Участвую в конкурсе ВСЕРОССИЙСКИЙ ТВОРЧЕСКИЙ КОНКУРС «ДОРОГИ ФРОНТОВЫЕ — УЗЕЛКИ НА ПАМЯТЬ». Побдбирал авторов, по просьбе организатора. Надеюсь на доброе дело.
Стихами поэта Николая Асеева — одного из самых ярких представителей русского авангарда — говорило само время. А потом он был незаслуженно забыт. А ведь он был равным единомышленником и другом Владимира Маяковского, Велимира Хлебникова, Бориса Пастернака. Борис Пастернак даже стал уговаривать Николая Асеева уйти из ЛЕФа — и дружба дала трещину: «Отчего эта вечная натянутость между мной и Колей? — сокрушался Пастернак. — Он ведь так много сделал для меня, что, может быть, даже меня сделал…». Важня деталь о Пастернаке…
Последняя строчка одного четверостишия выпала из ритма: Ты снежком сбила их наземь. Думаю, было так: Тем снежком ты сбила их наземь. Кто-то исправил и так везде печатают ошибку.
Сотрудник из редакции издательста «Молодая гвардия» рассказывал мне, что их группу собрали, посадили в грузовую машину и повезли в Переделкино. Они окружили дом Пастернака, автора романа «Доктор Живаго», и пузырьками с чернилами забросали его дом, разукрасили до чернидльных подтеков за его грязную писанину.
А по радио слышу слова из письма Боратынского к супруге: «Та знаешь, у Пушкина слали появляться мысли. Хотелось дать по носу человеку из окружения Пушкина.
Впитался в песок… вот в 50 лет слышу стихи Пушкина по ТВ «Я пережил свои желанья...» До 50 лет я их не раз слышал, а понял, когда пережил свои желанья…
Пишущий должен осознавать свою ответственность за написанное не только потому, что его осмеют или оплюют окружающие, а прежде всего, ответственность за себя перед собой. Самый большой стыд — за себя перед самим собой. Лишённый этого не писатель. Ответить. Вот мой ответ: Борис Рябухин
ПОЭЗИЯ САМООТРИЦАНИЯ Поэма
«Тем не менее, когда с помощью интриг, хлопот и унизительных просьб ей удалось сделать его академиком, она стала относиться к нему с известным почтением, забывая, что она сама облекла его в украшенный пальмами мундир, который скрывал его ничтожество». Альфонс Доде, роман «Бессмертный»
Обидно отдать свою жизнь по-пустому, Под старость остаться ни с чем. Обманно мечталось, что все давал в жертву Молитвам самотворенья. И сам молодел, не желая стареть вместе с телом. А тело состарилось вяленым мясом хамон, между делом. Ходил в Академию, в круг выпивавших Омар Хаямов. И думал, каким бы Хайямом был Пушкин, Кто верил, что «весь не умрет», сам третий, на одном пьедестале С Державиным и Горацием, Памятник – общий. А нынче Природа на творческий ген истощилась, Разжижилась слава на сотни и тыщи поэтов, И сталкер выводит лишь клонов поэтов из падшей среды. Им памятников нерукотворных – Пеньков на лесоповалах – и то не хватает. И каждый в бессмертие через дверь и окно Академий Вступает с лавровым венком за наличные деньги. Цепляются дряхлые руки за старую музу. Живут академии на переработке отходов От собственных членов, да мета-мета мычанья, Коверкая вечного сеятеля очей.
***
– Обидно отдать свою жизнь по-пустому,– Сказала, уставив мне в лоб свои очи, моя бизнесменка. – Да вас же, паяцев, и в дом не пускали дальше передней, И не хоронили на кладбище, лишь на отшибе, За ваши творенья, без разрешенья Творца. Вы – голь перекатная. Все ваши беды – объедки к обеду. Так умер голодный Багрицкий под окороком луны, Все ваши обиды в былом – зажатые рты. Свобода сейчас, во все горло орать! «Я свободен!» Но быть вам всегда во служенье Мамоне. Служите! Нет даже профессии вашей – писатель. Хоть был раньше писарь. Мы в рабстве кормили писак, менестрелей, паяцев. А бросили вас – вы остались в осадке, бомжи и бичи.
– Нет! – Крикнула гордость моя из осипшего горла, – Обидно отдать свою жизнь по пустому служению музам. Блок не от голода умер с буханкой в обнимку. Кричал он: «забыться бы сном навсегда! Молчите, проклятые книги! Я вас не писал никогда!» И Майков твердил в балладе о менестреле: Рефреном заклятье от собственной смерти: «Молчите, проклятые струны!» «Молчите, проклятые струны!» От проклятых строк отрекались и жгли, Но рукописи не горят. Так принял поэта позор цесаревич Романов, Боясь, что его в царский дом не пустят дальше передней. Писал: «Когда креста нести нет мочи, Когда тоски не побороть, мы к небесам возводим очи, Творя молитву дни и ночи, чтобы помиловал Господь». Боялся и я страсти Господней: «Шел – своей судьбе наперерез, только трудной ношей озабочен. Я пытался сбросить этот крест, но к нему был крепко приколочен».
Колядки были нехитрые, и девочки повторяли их перед каждым домом. Сначала они пели русскую колядку: Встаньте, встаньте молодые хозяева, Отворите золотые ворота, Так как к вам идут добрые гости, Добрые гости-колядующие, Которые вам несут хорошие новости…
Потом, когда в доме хозяева начинали шевелиться и зажигали лампу, девочки переходили на болгарскую колядку:
Стани, стани нине, Младу господине, Отурите златни врата, Ча ви идат добри госкя, Добри госкя-кулядарци, Ча ви носят добър хаберъ… и т. д.
И дальше девчата сообщали в песне, что все домашние животные – коровы, лошади и свиньи принесут приплод, и что год будет урожайным. Хозяева вставали, открывали двери и гостеприимно приглашали колядующих девочек войти в дом. В доме стоял накрытый стол, и были приготовлены подарки. А колядующие, войдя в дом, осыпали хозяев пшеницей и возглашали:
Сурва, здрава, Весела година, Пак да година.
Что означало:
Суровый, здоровый веселый год, пусть будет опять такой год.
Хозяева угощали и одаривали колядующих конфетами, пряниками, сушеными фруктами, орехами, пирогами и печеньями. Год начинался радостно и весело.
Я удивился, заметив, что рука автоматически, произвольно, делает именно те ошибки, от которых нас отучали преподаватели по русскому языку. Типа, ча, ща пишет через я… Гены запомнили старый вековой вариант написания слов.
Еще хочется передать совет Николя Рубцова.В одном письме из села Никольского к Яшину Рубцов, почти как из Болдино Пушкин, пишет: «Здесь за полтора месяца написал около сорока стихотворений. В основном о природе, есть и плохие, и есть вроде ничего. Но писал по-другому, как мне кажется. Предпочитал использовать слова только духовного, эмоционально образного содержания, которые звучали до нас сотни лет, и столько же будут жить после нас».
Помимо стихов, я прочитал из сборника письмо в Вологодский обком КПСС от члена Вологодского отделения Союза писателей РСФСР Рубцова Н.М. Вот выдержки из этого письма, которое в «Избранном» публикуется впервые: «Заявление. Прошу Вашей помощи в предоставлении мне жилой площади в г. Вологде. Родители мои проживали в Вологде. Я тоже родом здешний. Жилья за последние несколько лет не имею абсолютно никакого. Большую часть времени нахожусь в Тотемском районе, в селе Никольском, где провел детство (в детском доме). Но и там, кроме как у знакомых, пристанища не имею. Все это значит, что у меня нет ни нормальных бытовых условий, ни нормальных условий для творческой работы… В заключение хочется сказать, что меня вполне бы устраивала и радовала жизнь и работа в г. Вологде. Н. Рубцов, 15 июля 1967 г.».
Добро не борется со злом. Добро не борется! Чтобы врагу с его тавром Не уподобиться.
А за Добром — незыблем Рай Непротивления. Другую щеку подставляй — И в том спасение. Со злою волей не борись По вражьим правилам. Как святомученик Борис, С душою Авеля.
Добро в покос и обмолот — Не обескровится. Не Троя для него оплот — Святая Троица.
Всю вешнюю ночь ветер ставнями бил.
Щеколдой постукивал кто-то.
Наутро мой двор разрисованным был
Признаньем: «Отдай мое фото!»
Писали и дверь, и порог, и забор
Приказ расставания строгий.
С укором читал приумолкнувший двор
Души истомившейся строки.
«Отдай мое фото!» — неслось над землей
Проклятье в лучах небосвода…
Мы слаще печали не знали с тобой.
И не было лучшего фото.
Я шел и тихо пел романс:
«Я встретил вас, и все былое…»
И надо ж было встретить вас!
И надо ж вспомнить – в час заката!
Мне прошлое явилось вдруг.
Я понял, вы – моя утрата,
Бесценный позабытый друг.
Зачем я отвергал участье
И чувств несмелых благодать?..
Вот так проходим мимо счастья,
Стараясь виду не подать.
Борис Пастернак даже стал уговаривать Николая Асеева уйти из ЛЕФа — и дружба дала трещину: «Отчего эта вечная натянутость между мной и Колей? — сокрушался Пастернак. — Он ведь так много сделал для меня, что, может быть, даже меня сделал…».
Важня деталь о Пастернаке…
Думаю, было так: Тем снежком ты сбила их наземь. Кто-то исправил и так везде печатают ошибку.
Хотелось дать по носу человеку из окружения Пушкина.
До 50 лет я их не раз слышал, а понял, когда пережил свои желанья…
ХОТЬКОВО
Что это было – сон или порыв?
По юности ль веселые поминки.
Или дурман абрамцевской глубинки,
Или судьбы несдержанный призыв?
Хозяйка спит. Наш поцелуй пуглив.
Всю ночь горит свеча в хотьковской крынке.
Разбросаны одежды и ботинки.
В избе на всём – керамики облив.
Свидание так долго нас манило,
Что, кажется, навеки породнило…
А руки разомкнёшь – и вновь одна.
Мы тянемся к обманчивому свету
На дне бокала терпкого вина.
А права нет на бой или победу.
1971 г.
Ответить. Вот мой ответ:
Борис Рябухин
ПОЭЗИЯ САМООТРИЦАНИЯ
Поэма
«Тем не менее, когда с помощью интриг, хлопот и
унизительных просьб ей удалось сделать его академиком, она стала относиться к нему с известным почтением, забывая, что она сама облекла его в украшенный пальмами мундир, который скрывал его ничтожество».
Альфонс Доде, роман «Бессмертный»
Обидно отдать свою жизнь по-пустому,
Под старость остаться ни с чем.
Обманно мечталось, что все давал в жертву
Молитвам самотворенья.
И сам молодел, не желая стареть вместе с телом.
А тело состарилось вяленым мясом хамон, между делом.
Ходил в Академию, в круг выпивавших Омар Хаямов.
И думал, каким бы Хайямом был Пушкин,
Кто верил, что «весь не умрет», сам третий, на одном пьедестале
С Державиным и Горацием, Памятник – общий.
А нынче Природа на творческий ген истощилась,
Разжижилась слава на сотни и тыщи поэтов,
И сталкер выводит лишь клонов поэтов из падшей среды.
Им памятников нерукотворных –
Пеньков на лесоповалах – и то не хватает.
И каждый в бессмертие через дверь и окно Академий
Вступает с лавровым венком за наличные деньги.
Цепляются дряхлые руки за старую музу.
Живут академии на переработке отходов
От собственных членов, да мета-мета мычанья,
Коверкая вечного сеятеля очей.
***
– Обидно отдать свою жизнь по-пустому,–
Сказала, уставив мне в лоб свои очи, моя бизнесменка.
– Да вас же, паяцев, и в дом не пускали дальше передней,
И не хоронили на кладбище, лишь на отшибе,
За ваши творенья, без разрешенья Творца.
Вы – голь перекатная. Все ваши беды – объедки к обеду.
Так умер голодный Багрицкий под окороком луны,
Все ваши обиды в былом – зажатые рты.
Свобода сейчас, во все горло орать! «Я свободен!»
Но быть вам всегда во служенье Мамоне. Служите!
Нет даже профессии вашей – писатель. Хоть был раньше писарь.
Мы в рабстве кормили писак, менестрелей, паяцев.
А бросили вас – вы остались в осадке, бомжи и бичи.
– Нет! – Крикнула гордость моя из осипшего горла, –
Обидно отдать свою жизнь по пустому служению музам.
Блок не от голода умер с буханкой в обнимку.
Кричал он: «забыться бы сном навсегда!
Молчите, проклятые книги! Я вас не писал никогда!»
И Майков твердил в балладе о менестреле:
Рефреном заклятье от собственной смерти:
«Молчите, проклятые струны!» «Молчите, проклятые струны!»
От проклятых строк отрекались и жгли,
Но рукописи не горят.
Так принял поэта позор цесаревич Романов,
Боясь, что его в царский дом не пустят дальше передней.
Писал: «Когда креста нести нет мочи,
Когда тоски не побороть, мы к небесам возводим очи,
Творя молитву дни и ночи, чтобы помиловал Господь».
Боялся и я страсти Господней:
«Шел – своей судьбе наперерез, только трудной ношей озабочен.
Я пытался сбросить этот крест, но к нему был крепко приколочен».
29 октября 2018.
Встаньте, встаньте молодые хозяева,
Отворите золотые ворота,
Так как к вам идут добрые гости,
Добрые гости-колядующие,
Которые вам несут хорошие новости…
Потом, когда в доме хозяева начинали шевелиться и зажигали лампу, девочки переходили на болгарскую колядку:
Стани, стани нине,
Младу господине,
Отурите златни врата,
Ча ви идат добри госкя,
Добри госкя-кулядарци,
Ча ви носят добър хаберъ… и т. д.
И дальше девчата сообщали в песне, что все домашние животные – коровы, лошади и свиньи принесут приплод, и что год будет урожайным.
Хозяева вставали, открывали двери и гостеприимно приглашали колядующих девочек войти в дом. В доме стоял накрытый стол, и были приготовлены подарки. А колядующие, войдя в дом, осыпали хозяев пшеницей и возглашали:
Сурва, здрава,
Весела година,
Пак да година.
Что означало:
Суровый, здоровый
веселый год,
пусть будет опять такой год.
Хозяева угощали и одаривали колядующих конфетами, пряниками, сушеными фруктами, орехами, пирогами и печеньями. Год начинался радостно и весело.
Из романа Борис Рябухин «Крымская Венера» 2018 г.
«Заявление.
Прошу Вашей помощи в предоставлении мне жилой площади в г. Вологде.
Родители мои проживали в Вологде. Я тоже родом здешний.
Жилья за последние несколько лет не имею абсолютно никакого. Большую часть времени нахожусь в Тотемском районе, в селе Никольском, где провел детство (в детском доме). Но и там, кроме как у знакомых, пристанища не имею. Все это значит, что у меня нет ни нормальных бытовых условий, ни нормальных условий для творческой работы… В заключение хочется сказать, что меня вполне бы устраивала и радовала жизнь и работа в г. Вологде.
Н. Рубцов, 15 июля 1967 г.».
Борис Рябухин
ДОБРО НЕ БОРЕТСЯ
Добро не борется со злом.
Добро не борется!
Чтобы врагу с его тавром
Не уподобиться.
А за Добром — незыблем Рай
Непротивления.
Другую щеку подставляй — И в том спасение.
Со злою волей не борись
По вражьим правилам.
Как святомученик Борис,
С душою Авеля.
Добро в покос и обмолот — Не обескровится.
Не Троя для него оплот — Святая Троица.