом. Поставить его на дверь — будет несложно.

— Благодарю, — приняв из рук кузнеца замок, я, не теряя больше лишней минуты, направился к дому. Некоторое время я ощущал на своей спине сверлящий взгляд Джона Кобба, пока тот не вернулся к прерванной работе, привычно зазвенев своим молотом.

Вскоре замок уже был на месте. И это означало, что теперь я могу без опаски заниматься зельеварением и проведением ритуала вхождения в Храм Жертвоприношений. Разумеется, речь шла лишь о сравнительной безопасности, но теперь мои руки были развязаны. Пришло время действовать.

Все нужные травы — собраны, алхимический набор — расставлен, дверной замок — на месте. Дело оставалось «за малым» — выкрасть тело гробовщика Данкомба. Проще всего это можно было сделать с наступлением темноты, хотя — учитывая, что я провёл на своих двоих целый день, а здешняя погода и без того не бывает солнечной, — ждать мне пришлось недолго.

Площадь перед эшафотом, на котором по-прежнему раскачивалось толкаемое ветром тело худощавого юноши, была пуста и безлюдна. Не считая одного, но очень весомого «но»: скучая на своем, прямо-таки скажем, не самом желанном посту, возле эшафота стоял стражник.

Разумеется, я не мог позаимствовать тело прямо у него на глазах, и с этим необходимо было что-нибудь предпринять. Причём, желательно — срочно.

— Да? — лениво поинтересовался караульный, когда я приблизился к нему фактически на расстояние вытянутой руки.

— Я хотел кое о чём спросить… — исподволь начал я, но суровый тон гвардейца пресёк наш возможный диалог в зачатке.

— Я не могу разговаривать. Ты что, не заметил, что я на страже? А вдруг что-нибудь случится, пока я с тобой болтаю? Мэр и так не даёт нам продыху. Я на посту уже семь часов, и мне чертовски хочется промочить горло. Думаешь, мэру есть до этого дело? Конечно же, нет, — угрюмо пожаловался стражник, опершись о древко своей алебарды.

Мэру, возможно, и правда не было дела до нужд обычных стражников. Но для меня это был шанс, за который я должен был ухватиться мёртвой хваткой. Но, для начала, мне всё равно не мешало бы лишний раз перестраховаться — за сим я и отправился в таверну на поиски мэра. Право же, отыскать Сент-Джона труда не составило — благо это был не ключ Кобба. Мэр сидел на том же самом месте, что и при нашем прошлом расставании, и даже кружка пива в руках казалась похожей, а возможно, что и той же самой.

— Я слышал, что вы уже успели пройтись по окрестностям, изучить наши местные немногочисленные достопримечательности, завести новые знакомства. Что я могу сказать? Похвально, похвально. Как в целом продвигается ваше расследование, дорогой Николас? — всё тем же наигранно-доброжелательным тоном осведомился Филипп.

— Сейчас я искал вас, чтобы поговорить о другом, — пояснил я, вскоре заметив на лице мэра смесь интереса и лёгкого недоумения.

— Что бы вы хотели узнать? — приговорив оставшееся пиво одним махом, Сент-Джон отставил в сторону опустевшую кружку и выжидающе сложил пальцы домиком.

— Стражникам нечего пить, — как можно более участливо констатировал я.

— И что? Почему это вас беспокоит? — ещё больше удивился мэр, недовольно проворчав: — Что ж, раз уж вы так мягкосердечны, ступайте к трактирщику, скажите, что я вас послал, и он вам что-нибудь для них даст.

— Премного благодарен, — коротко кивнул я, оставляя мэра с подозрением следить за мной из-за своего стола. Приблизившись к Моллинзу, я начал с доброжелательностью, которой он не заслуживал:

— Я хотел бы попросить вас об одной вещи.

— Спрашивайте. Быть может, я смогу вам помочь, — придирчиво оценивая чистоту одной из тарелок, снисходительно отозвался трактирщик.

— Стражники хотят пить… — начал я, прерванный язвительным смехом.

— А как насчёт жареного цыплёнка? Им не хочется жареного цыплёнка? — откровенно насмехаясь, осведомился Роберт, а следом — добавил уже серьёзно: — Мне не нравится, что они здесь торчат, поэтому я не буду ни кормить их, ни поить.

— Но меня послал мэр! — сходил я со своего главного и, по сути, единственного козыря. На несколько мгновений трактирщик прекратил ухмыляться и даже задумался. Но, впрочем, это продолжалось весьма недолго.

— Так, значит, мэр? Очень «мило» с его стороны. Но таверна — принадлежит мне. Если им так уж хочется пить, возьмите эти мехи, налейте туда что-нибудь и отнесите им. Хотя я думаю, что они не заслужили даже колодезной воды, — с этими словами трактирщик вручил мне старые пустые мехи. Комментарии, я полагаю, были бы излишни.

Как бы то ни было, вслух я не стал произносить ничего, за исключением благодарности хоть бы и за такую помощь. Хотя, по сути, подобного рода дифирамбы щедрости звучали плохо завуалированным издевательством, что, в свою очередь, не могло ускользнуть от внимания Моллинза, сердито буркнувшего что-то себе под нос.

Теперь мне предстояло взяться за алхимию, приготовив для стражника «Сонные глаза», пожертвовав на это благородное дело по одной порции гвинлока, водной дрёмы и сатанинской удачи. В первую очередь, мне, конечно же, было жаль наиболее дефицитную траву, однако же — это было делом наживным.

Снотворное было моим первым заговоренным отваром, приготовленным за этот день, но, в случае успешного похищения тела Роджера Данкомба, — обещало быть не последним. А если бы удача мне изменила, уже явно было бы не до этого.

Иногда — я мог позволить посвятить целый день исключительно сбору трав, а последующий — исключительно зельеварению. Но сейчас — я должен был действовать быстро. Целебные отвары могли и подождать, а варить «Душехват» заранее — так и вовсе было лишено всякого смысла.

Придерживая бурлящий буро-серо-жёлтый отвар (отвратительный одновременно на запах, на вкус и на цвет) специальными щипцами, я аккуратно заполнил им один из специальных походных пузырьков, изготовленных из специального сверхпрочного алхимического стекла.

Я обладал внушительным арсеналом подобного рода сосудов, не раз пригождавшихся мне в самых различных случаях жизни, но сейчас — мне было достаточно взять с собой самый маленький.

Стараясь не вдыхать едкий усыпляющий, да к тому же ещё и зловонный пар, от которого у меня начинала кружиться голова, а к горлу подступала тошнота, я подождал, когда отвар остынет, и, убрав его в свой карман, поспешил на улицу. Миновав всего пару домов, я остановился возле одного из колодцев, подняв ведро и следом наполнив мехи водой. Пары капель должно было хватить в самый раз, чтобы усыпить взрослого человека, в то время как большее количество могло бы убить и здоровяка, специально не подготавливавшего свой организм посредством длительного употребления точно дозированных ядов, близких по консистенции к этому.

Впрочем, как оказалось, я рано начал праздновать победу. Моё появление с протянутыми мехами в руках стало для стражника полной неожиданностью, по значимости сопоставимой со Вторым Пришествием. Произнеся тост за моё здоровье, стражник хотел было опорожнить винные мехи, но, вовремя смекнув, что те не пахнут алкоголем, раздосадовано проворчал:

— Что это? Вода? Прости, я, конечно же, ценю твою заботу, но когда я говорил, что хочу «промочить горло», — имелось в виду вино, или, на худой конец, пиво. А это, пожалуй, я лучше вылью, — с этими словами гвардеец выплеснул содержимое бурдюка на чахлую траву, после чего — возвратил его мне.

Конечно, я должен был это предвидеть. Необходимо было завязывать с дурацкой манерой мерить людей по себе и приучать себя становиться на их место, мыслить, как они. Впрочем, это было легко сказать, но, на деле, сейчас мне было бы сложно представить, кем бы я был, о чём думал и что любил, окажись я в чужой шкуре, если бы я не был тем, кем я стал. Если бы я не стал тем, кем меня сделала Клэрис.

К примеру: я никогда не был большим любителем выпить и употреблял спиртное только когда его мне настойчиво предлагали и ситуация не позволяла удобно отказаться. Как бы то ни было, если отыскать колодец ещё не составляло проблем, то теперь — задача ещё сильнее усложнилась.

Рассчитывать на благосклонность мэра или Моллинза не приходилось, но, впрочем, оставались ещё и альтернативные пути. Решение пришло быстро и просто, как всё гениальное, в очередной раз напомнив о том, что помогать хорошим людям порой бывает не только приятно, но ещё и выгодно.

— Да, да, конечно, сэр, спрашивайте о чём угодно. Я всегда с радостью готова вам помочь, чем смогу, — ещё не зная сути моей просьбы, доверчиво согласилась Эмма.

— Прекрасно. Вы можете налить немного вина в мой бурдюк? — протягивая девушке мехи, вежливо попросил я. Лицо служанки побледнело.

— Не могу. Хозяин узнает — и тогда мне станет ещё хуже, — виновато оправдывалась она.

— Не можете? Даже за хорошие новости о Саймоне? — использовал я запрещённый приём, вдобавок ещё напустив немного наигранной обиды. По лицу девушки было видно, что внутри у неё происходит настоящая борьба, подобная той жуткой битве при Креси. И, наконец, верх в этой битве всё-таки одержали «наши».

— Что ж… Вы правы. Я перед вами в долгу, — признала Эмма, принимая из моих рук бурдюк, и вскоре скрылась в винном погребе. Появившись уже через несколько минут, она протянула мехи мне и, судя по всему, вина в них было вовсе не «немножечко».

— Вот, получайте. Мэр не узнает… А если и узнает, то — чёрт с этим! Теперь мне на это плевать! И всё — благодаря вам, господин Фэрпойнт, — заголосила она так, будто бы и сама приложилась к вину, и довольно хорошо.

Мне правда не хотелось подставлять девушку, но сейчас — время играло против меня, а Эмма — добровольно сделала свой широкий жест. В любом случае, я знал, что за это мэр её не убьёт, а в случае чего — готов был встать на её защиту.

— Да? — с надеждой поинтересовался уже знакомый стражник, увидев меня с мехами вновь.

— Я принёс попить, — заговорщически подмигнув, сообщил я, протягивая ему мехи.

— Да благословит тебя за это Бог! Я уж думал, что помру сегодня от жажды. Твоё здоровье! — жадно припав к бурдюку, мужчина отпил большой долгий глоток, добавив. — М-м! А-а! Прекрасно! Я перед тобой в долгу! Спасибо!

— Всегда пожалуйста! — демонстративно попрощавшись, я отошёл прочь, создавая себе тем самым некоторое алиби. Побродив в гордом одиночестве по тёмным улицам, я вернулся на эшафот. Прошло совсем немного времени, а стражник уже тихо и мирно дремал на своём боевом посту. Не мешая ему, я поднялся по ступеням, приблизившись к раскачивающемуся телу Данкомба. Погода постепенно портилась, дело снова шло к дождю. Я не мог ослабить верёвку вручную, но всё-таки я недаром носил при себе меч.

Снять тело проблемы не составило. Стражник спал, и наверняка ему снилось, как он покинет эти места, а кроме него рядом не было ни души. Перенести труп в мой подвал так, чтобы меня никто не увидел, было несколько сложнее. Я крался со своей ношей вдоль стен и полз в темноте по краю болота. Если бы меня поймал какой-нибудь стражник, мне бы пришлось попотеть, объясняя, чем я занимаюсь. Но удача была на моей стороне, и я добрался до своего дома, так и не замеченный никем.

Я повесил тело Данкомба на одной из балок и запер дверь на ключ. Теперь мне было необходимо лишь пожертвовать нужные травы, приготовить «Душехват» и на время попрощаться с миром живых. Теперь — я уже не торопился. Некоторые дела нельзя совершать в спешке: здесь важна филигранность.

Расчищая то место, где в дальнейшем должно будет остаться моё тело, я организовал там подобие настила из обнаруженных в сундуках подвала тряпок, чтобы не получить переохлаждение, поскольку я никогда заранее не знал, как долго пробуду там.

Также я убрал подальше все те предметы, которые могли быть опасными, когда начнётся светопреставление и свистопляска с полётами ближайшей к телу мебели. Я подготовил всё необходимое и принялся варить зелья: «Душехват», который позволит мне призвать демона, и парочка пузырей «Дыхания Снии», на случай если по возвращении из Храма Жертвоприношений что-то пойдёт не так и мне придётся восстанавливаться дольше обычного.

Подобное хоть и редко, но всё-таки случалось, а перестраховаться — никогда не мешало. К тому же, целебные зелья хранят свои свойства сравнительно долго, никогда не бывают лишними и никогда надолго не залеживаются у Зверолова.

Казалось, тени на стенах ожили, наблюдая за каждым моим движением, и тихо перешёптывались, ожидая начала церемонии Вхождения в Храм. Тело Роджера Данкомба тихо и слабо раскачивалось на надёжной балке, и мне казалось, что он уже пытается заговорить со мной — вот только я не могу его услышать. Пока ещё не могу.

Я медлил, в очередной раз проверяя прочность ремней и остальные детали. Конечно, мне не впервой было проводить ритуал. Но к некоторым его составляющим невозможно быть готовым ни в первый, ни в сотый, ни в двухсотый раз. Тем не менее, время пришло, и тянуть дальше было нельзя. Я залпом выпил зелье. Клэрис научила меня, что очень важно выпить его как можно быстрее. Она очень хорошо знала, почему…

Мой язык почувствовал резкий горький вкус, и первая волна спазмов сотрясла моё тело. Мне не удалось выпустить из рук склянку, и я сдавил её так сильно, что она лопнула, и острые осколки вонзились в мои руки сквозь перчатки. Но у меня не было времени с этим разбираться. За короткий срок мне нужно было сделать многое… Или умереть.

Мир перед глазами дико крутился, я упал на колени и подполз к ремням, которые я приготовил заранее. Отлично. Привязать. Крепче. Ещё. Ещё крепче. Мой взгляд затуманился, и болезненные судороги прошли через тело, всё усиливаясь. Потом они прекратились. И в этот самый момент, когда моё тело фактически умерло и Дан-эн-Нян был уже рядом со мной, готовый вырвать мою душу и отнести её в Царство Забвения, я начал выкрикивать слова на Языке Творения. На Демонике.

— Деурру меллас гениус софээль канээль эльмиахрихол хаамиах хаэрэзол! Вохалл Николас Фэрпойнт, Хареш-аль-Дорем, хассиус дамэй йахсанул! — что переводилось как: «Подними меня на своих крыльях и отнеси в Храм Жертвоприношений! Я Николас Фэрпойнт, Говорящий-с-Мёртвыми, и я приказываю тебе!».

Помещение озарилось лазурным потусторонним светом, в единый миг высветившим всё, словно при вспышке молнии. Я чувствовал присутствие исполинской фигура Дан-эн-Няна, стоявшей за моей спиной. Непостижимым человеческому разуму способом, он мог одновременно находиться в сотнях тысяч мест, собирая свою страшную жатву. Каждый миг, во всех частях света, люди рождались и умирали. Демон всегда работал быстро, со знанием дела освобождая душу от пут, удерживающих её в бренном теле, и, бережно обнимая своими перепончатыми крыльями, — с шипением уносил вдаль над Серой Бездной. Потом — он же возвращал души в тела Звероловов, наделённых властью приказывать, и терпеливо ждал, поскольку некоторые из них бывали ослаблены после вызова настолько, что вскоре он забирал их вновь, совершая очередной, последний для них перелёт. Когда же этого не происходило, он с досадливым шипением исчезал. Но демон был терпелив. Рано или поздно, Звероловы всё равно умирали — у смерти более не оставалось от них тайн, ведь они слишком часто погибали, чтобы не знать того, что должно произойти в последний раз.

…И мой полёт начался. Прочь, над этим телом. Прочь, над этой комнатой. Над стенами этого дома. Над этим городом. Лесом. Горами. Страной. Миром. Жизнью…

Я стоял в Зале Судеб Храма Жертвоприношений. В центральном круге, от которого исходили шесть лучей в окружении двадцать плит с причудливыми изображениями. Вокруг меня располагались три высокие алебастровые колонны, поддерживающие свод, а пол из синего мрамора — отражал, будто зеркало. Широкий круглый зал был освещён светом трёх факелов, бесконечно размноженных в бесчисленных отражениях отражений. Но не это привлекало моё внимание. Меня окружали двери, за каждой из которых располагались алтари, и располагавшиеся над дверями картины.

Темы полотен, выполненных с непревзойдённым мастерством, внушили бы непосвященному человеку трепетный ужас своей непередаваемой кошмарной естественностью. Но Зверолову с притуплёнными чувствами на это было наплевать.

Охотники на серийных убийц, активно прибегающие к магии и алхимии, изгои, которых боялись и ненавидели настолько, что пугали ими малых детей, балансирующие на грани законности и морали, мы становились равнодушными ко многому. Применяя свои странные и пугающие методы, мы исцеляли за день раны, заживающие у обычных людей месяцами, общались с душами умерших, видели и чувствовали недоступное обычному глазу. Мы редко ошибались при вызове, потому что это стоило нам жизни. Я был уверен, что собрал достаточно информации о той душе, которую собираюсь вызвать: в противном случае это посещение Храма могло сделаться для меня последним. Я не имел права волноваться, чтобы не ошибиться.

Информация, собранная про Данкомба, была справедлива по отношению к тому Данкомбу, который существовал до того, как Дан-эн-Нян перенёс его душу в Царство Забвения. Смерть меняет людей. Сильно. И не в лучшую сторону. Редко нам с Клэрис удавалось найти понимание, сострадание, отзывчивость, получить точную информацию.

Обычно жертвы убийств помнили только боль. Они могли утратить рассудок, вести себя эгоистично, жаловаться, просить о чём-либо, тянуть время, насмехаться, ставить условия, и среди всего этого кошмара — приходилось выуживать частицы полезной информации. Иногда — Зверолову приходилось возвращаться в оставленное тело ни с чем: измученным и разбитым…

Я собирался с мыслями. Зал вокруг меня был полон странных звуков, мелодий и голосов. Одни из них смеялись, другие — нашёптывали мне что-то, третьи — завывали, исполняли горловое пение, стонали или плакали. Но я не должен был уделять этому внимания. Сюжеты картин представляли определённое разнообразие: люди на них, с соблюдением холодящих кровь подробностей, сгорали в пламени, тонули в воде, падали, поражённые оружием, агонизировали, отравленные ядом, висели, задушенные верёвкой…

…Но, в данный момент, меня интересовала лишь одна из них. Сделав несколько уверенных шагов, эхом отдавшихся в вековых сводах, я услышал приглушённый хрип, увидев, как оживший на картине человек забился в конвульсиях, и отчётливо произнёс:

— Вахалла я адеос зора провено сэмохайл!

Что означало:

— Я пришёл сюда, чтобы разделить боль задушенного!

После того как эти отчётливо произнесённые слова эхом прошлись по сводам Храма, дверь подле картины отворилась, явив мне нишу с тремя жертвенными алтарями и двумя дымящими жаровницами. Здесь были предметы, не отбрасывающие теней, свет, без источника, и тени, без предметов. Но меня — интересовали лишь алтари, и те слова, которые я должен был произнести перед ними вслух, прежде чем напитаю жертвенные чаши своей кровью. Первым мне предстояло насытить Алтарь Пути.

— Воххал севохархайлон иесор ярон носеени ягелору. Шемуэля хассатон шаддайл: тэхом, — произнёс я, что значило:

— Я ищу одного из бесконечной толпы безымянных. Слово, которое он услышит: любовь.

С коротким криком я напорол свои руки на шипы, и кровь, стекая с ладоней, постепенно наполнила чашу Алтаря. Всё ещё страдая от адской боли, я приблизился ко второму Алтарю. Алтарю Знака.

— Воххал севохархайлон амарзайём шавайт хушезаваар. Иахелла хэхора даяхэлл шимуэля хассатон шаддайл: Рафэна, везеннерах! — положив ещё кровоточащие руки на острия шипов, произнёс я. И это означало:

— Я ищу того, кто уже скитается по Царству Забвения, но был рождён в моём мире под знаком Рефена, кузнеца судеб!

Алая кровь, напитавшая чашу, была готова перелиться через край, и, в который уже раз, я не мог поверить, что вся эта кровь — моя. Вдалеке раздавался чей-то злой смех, но мне не было до него дела. Главное — не отвлекаться по пустякам. Предстоял третий, заключительный Алтарь. Алтарь Демона. Во всяком случае, здесь не планировалось каких-либо неожиданностей и возможных ошибок.

— Воххал Николас Фэрпойнт, Хареш-аль-Дорем, хассиос дамэй йахсанул, йахха халаэльямелох хадламм кальптип тафтэру лахэл. Тэтурэшироз: Дан-эн-нян ягелор иехайм! — воскликнул я, нанизывая истерзанные ладони на лезвия жертвенника. Это дословно переводилось как:

— Я, Николас Фэрпойнт, Говорящий-с-Мёртвыми, и я приказываю тебе. Расправь свои крылья над Царством Забвения. Твоё имя: Дан-эн-Нян, уносящий души!

Выбор был сделан. Пути назад не было. Исправлять что-либо — было поздно, и оставалось лишь принять судьбу таковой, какой она будет. Покинув алтарную нишу, я вернулся в зал, и на этот раз, не оборачиваясь, отправился в новую отворившуюся дверь: находившуюся не под очередным полотном, но изображённым прямо на камне чёрным солнцем. Символом Зала Откровений, в котором меня ожидали Врата Вечности.

Поначалу я следовал медленнее, но затем — ускорился. Иногда — каждое мгновение могло сыграть решающую роль. На этом ритуал ещё не заканчивался.

Зал Откровений был несколько меньше Зала Судеб и имел не круглую, а овальную форму. Над дверью, из которой я пришёл, возвышалась огромная статуя горгульи, напоминавшей крылатую смесь собаки и дракона в шипастом ошейнике. В левой и правой частях Зала располагались изображения львов. А прямо напротив меня — находилась дверь, через которую должен был явиться кто-то один из двух: либо Роджер Данкомб, либо смерть.

— Воххал шунмуэля лэймон. Воххал сеолам ваэт сезах. Воххал Николас Фэрпойнт, Хареш-аль-Дорем!

Это значило:

— Я дал свою кровь. Я жду твоего ответа. Я — Николас Фэрпойнт, Говорящий-с-Мёртвыми!

После этих слов — массивные врата резко распахнулись, погасив факелы на стенах и оставив меня во мраке. Миновал трепетный миг волнительного ожидания и…

…Навстречу мне вышла душа Роджера Данкомба. Мертвецки бледный в буквальном смысле этого слова, с петлёй на шее и покрасневшими глазами, он выглядел равнодушным и отрешённым.

— Кровь… Везде только кровь… Потоки крови из её глаз, изо рта. Я не могу остановить её, не могу. Оставь меня, дай мне заснуть. Дай мне забыть, — сбивчивым, не живым, отвратительным голосом, пробиравшим до глубины души, несмотря на простоту сказанных слов, обратился ко мне Роджер. Мне слишком часто приходилось начинать разговор подобным образом: на начинающего Зверолова ещё можно было произвести впечатление подобным поведением, но я был неумолим. Я пришёл за ответами, и мне была дорога каждая секунда.

— Мне нужно поговорить с тобой. Я ищу справедливости, — игнорируя его просьбу, пояснил я.

— Справедливость? — ужасающий, полный отвратительных ноток, голос Данкомба усилился, прогремев эхом под сводами Зала Откровений. — Кровь не знает справедливости. Ты должен знать, что справедливости не существует, Николас Фэрпойнт, ублюдок, рождённый в грехе. Справедливость не вернёт кровь, вытекшую из ран, не заставит дыхание вырваться из остывших губ.

Криво усмехнувшись, Роджер продолжил с вызовом:

— Оставь. Мертвецов. В покое. Фэрпойнт! Забудь про справедливость…

Неожиданно, он прислушался и, начав оглядываться по сторонам, поднёс палец к уху:

— Тс-с! Ты слышишь это, Фэрпойнт? Кровь! Это капает её кровь!

Что ж, судя по всему, на это требовалось некоторое время.

— Ты не хочешь, чтобы убийца твоей возлюбленной был наказан? — взывая к его чувствам, настаивал я.

— Только тот, кто не знает, что ждёт здесь, на этой стороне, может задавать такие вопросы, — со смесью сочувствия, печали и зависти ответил Данкомб, злорадно и гневно продолжив: — В твоём мире нет наказания, Фэрпойнт! Там есть лишь месть! Вот — место наказания! Здесь ты познаешь, что такое страдания!

— Наказание — это ещё не всё. Мне нужно защитить другие жизни! — стараясь игнорировать патетические выпады Роджера, объяснил я.

— Меня — не волнуют чужие жизни. Меня — не волнует чужая кровь. Ты — глупец, Фэрпойнт, — с безучастным выражением лица, безмятежным тоном издевался надо мной гробовщик. Милый, несчастный мальчик: что сделала с тобой смерть?

— Мне — нужна твоя помощь! Я — хочу справедливости! — с сердитыми нотками, потребовал я, торжественно пообещав: — Я не дам тебе покоя. Я не дам тебе уйти. Мне нужны ответы.

Естественно, обладая целой вечностью свободного времени — он мог интересоваться тем, что происходит в Каворне, он мог интересоваться тем, что я делаю с его телом, кто я такой, что от меня ожидать. Но он не обладал всеведеньем. Он был всего лишь духом умершего человека. Он знал лишь то, что мог узнать за прошедшее время от других духов, но и он мог не знать, что я блефовал: я просто физически не мог находиться здесь вечно — равно как и он.

— Ты умрёшь, Фэрпойнт! — с ненавистью выплюнул молодой гробовщик. — Скоро твоя кровь окрасит траву! Да, я предвидел твою судьбу. Я расскажу тебе, какой конец тебя ожидает, дерзкий Фэрпойнт, тревожащий вечный сон мёртвых. Ты хочешь услышать это? Так слушай!..

— Я не боюсь смерти. Скажи мне, что ты знаешь! — я понимал, что он может лишь блефовать, я понимал, что он просто тянет время, отвлекает, усыпляет мою бдительность, провоцирует и пытается меня уязвить, но просто — в какой-то момент мне, действительно, стало интересно.

— Ты падёшь от собственного клинка, Фэрпойнт, — смакуя злорадное удовольствие, ответила мне душа мёртвого гробовщика. — Твоя кровь — будет последней, которую он прольёт. Прислушайся, и ты услышишь, как она вытекает из тебя.

— Все когда-то умрут, — с деланным безразличием констатировал я, хотя то, о чём он говорил, вполне соответствовало тому, как погибали многие Звероловы. — А теперь — отвечай! Я — не дам тебе уйти!

— Тише, тише, Фэрпойнт, — не пытаясь подавить нахальную усмешку, попытался умерить мой пыл Данкомб. — Спрашивай.

— Я знаю, что ты её не убивал. Что случилось на самом деле? — наконец задал я вопрос, ради которого прошёл через все эти муки.

— Ты знаешь, Фэрпойнт? — без язвительности, но с явным пренебрежением, раздражённо бросил юноша. — Что ты можешь знать? Впрочем, ты тоже прошёл через такое. Ты видел, как умирает Клэрис, верно? Ты не мог остановить кровь, текущую из её ран. Да, ты прошёл через подобное, Фэрпойнт. Я не убивал её. Я никогда бы такого не сделал. Когда я пришёл домой, она была уже мертва. Но я слышал, как она говорит со мной. Она обвиняла меня в своей смерти. Её мёртвые глаза — смотрели на меня. Это было страшно, Фэрпойнт. Слишком страшно для человеческого разума.

— Мне нужно найти убийцу. Мне нужна какая-нибудь зацепка, — попытался я направить ход его мыслей в необходимое мне русло.

— Тебе нужна помощь мёртвых, чтобы найти виновного среди живых? — с насмешкой и равнодушием поинтересовался Данкомб. — Я не знаю, кто это был, и мне всё равно. Когда-нибудь — я встречу его здесь. И тогда — я его узнаю.

— Я приведу его к тебе тем раньше, чем скорее ты мне поможешь, — счёл нужным напомнить я. Усиленный многократным эхом, смех безумца сотряс своды Храма. Но то не был смех радости или насмешка. То был смех горя и отчаянья.

— Это смешно, Фэрпойнт, — отсмеявшись, уже серьёзно продолжил гробовщик. — Что значит «раньше»? Время — не имеет для меня никакого значения. Но моя кровь — ещё не умерла! Очисти её, Фэрпойнт! Найди брошь! Она лежала на кровати, рядом с моей принцессой. Её забрал Сент-Джон…

Впервые в тоне Данкомба прозвучали нотки ненависти, адресованной не мне.

— Его я тоже когда-нибудь здесь повстречаю, — констатировал Роджер. — Найди брошь, и очисти мою кровь, моё имя.

— Что ж, это может быть важно, — с воодушевлением и надеждой в голосе, согласился я.

— И ещё одно, Фэрпойнт, — привлёк моё внимание гробовщик. — Я не хочу, чтоб моё тело гнило в твоём подвале, и не хочу, чтобы его сожрали черви. Я хочу пройти через огонь, как моя принцесса. Сожги моё тело. Обещай мне это, смертный Фэрпойнт.

Я защищаю живых, а не служу мёртвым. Но, почему-то, я ответил ему:

— Хорошо, я так и сделаю. Я сожгу твоё тело.

— Я сожгу твоё тело… сожгу твоё тело… твоё тело… тело… ло… о… — разошлись мои слова по сводам Храма Жертвоприношений. И, казалось, суровые картины, львиные головы и злорадствующая горгулья стали немыми свидетелями этой необдуманной клятвы.

— Ты дал мне слово, Фэрпойнт, — напомнил Данкомб. — И я буду наблюдать за тобой. Когда-нибудь мы снова встретимся.

Его общество утомляло меня, и было мне неприятно.

— Теперь ты можешь идти, — разрешил я, приготовившись произносить последние слова, которые должны были ознаменовать собой завершение ритуала.

— Шоэль сефирот тамай шамайл. Йаха халаэль ямело хадламм ас басс селохайм.

Это значило:

— Моё время здесь истекло. Подними меня на своих крыльях, демон, и отнеси назад, в мир живых.

Боль в ладонях была невыносима, как всегда. Я медленно отдышался — и открыл глаза. Потом — освободился от ремней и верёвок и отполз в угол. Каждое движение вытягивало из меня последние силы. Я прислонился спиной к холодной каменной стене и задумался. Кое-что я, всё-таки, выяснил.

Во-первых, было очевидно, что Данкомб невиновен. Кроме того — я знал, что он нашёл рядом с телом Элеанор какую-то брошь. Насколько это важно? В любом случае, мне нужно поговорить с мэром, который, скорее всего, её и взял…

…Прошёл, наверное, целый час, прежде чем я набрался достаточно сил, чтобы встать. Что ж, поговорив с Данкомбом, я не мог не отметить, что он пребывал в намного лучшем состоянии, чем я мог ожидать. Фактически я был удивлён тем, насколько разумно он говорил. Итак — Данкомб не имел отношения к убийству Элеанор и, по всей видимости, к исчезновению Грееров. Я почти уверен, что Роджер невиновен. На месте была брошь. Её забрал мэр. Нужно с ним поговорить. Роджер не убийца? Но кто же тогда? Мысли путались. Я соображал даже хуже и путаней обычного. Определённо, нужно было присесть и постепенно отойти от посещения Храма. Порой, мне приходилось совершать по нескольку посещений Храма за одни сутки, и тогда я справлялся со всем этим несколько проще.

Первое перемещение после длительного перерыва давалось несколько сложнее последующих. К тому же, я не знал, как долго я находился в Храме: часы могли длиться в нём, как минуты, а минуты — как часы. Это невозможно было угадать заранее. Поэтому работать вдвоём, как мы с Клэрис, было в разы удобнее и целесообразнее: пока один в Храме — второй заботится о нём, а потом — меняются.

Но Клэрис просто повезло со мной. Кто-либо другой мог оставить её умирать при первой встрече, убить, приняв за ведьму, затем, или просто не пойти за ней следом, услышав от неё всю правду про Звероловов. Я тем более не представлял, как я могу открыться кому-либо, и кто добровольно захотел бы составить мне компанию в моём нелёгком неблагодарном деле…

…Когда ко мне вернулась ясность мысли, я повторил для лучшего закрепления: брошь забрал мэр, если я отыщу её и узнаю, кому она принадлежит, — это может что-то прояснить…

…Всё? Или я что-то забыл?

Да, я обещал Данкомбу позаботиться о его теле. Точнее, я обещал его сжечь. Я и сам не отдавал себе отчёта в том, зачем я это сделал, но — обещание есть обещание, и нужно было как-то его сдержать. Отнести тело на погребальный костёр — было куда проще, чем украсть его с эшафота. Я знал, что даже если я не выполню своего обещания, Данкомб не сможет мне ничего сделать. Но обещание есть обещание — слово следует держать. И нет никакой разницы, насколько безумен или мёртв тот, кому это слово было дано. Возможно, он никогда не узнает, сдержал ли я слово или нет. Но это неважно. Я притащил тело на место костра, сложенного напротив массивного грубо сколоченного креста в горах, и положил его там. Оставалось только разжечь огонь. И в этом мне помогла моя трутница: вскоре заготовленные мной сухие ветви затрещали и пламя поглотило бренные останки молодого гробовщика, невинно осуждённого за убийство своей любимой.

— Покойся с миром, Данкомб, — искренне пожелал я ему. Конечно, он был со мной груб и неприветлив, но, возможно, причиной тому были душевная боль и обида за несправедливость. Кто знает, как бы любой из нас поступил на его месте. Можно говорить что угодно, но этого никогда не узнаешь наверняка, не оказавшись там.

Тем временем сизый дым поднимался ввысь, а я — уже спешил: огонь был заметен издали, и мне не хотелось привлекать к себе излишнее внимание.

На этот раз я, признаться, даже к некоторому своему удивлению, — не обнаружил мэра в таверне, как обычно. Не тратя более времени, я развернулся и вышел, поймав на себе недоверчивый взгляд Моллинза и подавляющего большинства завсегдатаев. Что ж, по всей видимости, Сент-Джон, для разнообразия, решил провести время дома. Однако, в целом — картина не отличалась: Филипп сидел напротив графина с вином, держа в руках глиняную кружку.

— Добро пожаловать в мою скромную обитель, — наигранно прибедняясь, улыбнулся мэр моему появлению. — Вы — всегда желанный гость в этих стенах. Ну что же, присаживайтесь. Не хотите вина?

— Нет, спасибо, — сдержанно поблагодарил я.

— Кхм… Зря. Впрочем, для расследования вам действительно пригодилась бы свежая голова. Как, к слову, оно продвигается? У вас уже наблюдаются какие-либо успехи? — неторопливо отпив из кружки, поинтересовался Сент-Джон.

— Можно сказать и так, — кивнул я, без перехода сообщив: — Я полагаю, вы нашли брошь…

— Брошь? — с недоумением приподняв бровь, мэр напрягся, пытаясь сообразить, что я имею в виду, пока, наконец, до него не дошло. — А-а! Вы имеете в виду ту безделушку из дома Данкомба? Я её куда-то выкинул…

На лице мэра стало проглядывать некоторое прояснение, и хмель начал не то чтобы быстро, но отступать под натиском разума:

— Стоп! Одну минуточку… А откуда вы…

— Мне это нужно. Как можно скорее, — довольно резко и категорично перебил я.

— Мистер Фэрпойнт, — слегка заплетаясь, но уже связно и уверенно продолжил Филипп: — Дорогой Николас! Я не помню, что сделал с ней, и, честно говоря, не собираюсь вспоминать. Почему бы вам не заняться расследованием? Вы только теряете время. Если вы думаете, что брошь может быть уликой, то я уверяю вас, это не так. Это всего лишь безделушка, которую кто-то потерял. Совершенно очевидно, что преступник — Данкомб. Так почему же вы даже не пытаетесь продвигаться в этом направлении?

И снова — удача начинала от меня отворачиваться. За неимением других вариантов, я собирался отыскать брошь, полагая, что она способна помочь мне в моём расследовании, но мэр — заявлял, что выбросил её и не может вспомнить где. Я должен был каким-то образом заставить его сотрудничать. Но как? Проще сказать, чем сделать; ведь, в конце концов, я не оказывал на него, ровным счётом, никакого влияния…

…Однако же, если мне не изменяла память, кому-то здесь вроде как было «нечего терять». Что ж, это можно было легко проверить, и сейчас — ненависть Кобба к мэру могла сыграть мне на руку. Простившись с мэром, я, не теряя более ни минуты, направился к кузнице. Со времени нашей прошлой встречи изменилось немногое. По сути, у Джона, как он и говорил, действительно было слишком много работы. Однако же, как я полагал, моё известие было способно, как минимум, на некоторое время отвлечь его от повседневных дел. Так и получилось. Кузнец прервал свою работу, недовольно уставившись на меня, и уже собирался съязвить, когда я неожиданно выпалил:

— Мэр скрывает от меня улики и отказывается сотрудничать.

Открыв свой рот, он застыл, так и не успев произнести то, что собирался сказать до этого, и, сбитый с толку, поменялся в лице.

— Проклятый извращенец! — взорвался Кобб, покраснев от ярости и сжав кулаки до побелевших костяшек. — Не могу сказать, что я удивлён. Похоже, что вы действительно вплотную занялись этим расследованием. Буду рад помочь вам, чем смогу. Как только у меня будет время, я поговорю с ним. Уверен, после этого он станет более разговорчивым.

— Прекрасно, спасибо большое, — поблагодарил я его.

Что ж, определённых планов, за исключением поиска броши, на данный момент у меня не наблюдалось. Будь на моём месте Клэрис — я уверен, что она давно бы обратила внимание на те факты, которые я упорно продолжал не замечать, сопоставила одно с другим и предоставила бы мне чёткий план действий. Но я — не Клэрис. Я просто Николас. И я делаю то, что могу, и так, как умею.

С одной стороны, мне ужасно хотелось вздремнуть: путешествие в Храм, в ходе которого я временно покидал эту бренную землю, чтобы вернуться ещё более уставшим, вымотанным и разбитым, чем и без того был до этого, — явно не походило на отдых. С другой — завалиться сейчас на боковую, засиживаться в трактире и совершать что-либо подобное я тоже не хотел, поскольку не проследи я за тем, как будут развиваться события в дальнейшем, Кобб, судя по его манерам и характеру, действительно мог осуществить свою угрозу.

Не то чтобы я испытывал к Сент-Джону особое сострадание или не мог бы позднее допросить мёртвого мэра: вовсе нет, для этого у меня имелись, как мне казалось, все необходимые сведенья. Филипп родился в январе, следовательно — под Знаком Норведа, звездочёта. Ключевым словом Знака Пути его души, как мне виделось, было слово «Власть». Рисковать, вызывая ради такого случая Магрэта-эн-Дрията, — я всяко не собирался, так что с Алтарём Демона — тоже всё ясно.

Однако же, по возможности, я предпочитал не идти по пути наименьшего сопротивления и не множить дополнительные сложности, которые не смог бы потом разрешить.

Но, вместе с тем, хотя мэр и не вызывал у меня особых симпатий, если не сказать большего, — я всё равно не желал ему смерти. Во всяком случае — не такой, и не таким образом. Равно как я и не желал того, чтобы Джон Кобб сорвался и впоследствии угодил на тот же эшафот, с которого я не так давно снимал Роджера.

Словом, нужно было дождаться и проследить за развитием событий: припугнуть, но — не более.

Кобб по-прежнему относился ко мне несколько настороженно, хоть и более благосклонно, не зная, как реагировать на моё неожиданное сообщение: кто знает, может быть, мы с мэром просто чего-то не поделили. Поэтому — лишний раз мозолить ему глаза не хотелось, и я побрёл проследить за тем, что, в настоящий момент, творится на эшафоте.

Не приближаясь близко, я проложил свой маршрут таким образом, чтобы можно было просто бросить взгляд издалека. Естественно, тела не было, однако же — стражника я не обнаружил также. Судя по всему, бедолаге не поздоровилось. Мне даже было его жаль. Немного. Но, впрочем, у меня просто не было иного выхода.

Желудок кошмарно заурчал. Скверное дело. Зелья притупляли мои чувства уже настолько, что, без напоминания, я мог забывать даже о первоосновных вещах: усталости, голоде и прочем. Решив, что длительное пребывание в таком ритме не сулит мне ни скорейшего раскрытия этого дела, ни чего-либо хорошего в целом, я вернулся домой, чтобы наскоро перекусить чем-нибудь из своих скромных запасов и запить это всё колодезной водой. Потратив некоторое время на себя и собственные насущные дела, я вскоре, словно бы невзначай, вернулся к кузнице и, не обнаружив там Джона, — взволновался не на шутку…

…Я даже не бежал, а словно бы летел к дому мэра, однако же, когда я без стука распахнул дверь и ввалился внутрь, едва не сбив с ног несчастную Эмму, — мэр встретил меня недовольным и мстительным взглядом. Во всяком случае, я был рад уже тому, что худшие из моих подозрений так и не подтвердились.

— Мистер Николас… — нахмурив брови, промолвил Сент-Джон. — Это снова вы…

— Я хотел бы спросить про брошь, — как ни в чём не бывало, напомнил я.

— Да, эта чёртова брошь… — казалось, мэр вовсе не был удивлён моим вопросом и на этот раз, был трезв как стёклышко. — Так это вы прислали ко мне Кобба? И как это всё, позвольте вас спросить, называется? Вы меня очень разочаровали, мистер Фэрпойнт…

Понимая, что я не собираюсь перед ним извиняться, равно как и уходить без ответов, он с явной неохотой продолжил, глядя на меня, будто святой апостол на Иуду:

— Я выкинул её где-то на кладбище рядом с домом Данкомба. Не знаю, впрочем, стоит ли вам дальше продолжать расследование. Тем более, что вы — идёте по ложному следу…

— Всего хорошего, — кивнул я, покидая дом мэра под неприветливым взглядом его владельца.

Естественно, после того, в каком неожиданном для мэра ключе начали развиваться события, он вряд ли собирался бы мне заплатить даже в случае благоприятного исхода дела, хотя — на мою сторону, полагаю, встали бы горожане, у которых к тому времени возникли бы неприятные вопросы к нему самому.

Но дело было не в этом. Разумеется, я должен был за счёт чего-то существовать, но в голове у некоторых людей просто не укладывалось, что кто-то может не спать ночами, рисковать здоровьем, жизнью и душой, балансировать на самой грани острия, не ожидая при этом даже явно заслуженной награды.

Я занимался этим лишь потому, что не мог не жить иначе. Мой жребий был брошен уже давно. Собственные интересы были для меня не столь приоритетны, как выполнение текущей задачи: сейчас я имел цель и до чьей-либо неприязни либо симпатии мне не было особого дела. У меня был план. Я знал, где искать. Всё-таки я годился на что-то и без Клэрис.

Не стану повторяться, описывая дорогу до кладбища, и углубляться в излишние описания ненужных для вас деталей; скажу только, что с поиском этой броши мне пришлось повозиться — но оно того стоило. Казалось, я уже изучил каждый дюйм на этом чёртовом кладбище, когда, наконец, уже вконец отчаявшись, я обнаружил под кустами то, что так долго и упорно искал.

Однако на этом мои поиски на сегодня не заканчивались. Отыскать брошь — было всего лишь половиной дела. Оставалось отыскать её владельца. Пожалуй, я рискую вас удивить, сообщив, что не стал просто бегать с ней по всему городу, показывая всем и каждому и расспрашивая о том, не знаком ли им владелец данной вещи. Для разнообразия я решил постараться мыслить логически, отсекая всё лишнее, как это сделала бы на моём месте Клэрис.

На первый взгляд, украшенная брошь с места преступления выглядела вызывающе броско. Подобная, как выразился мэр, «безделушка» могла прийтись по карману далеко не каждому, но исключительно состоятельному человеку. Стражники и крестьяне отпадали сразу, Моллинз, Кобб, Бейкер, Эмма и Саймон — также. На монахов — не похоже. Про травницу, полагаю, не следовало и говорить. Что же до Харрелов, пока что я, как и все, был склонен считать, что все разговоры про тайные богатства являются не более чем бредом сумасшедшего. Во всяком случае, городской сумасшедший лишь распускал руки и пропивал последние деньги немолодой жены, но при этом — носил крайне неопрятное тряпьё и вряд ли где раздобыл бы подобную брошь. Грееры, со слов окружающих, также богачами не были. В итоге, из всех известных мне обитателей Каворна — подобную вещь могли позволить себе лишь четверо: Сент-Джоны и Лимси. Однако мэр не стал бы выбрасывать собственную брошь, тем более что этот трусливый слабак, судя по всему, просто испугался бы вида крови и не годился на роль хладнокровного убийцы. Во всяком случае, он не стал бы сдирать с девушки заживо кожу и оставлять рядом свою брошь, чтобы потом не забрать…

В общем, прямое участие мэра Филиппа в убийстве Элеанор смотрелось более чем маловероятным, хотя, будь на его месте более решительный и, главное, жадный до чужой крови человек, — подобное поведение казалось бы логичным: свалить всю вину за своё преступление на непричастного парня без рода-племени, а затем — подыскать человека сомнительной репутации, который возьмётся за расследование, сводящееся к фальсификации. Но нет: быть может, Филипп и был извращенцем, но — отнюдь не безумным убийцей. Типичный чиновник, держащийся за своё место всеми силами, заботящийся об общественном мнении и укреплении собственной власти. Эгоист, считающийся лишь со своими потребностями и не жалеющий ради них чужих жизней и судеб. Словом, мэр отпадал.

Хелен? Девушка была скромной и, насколько я разбирался в людях, искренней. Галфрид Лимси мог позволить себе подобную вещь, однако же — одевался и вёл себя более чем скромно для своего статуса. Он явно был не из числа тех людей, кто кичится своим состоянием. Хотя, сравнительно скромный перстень, должно быть, напоминавший ему о покойной жене, — всё-таки был его, образно выражаясь, «слабостью».

К слову, если так подумать, — каждый в этом городе кого-то потерял. Ну, или почти каждый. У Кобба умерла жена, у Саймона — сестра, у Эммы — мать, у Лимси — жена, у его пасынка — мать…

Чума сроднила многих в их общем горе.

Но, так или иначе, я вернулся от этих мыслей к настоящему. Итак, оставался Джон Лимси. Да, он, при его характере и повадках, вполне мог оказаться тем, кого я разыскивал, хотя, с другой стороны, его звериная грубость и надменная заносчивость были чересчур нарочиты, в то время как многие из серийных убийц — в обычной жизни были людьми тихими и неприметными. Но, для начала, прежде чем выдвигать человеку прямые обвинения, основанные на одном лишь неподкреплённом предположении, я всё-таки собирался проведать его отчима и подтвердить свои выводы. Во всяком случае, несмотря на остававшиеся у меня сомнения, казалось, расследование, наконец-таки, сдвинулось с мёртвой точки. Наконец-то у меня в наличии имелся вполне конкретный подозреваемый.

Как и ожидалось, я нашёл Галфрида Лимси в таверне. Этот благородный джентльмен, как обычно, топил свои переживания по поводу преследующих его неурожаев в очередной кружке эля, когда я подошёл к его столу, продемонстрировав дорогую брошь.

— Прошу, прощения, сэр, вам знакомая эта вещь? — внимательно наблюдая за его реакцией, осведомился я. Казалось, трактирщик тоже заинтересовался нашей беседой.

— Конечно! — не размышляя и мгновения, охотно согласился лендлорд. — Эту брошь потерял мой сын. Я отдам ему её, как только его увижу.

Есть. Наконец-то! Я знал, что рано или поздно — мне должно было повезти. И теперь — Джону Лимси, как минимум, предстоял крайне неприятный разговор.

— Не стоит. Я лучше сам верну ему её, — заверил я, аккуратно убирая брошь в карман.

— Как хотите. Он будет рад, — с благодарностью согласился Галфрид.

— Не сомневаюсь, — любезно раскланявшись с Лимси-старшим, я покинул таверну, направившись к его дому. Спустя некоторое время я безошибочно определил знакомый двор и неприятного мне человека. К тому моменту юноша уже оправился и вновь оттачивал своё мастерство, с удвоенной яростью поражая несчастное чучело. Впрочем, будь у меня выбор, я постарался бы в этот раз обезвредить его, не изувечив и не убив. Тогда — я всего лишь хотел проучить зазнавшегося грубияна. В этот раз — мои намерения были несколько иные.

— Он — неспособен дать вам сдачи, — заметил я, входя во двор.

— Вы! — гневно отреагировал Джон на моё появление, оставив в покое набивного дурака. — Почему бы вам не оставить меня в покое?!

— Это ваша брошь! — продемонстрировав детине безделушку, решительно заявил я.

— Моя? Что за чушь? Я никогда раньше её не видел! — не поведя бровью, заверил молодой Лимси.

— Я уверен, что мы можем найти кого-нибудь, кто это подтвердит, — убирая брошь в карман, я положил руку на оголовок меча, недвусмысленно намекая Джону о том, что может его ожидать.

— Ну, ладно, чёрт подери, она моя, — задира, пусть и нехотя, но признал очевидное. — Ну и что? Носить брошь теперь преступление?

— Нет. Но убийство, несомненно, преступлением является, — чувствуя исходивший от него страх, продолжил я логический ряд.

— Убийство? — покривившись, переспросил он, глядя на меня со смесью ненависти и опаски. — Послушайте, мистер Фэрпойнт, давайте расставим всё по своим местам. Я никого не убивал. Я нашёл Элеанор лежащей у моста, ведущего к монастырю. Она была тяжело ранена, но ещё жива. Я поднял её на руки и только тогда увидел страшную рану на её спине. Она пыталась мне что-то сказать, но я не мог разобрать её слова.

Переведя дыхание, он продолжил:

— Послушайте, мне тогда было нелегко. Должен признать, что она мне нравилась. Но, к несчастью для неё, она предпочла этого негодяя, Данкомба.

— Ладно, предположим, это правда, — к ужасу молодого Лимси, я выхватил меч из ножен, но пока не спешил пускать его в ход, а просто, как бы невзначай, встал, слегка опершись на него. — И что случилось потом?

— Ближайшим местом, где ей могли оказать помощь, был монастырь, — продолжил свою исповедь приёмный сын лендлорда. — С Элеанор на руках я перебежал через мост и стал звать на помощь, но всё было впустую. Верные слуги Господа! Они виноваты в её смерти! Она испустила дух перед воротами храма. Я не знал, что делать, но потом мне в голову пришла мысль. Я понял, как рассчитаться с гробовщиком. Его дом был неподалёку, а самого его дома не было. Я отнёс тело к нему домой и положил в кровать, а потом разбросал вещи, чтобы было похоже, что в доме была драка. Затем я пошёл домой, переоделся, побежал к мэру и сказал ему, что слышал в доме гробовщика женские крики. А то, что бедняга, вернувшись домой и обнаружив в своей кровати труп, тронулся умом и, пытаясь вернуть девушку к жизни, перемазался кровью, сыграло мне на руку.

— Я — Зверолов, и твоё время пришло, — прокомментировав услышанное, я поднял меч, готовясь к нанесению и отражению атак. Только на этот раз — я собирался сражаться в полную силу и не щадить это бешеное животное.

— Так, значит, я зверь? — Джон нездорово улыбнулся, глядя на меня с отчаяньем загнанной в угол крысы. — Но я же никого не убивал! Что ж, я признаю, что, в некотором смысле, меня, в самом деле, можно назвать убийцей. Но возьмём, например, мясника, забивающего скот на бойне. Он — убийца? А разве эти тупые селяне чем-то лучше животных?

— Я могу сохранить тебе жизнь. Горожанам это понравится, — великодушно предложил я.

— Что это? Внезапный приступ благородства? — язвительно изумился этот заносчивый сноб, с сомнением скривив губы. — Впрочем, я всё прекрасно понимаю. Если я останусь жив — они сами убьют меня мучительной смертью. И это будет лучшее правосудие, верно? Но, дорогой мой, вы не поняли, почему я всё это вам выложил. В мои планы не входит отпускать вас, чтобы вы рассказали обо всём этому сброду. Я сделал это, чтобы вы не умирали в неведении. Считайте это небольшой компенсацией за то, что сейчас я вас убью. Защищайтесь!

На этот раз — наш поединок был намного короче. Мой яростный напор сломил его неуверенную оборону, и вскоре, пропустив не смертельный, но весьма ощутимый удар, решивший исход поединка, молодой Лимси взвыл:

— Молю вас, пощадите!

Скулящий зверёныш, решивший померяться силами с матёрым охотником. С последним моим ударом — он упал на колени, как если бы собирался молиться. Я приставил кинжал к его горлу и нагнулся к нему. Смирившись, он отпустил свой меч, и тот упал на землю.

— Твоя жизнь — не принадлежит мне. Но запомни: позже — ты пожалеешь о том, что не я прекратил её. Я, здесь и сейчас… — слегка оцарапав его горло, пообещал я. Тонкая струйка крови стекла по шее верзилы, а ужас в его глазах отразил полное понимание правоты моих слов. Взволнованная толпа, ведомая мэром, собиралась вокруг. Они жаждали объяснений. И я всё рассказал им. Ну, почти всё…

Мэр не хотел верить. Он отказывался принять то, что все остальные уже знали. Что он приговорил к смерти невинного человека. По толпе прошёл зловещий ропот, и люди начали сжимать кольцо вокруг молодого Лимси, который пытался отползти в безопасное место. Мэр хотел взять ситуацию под контроль, но был смят толпой. Я пробился к нему через ряды растерянных горожан. Толпа окружила нас, и я, время от времени, видел голову сына лендлорда, которого тащили Бог знает куда. Я слышал его отчаянные вопли и после того, как он исчез из поля моего зрения. Внезапно я почувствовал себя крайне уставшим.

— Ну и дел вы наделали! — в бессильной ярости проорал мэр. — Вы хоть понимаете, что вы натворили?! Теперь — мне надо как-то предотвратить в городе панику! И кто во всём виноват?! ВЫ!

— Я?! Какой сюрприз! — переходя в наступление, язвительно парировал я.

— Ну конечно, вы! — не принимая моей иронии, гневно настаивал Филипп. — Вы понимаете, что ничего хорошего не добились? Данкомба — вы не вернули. Да и кому был нужен свихнувшийся гробовщик? Смерть Лимси — ничего не значит: при таком поведении, характере и отношении к окружающим его всё равно рано или поздно убили бы в драке. Настоящий убийца — на свободе, и в городе снова начнётся паника. Человек — разумен, толпа — нет. Кто знает, что теперь взбредёт в их горячие головы? Они могут убить меня, Моллинза, доктора Бейкера, травницу, вас, пойти штурмовать монастырь, изнасиловать мою жену и служанку, перебить городскую стражу!

Продолжая негодовать, мэр оживлённо жестикулировал, не зная, куда девать руки:

— В страхе — они могут начать подозревать всех и вся, по поводу и без, и устраивать скорую расправу, даже не посоветовавшись ни со мной, ни с вами, ни с кем-либо ещё! Помяните моё слово: пройдёт совсем немного времени, и всё это быдло начнёт грабить, убивать, громить таверну, мэрию, поджигать дома, насиловать скот и кур, и чёрт знает что ещё! Вы этого хотели?! Теперь — я должен придумать способ, как успокоить жителей!

— Имейте терпение, — холодно потребовал я. — До завершения ещё очень далеко. Я только начал.

— Я настаиваю! — с властными ледяными нотками в тоне продолжил Сент-Джон. — Вы должны найти убийцу, чтобы горожане не паниковали. Если вы, конечно, способны это сделать. И ещё кое-что. Вы не могли бы найти на болотах мою жену и попросить её вернуться домой? Я предпочитаю видеть её в безопасном месте: кто знает, сколько времени вам потребуется на поиски преступника…

Я с пониманием кивнул. Как же — манера игнорировать проблему, думая, что раз закрыл глаза, то она исчезла, — не помогла, и лишь теперь мэр забеспокоился за свою жену?

— Хотя лично я больше опасаюсь гнева горожан. Мало ли, что они могут сделать с ней. Хоть Хелен и непричастна ко всему этому — как-никак, она всё-таки моя жена, и кто-нибудь может захотеть отыграться на ней только лишь из-за этого, — сурово заметил мэр и, в очередной раз посмотрев на меня с укоризной, удручённо покачал головой, после чего — побрёл прочь. Теперь для его карьеры явно начались нелёгкие времена. Впрочем, это было меньшей из его проблем. А у меня, тем временем, оставалось немало своих.

Итак, молодой Лимси нашёл умирающую Элеанор под мостом у монастыря и положил её в кровать гробовщика. Его ревность стала причиной смерти бедного Данкомба. Но если он нашёл Элеанор живой — то кто же настоящий убийца?

Пока что я ещё не был готов дать ответ на этот вопрос. Но понимал одно: доказав вину молодого Лимси, я, судя по всему, приобрёл врага в лице мэра. Впрочем, меня это не особенно волновало, хотя, в свете последних событий, Сент-Джон показался уже не таким простым человеком, как я поспешно решил при первой встрече. Как бы то ни было, Филипп прекрасно понимал, что он ошибся и настоящий убийца бродит неподалёку. В любом случае я должен был передать его жене, которая ушла в сторону болота, чтобы она возвращалась домой. Некоторое время я просто стоял, в томительных раздумьях опершись о рукоять батарного меча, и переводил дух, но вскоре — направился на поиски Хелен.

До меня доносились разгневанные и встревоженные крики горожан, шум царившей в Каворне суеты, но сейчас я воспринимал происходящее, словно во сне, и просто брёл, не разбирая пути. На этот раз я уже изучил местность лучше и придерживался основных тропинок и знакомых ориентиров. Несколько раз мне даже удавалось обнаружить кое-какие из необходимых мне трав, растущих прямо при дороге, и я останавливался, без долгих раздумий срезая их. При этом я даже не задумывался — мои руки работали сами.

Через некоторое время я начал замечать на болоте огни. Это горели факелы стражников, совершавших обход городских окрестностей. Ориентируясь по ним, я вскоре добрался до знакомой опушки возле дома травницы. На этот раз Хелен, в сопровождении всё тех же верных гвардейцев, находилась чуть подальше от того места, где я встретил её впервые.

— Что за странный мир! Тот, кто несёт зло, исправляет несправедливость, допущенную другими, — прервав своё занятие, с улыбкой заметила Хелен, поставив перед собой полную трав корзину. — Надеюсь, Мод ошибалась насчёт вас, мистер Фэрпойнт.

«Откуда ей уже известно про Лимси? — опешил я, вновь поражённый её словами. — Травница?».

— Она неправа, и я в этом уверен, — категорично заявил я, с интересом осматривая обнаруженные Хелен травы. Да, среди них встречалось немало полезного мне, и я, скорее в шутку, отметил про себя, что из неё, должно быть, получилась бы идеальная жена для Зверолова. Жена для Зверолова — подобное словосочетание само по себе казалось мне абсурдным, и останься у меня чувство юмора — это могло бы меня повеселить. Впрочем, остальные бы меня всё равно не поняли.

— Возможно, вы правы, — с доверием в голосе согласилась юная женщина. — Надеюсь на это. Мод не похвалила бы меня за это, но я вам верю. Из всех людей, что я знаю, вы выглядите наименее достойным доверия, но всё равно — я вам верю. И я верю, что вы найдёте убийцу.

На миг поменявшись в лице, Хелен побледнела и просто взмолилась:

— Поймайте это чудовище. Тогда мы все снова сможем спать спокойно.

— Не беспокойтесь, я его найду, — ощутив внезапно нахлынувший прилив вдохновения, пообещал я ей. Почему-то, стоя здесь, рядом с ней, я чувствовал себя настолько хорошо и спокойно, как никогда в этой жизни. У меня не было любящей матери, которая могла бы заключить меня в тёплые родительские объятья, нежно прикоснуться губами к детскому лбу или провести ласковой материнской ладонью по моим волосам. У меня никогда не было друга, с которым я просто мог бы сидеть, разговаривая ни о чём или доверяя свои тайные переживания. Однако сейчас я испытывал необъяснимое чувство, будто бы наконец вернулся в дом, который могу назвать своим, и разговариваю с человеком, которого знаю не один десяток лет. Какое-то время мы просто молчали каждый о своём, и я знал, что готов простоять так хоть целую вечность, просто глядя в её зелёные глаза, но, вместо этого, я нехотя произнёс:

— Мэр сказал, чтобы вы возвращались домой.

— Моя жизнь здесь и так не слишком интересна, — посетовала Хелен. — И я не хочу провести её в четырёх стенах. К тому же, рядом со мной всё время есть охрана. Мне нечего бояться.

— Кхм, — в данный момент я испытывал смешанные чувства: умом я понимал, что дома, под защитой надёжных стен, она действительно будет под лучшей защитой, но, вместе с тем, я мог понять и её. А если честно — в тот момент я просто не хотел, чтобы она уходила.

— Воля ваша, — опускаясь на колени в траву, заметил я, обнаружив под ближайшим кустом заинтересовавший меня пурпурный бурьян. — Надеюсь, вы не будете против, если я к вам присоединюсь?

— Мужчина, собирающий корни, травы и ягоды? — с изумлением улыбнулась она. — Вы не перестаёте меня удивлять. Да! Конечно же! Просто это так необычно…

На время я позабыл о недавно терзавшей меня усталости. Впрочем, не замечал я и самого времени: в этом проклятом месте, где день практически ничем не отличался от ночи, а ночь ото дня, я, вопреки всему, испытывал радость и спокойствие, которых в моей безумной жизни так не хватало.

В какой-то момент — наши руки одновременно потянулись к одной и той же траве редкого многоцветного оттенка и, на короткий миг, соприкоснулись. Встретившись со мной взглядом, Хелен немного смутилась, ощущая неловкость, и я уступил находку ей.

Бдительные гвардейцы, несущие свою непрестанную стражу, продолжали настойчиво делать вид, что ничего не замечают. Однако они не были ни слепыми, ни глухими, и я понимал, что теперь у мэра может появиться ещё и дополнительный повод смотреть в мою сторону косо. Впрочем, это не имело никакого значения.

Тем не менее, я не желал беспочвенно компрометировать женщину, поэтому поспешно раскланялся, сообщив, что собираюсь заняться своими делами. Хелен понимающе кивнула.

Покидая неприветливые болота, я испытывал весьма двоякие впечатления. С одной стороны, хотя моё лицо оставалось угрюмым и хмурым, душа моя пела, как бы глупо или странно это ни звучало. В какой-то момент мне на ум начала приходить та недавняя история про Эмму и Саймона, но я отогнал эти мысли прочь. И в самом деле, ну что за глупости?

Но, вместе с тем, слова немолодой женщины по-прежнему не выходили у меня из головы. А что, если старая Мод действительно была права? Разумеется, я отказывался во всё это верить, но зёрна сомнения уже зародились в моей душе, а некоторые события косвенно наводили на мысли о её правоте.

Уже на подходе к ближайшим ко мне домам я понял, какого зверя я невольно выпустил на свободу. Опасения мэра во многом подтверждались. Как мне стало известно гораздо позднее, разгневанная толпа, жестоко расправившись с приёмным сыном лендлорда, ещё долго пребывала в страхе и панике, отчаянно выискивая виновных в своём удручающем положении, заодно решив свести старые счёты и припомнить под шумок прочие споры и обиды.

В первую очередь, мишенью народного гнева, как и ожидалось, сделался мэр, которого Джон Кобб, возглавлявший пытки и казнь молодого Джона Лимси, предложил повесить в отместку за Роджера. Подстрекая вооружившихся горожан, он повёл их на дом мэра, играючи сметя немногочисленных подвернувшихся под руки стражников.

Несчастные гвардейцы храбро и честно исполняли свой долг, несмотря на то, что симпатии многих из них были на стороне возмущённых крестьян, но, тем не менее, некоторое из них поплатились за своё служебное рвение и лояльность мэру.

Пострадавшие наблюдались с обеих сторон: на улицах царили настоящий погром и неразбериха, кто-то крал чужих птиц или уводил чужой скот, окна мэрии были разбиты камнями, кто-то, в безумной ярости не отдавая себе отчёта, поджёг сарай лендлорда, в котором хранились и без того немногочисленные запасы, отложенные им на чёрный день, в то время как сам Галфрид защищал Эмму, бежавшую в его двор в поисках защиты от гнева обезумевших селян. Её хозяин забаррикадировался в таверне вместе с Моллинзом, обложив себя охраной из лояльных ему гвардейцев. В то же самое время — кто-то из горожан призывал взять бревно потолще, ломануться гурьбой к воротам монастыря, вынести их и заставить монахов, как минимум не пришедших на помощь к Элеанор, а то и прямо виновных в её смерти, держать за это ответ. То есть — без суда и следствия перевешать их на первых попавшихся суках.

К счастью, до этого не дошло. К концу дня — городским стражникам удалось взять ситуацию под свой контроль, установив в городе подобие порядка, хоть это и далось им дорогой ценой. У некоторых из гвардейцев были проломлены головы, перебиты ноги или руки, кто-то из горожан пострадал не меньше. Но, во всяком случае, хотя многие раны оказались тяжёлыми, убитых не было.

Наиболее ретивых смутьянов, мародёров и подстрекателей решено было упрятать в острог до дальнейших распоряжений мэра, но связываться с Коббом гвардейцы побоялись, во избежание начала новых беспорядков: во-первых, в настоящий момент кузнец пользовался среди горожан наибольшим авторитетом, а во-вторых, как ни крути, Джон был незаменимым человеком для города. В особенности — теперь.

Как бы то ни было, но это был очень тяжёлый день. Для всех. А в частности, для доктора Клемента Бейкера, у которого за эти часы прибавилось работы как ни у кого другого. Я брёл по улицам города, наблюдая картины ещё большего уныния и разрухи, чем те, что встречали меня в первый час моего пребывания в Каворне. Хромающий стражник с трудом передвигался, опершись о свою алебарду, словно бы о костыль. Другой рукой он держался за своего товарища, который следовал подле него с перебинтованной головой. Серая повязка была пропитана свежей кровью. Казалось, они меня не замечали либо просто не хотели подавать вида. Отойдя от своего помешательства, люди разгребали следы недавнего погрома и подсчитывали понесённые ими убытки.

Вблизи дома доктора собралась немалая очередь гвардейцев и горожан, нуждавшихся в его помощи, и среди всего множества собравшихся я обнаружил Эмму, по мере возможностей помогавшую пострадавшим. По всей видимости, она была настолько занята, что просто не заметила меня, а я не желал её отвлекать и тихо прошёл в дом доктора, миновав нескольких поспешно расступившихся на моём пути человек. Ощущая на себе их взгляды, я, по идее, отчасти должен был бы испытать чувство вины. Однако же его не было по той простой причине, что я всего лишь действовал по обстоятельствам, поступая по совести и так, как считал необходимым. Да и мог ли я поступить как-либо иначе? Был ли у меня выбор? Не знаю.

Я сразу узнал лицо изувеченного человека, занимавшего в настоящий момент кровать в приёмной доктора. Это был тот самый привратник, столь недружелюбно встретивший меня ранее у ворот Каворна. Впрочем, меня нельзя было упрекнуть в том, что я желал для него подобной участи и испытал какое-либо удовольствие от лицезрения его страданий. Тем не менее, особого сочувствия я не испытывал к нему также.

— Это — Ричард Таннер. Да, беднягу отделали, что называется, будь здоров, — приблизившись, прокомментировал увиденное мною Бейкер. — Вы, как я полагаю, уже знакомы?

— Да, имел сомнительное удовольствие, — коротко кивнул я, не желая ворошить недавнее прошлое и вдаваться в подробности.

— У него тяжёлый характер, но он неплохой человек. Просто многие сейчас на пределе. Не вините себя в том, что произошло. Это случилось уже не по вашей вине. Вы — всё сделали правильно, — вытирая руки о перепачканную кровью рабочую одежду, заверил меня Клемент. — Ну, что ж, должен сказать, что я рад вас видеть, мистер Фэрпойнт. Итак, правосудие восторжествовало. Вы — первое хорошее событие, которое за последнее время с нами произошло.

— Боюсь, многие могут с вами не согласиться, — с виноватой улыбкой поделился я опасениями. — И, в частности, мэр.

— В задницу мэра, вот что я вам скажу, — прямо и откровенно ответил мне доктор, поспешив добавить: — Но ваши дела ещё не закончены. Возможно, дальше вам будет сложнее, но я буду счастлив помочь вам. Несмотря на то, что мне предстоит сегодня ещё немало дел, смею заверить вас, что моя хроника будет готова завтра. Более того, я дам вам ещё кое-какие интересные документы. Возможно, там вы найдёте сведения, которые вам пригодятся. Увидимся завтра.

— Хорошо, тогда до завтра, — прекрасно понимая, какие проблемы в настоящий момент выпали на голову Клемента, попрощался я, оставив доктора наедине с его нелёгкой работой.

Зрелище, представшее передо мной у эшафота, могло бы вывернуть желудок обычного человека наизнанку без особого труда. Обычного человека, но не опытного Зверолова. Молодой Джон Лимси, а, вернее, то, что от него осталось, было вывешено на всеобщее обозрение на том же самом месте, где ранее располагалось тело гробовщика Данкомба. Кровь за кровь.

Поблизости не было ни единого стража, и лишь немногие собравшиеся горожане с кровожадным огнём в глазах наслаждались видом обезображенного и изувеченного тела лендлордского пасынка. Ближайшим из них оказался ни кто иной, как Джон Кобб, руки которого в буквальном смысле были примерно по локоть в крови.

— Жернова Господа мелют медленно, но неуклонно, — с грозной непреклонностью палача произнёс он, заметив моё появление. — А вы им помогли! Я — ваш должник. Мне нужно кое-что сказать вам…

Выразительно оглядевшись по сторонам, кузнец тяжело вздохнул и продолжил:

— Знаете что, приходите ко мне завтра. Сейчас я говорить не могу. Бедный мальчик. Я всё время о нём думаю…

— Тогда я загляну завтра, — с пониманием кивнул я и, попрощавшись с Коббом, побрёл прочь. Ноги сами несли меня в направлении к дому, а я размышлял о том, что после всего пережитого за сегодня, как минимум, вполне заслужил упасть на кровать и заснуть.

Похоже, с тех пор, как я восстановил доброе имя Данкомба, кузнец стал относиться ко мне более дружелюбно — настолько, насколько он на это способен. И, как я полагал в этот миг, у меня появился весьма надёжный союзник.

Измотанный, я упал на кровать и стал думать о том, что произошло. Я неплохо поработал, пусть даже мэр думает по-другому. Но обдумав это более тщательно, я признал, что в чём-то он, конечно, был прав.

Молодой Лимси заплатил за свою подлость, но он совершенно не помог мне в моём расследовании. Убийца пожилой четы и девушки всё ещё разгуливал на свободе, и никто не мог быть уверен, что он не был занят в этот момент выслеживанием очередной жертвы.

Может быть, я напугал его? Может, он совершит ошибку? Я надеялся на это. Я ничего не знал, и страх снова распространялся по городу, как чума. Я всё ещё был в самом начале. Решив продолжить своё расследование, посетив монастырь, где Лимси нашёл умирающую Элеанор, я заснул.

Сон был беспокойным и не принёс мне отдыха. Странный голос говорил со мной, а я был нем:

— Ты хочешь погасить пламя, но несёшь факел. Зачем ты пришёл, странник? Ты хочешь залечить старые раны, но продолжаешь обнажать их своим мечом. Зачем ты пришёл, странник? Ты есть погибель. Ты есть проклятье. Ты, и твоя порченая кровь. Уходи, странник.

Ближе к утру, к нему присоединился другой голос. Голос Саймона Линса, молодого добродушного рыбака:

— Помоги, пожалуйста! Он почти здесь! Поспеши, иначе…

Я проснулся, но бодрости не почувствовал. Впрочем, после такого сна, это всё равно было облегчением.