Вначале были слова

Едва ОН начал обвинять меня во всех земных грехах, я, опустив взгляд, замерла. Возражать, доказывать, спорить —бесполезно. Лучше промолчать. Это трудно сделать. Но необходимо для того, чтобы сохранить самоконтроль и власть над своими эмоциями и поступками. Иначе может последовать нервный срыв, который приведёт к непредсказуемым последствиям. Он, с ненужным усердием, уже дышит в затылок, заставляя замедлять бег моих мыслей. Гуляя по спине неприятным холодком, порождает чувство беспомощности, незащищённости перед натиском неоправданного хамства. До сего дня, призвав на помощь Тютчева или Есенина, удавалось взять верх над очередными нападками некогда близкого мне человека.

Беспричинный скандал на высоких нотах всегда подобен извержению вулкана. Однако между ними существует разница. Притом существенная. Если лава, истекая из недр земли с каждым мгновением становиться чуть холоднее, то словесный поток, наоборот, идёт по нарастающей. Накаляя атмосферу взаимоотношений добела.

Сегодняшний день стал исключением из правил. Тютчев и Есенин словно сговорились между собой, убрав из моей памяти те стихи, что всегда поддерживали в трудную минуту. На смену им пришли строчки безысходной тоски и боли. Своим заунывным напевом они гасят способность отдавать самой себе отчёт о дальнейших поступках, чувствах и действиях. Вносят в сознание негатив, внутреннюю дрожь и оцепенение. В мгновение ока, лишив привычного ритма сопротивления, уводят меня в замкнутое пространство, из которого невозможно выбраться без чьей либо помощи. Отчаяние достигает предела. Я беззвучно взываю, мир о милосердии, но на помощь никто не спешит. Становиться трудно дышать. Пол покачивается, словно палуба парохода.

Слова, извергнутые скандалистом, странным образом обретают плоть. Извиваясь змеями, они падают на пол, и тут же, громко шурша, торопливо начинают восходить по обоям. Расползаясь по потолку, свешиваются с люстры.

Злобно шипят, глядя холодными злыми глазам, — глазами человека, который их породил. Мерзкие твари пытаются укусить меня. Впрыснув яд парализовать волю, отравить и без того незавидное моё существование. Увернуться от них невозможно…

Наконец, самой проворной змее удаётся достичь цели. Кривой зуб вонзается в мою голову, породив тягучую боль. Змея не успевает впрыснуть яд. Ибо я, усилием воли, преодолев оцепенение, сбрасываю её с себя. И так. На одну гадину стало меньше. Справлюсь ли с остальными? Вряд ли… Их много, даже слишком много. Они медленно, но уверенно надвигаются на меня, заслоняя собой белый свет… Помощи не предвидится… Тыл оголён. Опереться не на что. Даже стена находится на приличном от меня расстоянии. Всё… Дальнейшая борьба бесполезна. Остаётся одно, — сдаться на милость победителя… Нет! Нет и нет! Всё что угодно, только не это!

Меня охватывает паника.

Осознанно? Вряд ли, скорее машинально хватаю сумочку и выскакиваю в коридор, громко хлопнув дверью. Разъярённая орава начинает биться о них, пытаясь выбраться из западни. Ей это пока не удаётся. Значит, есть шанс избежать нового нападения. Облегчённо вздохнув, разворачиваюсь и бегу по длинному лабиринту коридора офицерского общежития.

Город

Выскочив на улицу, жадно хватаю ртом прохладный сентябрьский воздух.

Каменные громады домов стоят твердо и непоколебимо, глядя на меня ровными рядами окон. Холодно и безразлично. Город живёт своей обычной, размеренной жизнью. Его отлаженный механизм работает без сбоя. У всего, что движется или находится в покое, есть своя цель. Я же в мятежном поиске. Куда податься? Где найти потаённое местечко, чтобы забыться? В конце концов, исчезнуть из этого мира, хотя бы на неопределённое время.

Повсюду глаза, глаза…. От них не укрыться. И такие они все разные! Их взгляды добрые и настороженные, безразличные и холодные. Но самые страшные, — пустые, без движения жизни в зрачках. Хочется убежать в тишину, однако в брюхе каменного монстра её найти очень сложно. В парк? Нет. Там всё до тошноты спланировано, расчерчено и выверено. Даже деревья и кусты растут так, как кому-то угодно.

На время мой мозг отключается. Остаются лишь механические движения. Я иду, иду, иду…

Аромат тёплого хлеба останавливает меня. Он пахнет детством и ещё чем-то забытым, но родным. Запах выдёргивает меня из объятий безысходности, возвращая в действительность. Теперь я осознанно выбираю маршрут. Иду пешком. Транспорт исключён. Меня пугает толпа, добровольно входящая во чрево железных чудовищ, которые устало заглатывают её, отсекая от внешнего мира дверями, шипящими словно змеи.

Мой путь пролегает через мосты, те самые, что выгнули свои спины, словно испуганные коты. Прохожу один, второй, третий… и, наконец, последний — деревянный…. От его тела исходит приятное тепло, неся в себе частички дроблёных воспоминаний из прожитой жизни. Замедляю ход. Внутренний холод начинает потихоньку отступать. Ровные доски проезжей части моста, ненавязчиво, выстраивают в логическую последовательность мои мысли. Одобрительно поскрипывая, гасят сомнения, постепенно усмиряя дрожь.

Сойдя с моста на землю окидываю взглядом окружающее пространство и, вздрогнув, замираю… Прямо передо мной возвышаются каменные стены старой, мрачной крепости. В её чрево ведёт полуоткрытая дверь, врезанная в тело массивных ворот, покрашенных наискось черно-белыми полосами. Резкая противоположность цвета усиливает в душе сумятицу. Избегая, возможно, уготовленной ловушки, сразу за мостом сворачиваю к реке.

С трудом вытаскивая из песка ноги, бреду к воде. Раз, два, три — считаю свои шаги. На шестьдесят девятом останавливаюсь у большого плоского камня, лежачего на стыке двух разных миров. Сажусь на него. Сбрасываю босоножки. И с несказанным наслаждением опускаю ноги на влажный песок.

Река незамедлительно лизнула их легкой волной, но, словно обжегшись, тут, же откатилась назад.

Река

Тая в себе необыкновенную мощь и силу, она, преисполненная важностью, несёт своё тело мимо берегов, замурованных в гранит. Ей безразличны узорные решётки садов, гордая стать дворцов и завораживающая красота Стрелки Васильевского острова. Рукотворное чудо зодчества не может соперничать с нею в величии; оно может лишь ловить своё дрожащее отражение в могучих водах северной красавицы. Ажурные мосты, словно клещи, впились в кромки её берегов. Город боится, что река однажды раздвинет земную твердь и вырвется на свободу, снося всё на своём пути.

Давным-давно он набросил на неё каменную узду, полагая подчинить своей воле. Какая наивность! Это город был подвластен ей, от неё зависел его налаженный быт. Она была хозяйкой положения. А, чтобы город об этом не забывал, река, время от времени, напоминала о себе.

Никакие преграды не могли удержать её в русле, когда играючи, она взбиралась по ступенькам набережных и, клокоча, несла свои воды по близлежащим улицам, заглядывая в подвалы и скверы. Реке доставляло несказанное удовольствие видеть посеянную ею панику.

Вдоволь насладившись властью и потрепав город, не спеша, спускалась обратно по ступенькам, и как ни в чём, ни бывало, мирно продолжала бег. Река не любила каменного монстра. Он сдавливал её, словно удав, не давая возможности вдохнуть полной грудью. Прохождение через него, она воспринимала как наказание за прошлые грехи.

В окружающим мире река не имела себе равных. Может поэтому притягивала той магической силой, которая лишает слабого воли. Она звала, манила в себя, обещая покой, блаженство и… — ВЕЧНОСТЬ. Предлагала раствориться в ней, стать её частицей, жить страстями доступными только ей. Река шептала мне о красоте лесов, лугов, где ветер, словно вольный конь, гуляет по густым травам. О бездонной синеве, над её водами, о густых белых туманах, что вольготно пасутся на её берегах. И, конечно же, о дальних, незнакомых мне странах…. Это было так заманчиво! Но войти в неё, для меня означало снова подчиниться чьей-то воле, более сильной и властной, чем у человека с глазами змеи. Чувствуя моё колебание, река занервничала. Нетерпеливо касаясь ног легкими волнами, торопила:

— Скорей, скорей!

Что-то дрогнуло во мне, я напряглась, готовая подняться и войти в мокрую тишину.

пёс

Но, в этот момент, горячее дыхание живого существа коснулось моей щеки. От неожиданности ёкнуло сердце. Я поворачиваю голову. Рядом стоит огромный пятнистый дог. Его умные, с влажным блеском глаза, смотрят на меня пытливо изучающим взглядом. Он будто хочет о чём-то спросить.

— Садись, раз пришел, — вздыхаю я.

Незнакомец словно ждал приглашения. Придвинулся поближе, сел, слегка касаясь моего плеча. От него исходит тепло, доброта, понимание. Река стала сердито швырять воды на берег, наверное, хотела прогнать незваного гостя. Ведь этот пришелец мог помешать её замыслам! Одна из волн коснулась его лап, но пёс не ушёл, даже не попятился.

Интересно, о чём он думает? Поворачиваю голову в его сторону. Вероятно, и пса мучил тот же вопрос. Наши носы столкнулись. Я улыбнулась. Пёс, приоткрыв пасть, свесил язык, и часто-часто задышал, — он, словно смеялся.

Где-то глубоко-глубоко, в самых отдалённых уголках моего сознания, как в далёком детстве, шевельнулся голубой тёплый клубочек. Потолкался, и настойчиво стал выбираться на простор…

В это время мимо нас, с громким рёвом проносится катер. Мы провожаем крикуна взглядом. Сняв с коленей сумочку, кладу на песок. Тонкий аромат тёплого хлеба коснулся наших ноздрей и поплыл к серовато-белым облакам. Пёс легонько толкнул меня в плечо, как бы спрашивая:

— Это у тебя так вкусно из сумки пахнет?

Одновременно, с немым вопросом пса, в просвет между густыми облаками выглянуло солнышко, разом изменив серый мир, сделав его чище и светлее, а главное — теплее. Лучики заплясали по гребешкам волн, отразились нестерпимым блеском в окнах Зимнего дворца и, облив собою золотой купол Исаакиевского собора, весело побежали по шпилю Адмиралтейства.

Пёс не ошибся, это, действительно, из моей сумочки пахло свежеиспечённым хлебом. По дороге сюда, на глазах у изумлённого грузчика, прямо с лотка разгружаемой машины, я машинально слямзила румяную сайку. И она, хрустящая, румяная, ещё слегка тёплая, своим ароматом разбудила дремавший в нас голод. Взяв её в руки, отламываю первый кусочек, — самый вкусный, и протягиваю незнакомцу. Он осторожно, едва касаясь губами моих пальцев, берёт его. Второй кусочек мой, снова ему, потом себе. Лёгкая волна жадно слизывает у наших ног золотистые крошки.

Покончив с сайкой, мы, молча, продолжаем смотреть на воду. Река льстиво, но упорно продолжает лизать наши ноги назойливыми волнами, приглашая проделать остальной путь втроём. Пёс теснее прижимается ко мне. Кажется, он боится её тёмных вод. Это чувство так знакомо мне! Чтобы успокоить обретённого друга я начинаю нежно гладить его по холке. Тишина безлюдного островка сторожит покой. Но мужской голос враз разбивает её. От него вздрогнули не только мы. Река, качнув воды, ударила по нашим ногам крупной волной. За ней последовали более мелкие, наскакивая одна на другую. Дурным, всполошённым голосом, завопил чумазый катер, у которого на грязных боках, словно бусы, были нацеплены автомобильные шины.

— Так вот ты где, негодник! Я тебя в сквере ищу, а ты здесь прохлаждаешься. Ко мне! — строгим голосом скомандовал мужчина.

Пёс напрягся, но головы не повернул, делая вид, будто его интересуют: река и вопящий катер.

— Джек, ко мне! — в голосе хозяина звучали нотки раздражения.

Мой друг повернул голову и посмотрел на него так, словно видел впервые. Мужчина решительным шагом направился к нам. Пес резко встал, развернулся и, сделав шаг вперед, широко расставил ноги. Слегка вытянул морду, оскалился, издав негромкий предупреждающий рык.

Мужчина остановился, опешив от выходки своего питомца. Я настолько растерялась, что даже не удосужилась подняться с камня. Пёс, тряхнув головой, фыркнул, и, повернулся ко мне. Он словно хотел сказать: “Не бойся, в обиду тебя не дам никому, даже хозяину”.

Наступило молчание. Умолк катер. Затихла река. Ветер перестал копошиться в кронах тополей. Голубой тёплый шарик, рождённый в моём «я», наконец, выскочил из тёмных путей лабиринта, брызнув во все стороны разноцветным ярким огнём. Разом разлился вокруг нас и ударной волной покатился по каменному монстру, оставив в душе чувство, которое нельзя описать словами. В нём было всё: прохлада раннего утра и восход солнца. Звонкое ржанье коня, запах трав, обласканных солнцем, первый крик моего сына. Я сползаю с камня и, упав на колени, обнимаю шею моего нечаянно обретённого друга. Рыдания душат меня. Пёс осторожно кладёт голову мне на плечо и замирает.

Сколько это длилось? Не знаю. Может мгновение, может вечность. Наконец рыдания стихли, оставив после себя блаженный покой и лёгкий хаос. Я сажусь прямо на песок, бессильно уронив руки на колени. Мой друг ласково лижет моё лицо, удаляя с него следы прошедшей грозы.

— Я могу вам чем-то помочь? — растерянно спрашивает мужчина.

Я отрицательно качаю головой.

— Спасибо, он мне уже помог, не наказывайте его.

Пёс посмотрел на меня, потом на хозяина, словно хотел удостовериться в искренности заданного вопроса и прозвучавшего ответа. В этот момент он был похож на немого человека, который слышит, но ответить может только жестами. И он ответил. Отпрыгнув от нас, весело лая, стал бросаться то в одну, то в другую сторону, словно приглашал поиграть.

Вскочив на ноги, я погналась за ним по песчаному берегу….

Обратно возвращаемся кромкой воды, весело шлёпая по макушкам набегающих волн. Любуемся брызгами, где в каждой из них по капельке солнца. Мужчина поджидает нас на камне, держа в руках палку.

— Ну, Джек, хватит дурака валять, давай поработаем немного, — и кидает её как можно дальше от берега. — Апорт!

Мой друг с укором смотрит на него. Лезть в холодную воду у него нет никакого желания. Лениво подойдя, он касается её лапой, нюхает и оглядывается назад. У него ещё теплится надежда, что хозяин отменит варварский приказ. Но тот неумолим.

— Апорт! — повторно звучит команда.

Пёс лениво начинает заходить в реку. Чтобы подбодрить друга, я быстро снимаю платье и бросаюсь в воду. Плыву, не оборачиваясь, слыша за своей спиной сопение.

Первой к палке подплываю я. Зажав её в зубах, плыву обратно. Поравнявшись с псом, делаю зверское выражение лица. И тогда, этот чертяка, внезапно обеими лапами окунает мою голову в воду. От неожиданности выпускаю палку.

Вынырнув, отфыркиваюсь. Убрав с лица волосы, вижу, как мой соперник удирает с моим трофеем в зубах.

— Нечестно! — кричу я, бросаясь вдогонку.

Пёс, выскочив на берег, первым делом относит палку хозяину, и лишь потом яростно отряхивается. Мужчина хохочет, нахваливая негодника за сообразительность.

— Нечестно, — говорю я, глядя псу в глаза.

Тот лукаво смотрит на меня, мол, честно или нет, а я первым пришёл на финиш, здесь игра без правил.

Мужчина достает из сумки полотенце и протягивает мне.

—Простите, это полотенце Джека, но всё же лучше, чем ничего. Вытритесь, не то простудитесь.

— Я закалённая, Однако, волосы промокнуть не мешает.

Пока вожусь с волосами, Джек, засунув морду в сумку хозяина, что-то ищет.

Потом извлекает теннисный мяч и подносит мне.

— Спасибо!

Я растрогана до слёз. Беру голову пса в ладони и целую его в лоб.

— Девушка, извините, нам пора домой, — смущённо, точно оправдываясь, говорит мужчина, надевая псу намордник.

— Погодите, — я хватаю сумочку и лихорадочно роюсь в ней, — погодите, одну минуточку!

Достав ключи, снимаю с них брелок — маленького голубенького зайчика и торопливо цепляю его на ошейник, рядом с поводком. Смахиваю набежавшие слёзы.

— Может, пойдете с нами?

— Нет, нет, всё нормально. Просто не люблю прощаться.

Они уходят. Где-то на середине моста Джек оборачивается. Я машу ему рукой.

— Спасибо, Джек!

Снова сажусь на камень. Лучики солнца золотят гребешки лёгких волн, отчего, кажется, будто река покрыта блестящей чешуёй. Подобно огромной сказочной рыбе, она проносит мимо меня своё упругое тело, с трудом протискивая его под очередным мостом, по спине которого, весело погромыхивая, бегут навстречу друг другу трамваи, важно шевеля усами, проплывают троллейбусы, спешат разноцветные машины, чем-то похожие на сказочных жуков. Неподалёку от меня покачивается на волнах чайка. В кроне тополя громко спорят воробьи. Река больше не зовёт в своё чрево, не пытается подавить волю, она держится со мною на равных….

“ИБО И СВЕТ ВО ТЬМЕ СВЕТИТ, И ТЬМА НЕ ОБЪЯЛА ЕГО”.

Вначале были слова

Едва ОН начал обвинять меня во всех земных грехах, я, опустив взгляд, замерла. Возражать, доказывать, спорить —бесполезно. Лучше промолчать. Это трудно сделать. Но необходимо для того, чтобы сохранить самоконтроль и власть над своими эмоциями и поступками. Иначе может последовать нервный срыв, который приведёт к непредсказуемым последствиям. Он, с ненужным усердием, уже дышит в затылок, заставляя замедлять бег моих мыслей. Гуляя по спине неприятным холодком, порождает чувство беспомощности, незащищённости перед натиском неоправданного хамства. До сего дня, призвав на помощь Тютчева или Есенина, удавалось взять верх над очередными нападками некогда близкого мне человека.

Беспричинный скандал на высоких нотах всегда подобен извержению вулкана. Однако между ними существует разница. Притом существенная. Если лава, истекая из недр земли с каждым мгновением становиться чуть холоднее, то словесный поток, наоборот, идёт по нарастающей. Накаляя атмосферу взаимоотношений добела.

Сегодняшний день стал исключением из правил. Тютчев и Есенин словно сговорились между собой, убрав из моей памяти те стихи, что всегда поддерживали в трудную минуту. На смену им пришли строчки безысходной тоски и боли. Своим заунывным напевом они гасят способность отдавать самой себе отчёт о дальнейших поступках, чувствах и действиях. Вносят в сознание негатив, внутреннюю дрожь и оцепенение. В мгновение ока, лишив привычного ритма сопротивления, уводят меня в замкнутое пространство, из которого невозможно выбраться без чьей либо помощи. Отчаяние достигает предела. Я беззвучно взываю, мир о милосердии, но на помощь никто не спешит. Становиться трудно дышать. Пол покачивается, словно палуба парохода.

Слова, извергнутые скандалистом, странным образом обретают плоть. Извиваясь змеями, они падают на пол, и тут же, громко шурша, торопливо начинают восходить по обоям. Расползаясь по потолку, свешиваются с люстры.

Злобно шипят, глядя холодными злыми глазам, — глазами человека, который их породил. Мерзкие твари пытаются укусить меня. Впрыснув яд парализовать волю, отравить и без того незавидное моё существование. Увернуться от них невозможно…

Наконец, самой проворной змее удаётся достичь цели. Кривой зуб вонзается в мою голову, породив тягучую боль. Змея не успевает впрыснуть яд. Ибо я, усилием воли, преодолев оцепенение, сбрасываю её с себя. И так. На одну гадину стало меньше. Справлюсь ли с остальными? Вряд ли… Их много, даже слишком много. Они медленно, но уверенно надвигаются на меня, заслоняя собой белый свет… Помощи не предвидится… Тыл оголён. Опереться не на что. Даже стена находится на приличном от меня расстоянии. Всё… Дальнейшая борьба бесполезна. Остаётся одно, — сдаться на милость победителя… Нет! Нет и нет! Всё что угодно, только не это!

Меня охватывает паника.

Осознанно? Вряд ли, скорее машинально хватаю сумочку и выскакиваю в коридор, громко хлопнув дверью. Разъярённая орава начинает биться о них, пытаясь выбраться из западни. Ей это пока не удаётся. Значит, есть шанс избежать нового нападения. Облегчённо вздохнув, разворачиваюсь и бегу по длинному лабиринту коридора офицерского общежития.

Город

Выскочив на улицу, жадно хватаю ртом прохладный сентябрьский воздух.

Каменные громады домов стоят твердо и непоколебимо, глядя на меня ровными рядами окон. Холодно и безразлично. Город живёт своей обычной, размеренной жизнью. Его отлаженный механизм работает без сбоя. У всего, что движется или находится в покое, есть своя цель. Я же в мятежном поиске. Куда податься? Где найти потаённое местечко, чтобы забыться? В конце концов, исчезнуть из этого мира, хотя бы на неопределённое время.

Повсюду глаза, глаза…. От них не укрыться. И такие они все разные! Их взгляды добрые и настороженные, безразличные и холодные. Но самые страшные, — пустые, без движения жизни в зрачках. Хочется убежать в тишину, однако в брюхе каменного монстра её найти очень сложно. В парк? Нет. Там всё до тошноты спланировано, расчерчено и выверено. Даже деревья и кусты растут так, как кому-то угодно.

На время мой мозг отключается. Остаются лишь механические движения. Я иду, иду, иду…

Аромат тёплого хлеба останавливает меня. Он пахнет детством и ещё чем-то забытым, но родным. Запах выдёргивает меня из объятий безысходности, возвращая в действительность. Теперь я осознанно выбираю маршрут. Иду пешком. Транспорт исключён. Меня пугает толпа, добровольно входящая во чрево железных чудовищ, которые устало заглатывают её, отсекая от внешнего мира дверями, шипящими словно змеи.

Мой путь пролегает через мосты, те самые, что выгнули свои спины, словно испуганные коты. Прохожу один, второй, третий… и, наконец, последний — деревянный…. От его тела исходит приятное тепло, неся в себе частички дроблёных воспоминаний из прожитой жизни. Замедляю ход. Внутренний холод начинает потихоньку отступать. Ровные доски проезжей части моста, ненавязчиво, выстраивают в логическую последовательность мои мысли. Одобрительно поскрипывая, гасят сомнения, постепенно усмиряя дрожь.

Сойдя с моста на землю окидываю взглядом окружающее пространство и, вздрогнув, замираю… Прямо передо мной возвышаются каменные стены старой, мрачной крепости. В её чрево ведёт полуоткрытая дверь, врезанная в тело массивных ворот, покрашенных наискось черно-белыми полосами. Резкая противоположность цвета усиливает в душе сумятицу. Избегая, возможно, уготовленной ловушки, сразу за мостом сворачиваю к реке.

С трудом вытаскивая из песка ноги, бреду к воде. Раз, два, три — считаю свои шаги. На шестьдесят девятом останавливаюсь у большого плоского камня, лежачего на стыке двух разных миров. Сажусь на него. Сбрасываю босоножки. И с несказанным наслаждением опускаю ноги на влажный песок.

Река незамедлительно лизнула их легкой волной, но, словно обжегшись, тут, же откатилась назад.

Река

Тая в себе необыкновенную мощь и силу, она, преисполненная важностью, несёт своё тело мимо берегов, замурованных в гранит. Ей безразличны узорные решётки садов, гордая стать дворцов и завораживающая красота Стрелки Васильевского острова. Рукотворное чудо зодчества не может соперничать с нею в величии; оно может лишь ловить своё дрожащее отражение в могучих водах северной красавицы. Ажурные мосты, словно клещи, впились в кромки её берегов. Город боится, что река однажды раздвинет земную твердь и вырвется на свободу, снося всё на своём пути.

Давным-давно он набросил на неё каменную узду, полагая подчинить своей воле. Какая наивность! Это город был подвластен ей, от неё зависел его налаженный быт. Она была хозяйкой положения. А, чтобы город об этом не забывал, река, время от времени, напоминала о себе.

Никакие преграды не могли удержать её в русле, когда играючи, она взбиралась по ступенькам набережных и, клокоча, несла свои воды по близлежащим улицам, заглядывая в подвалы и скверы. Реке доставляло несказанное удовольствие видеть посеянную ею панику.

Вдоволь насладившись властью и потрепав город, не спеша, спускалась обратно по ступенькам, и как ни в чём, ни бывало, мирно продолжала бег. Река не любила каменного монстра. Он сдавливал её, словно удав, не давая возможности вдохнуть полной грудью. Прохождение через него, она воспринимала как наказание за прошлые грехи.

В окружающим мире река не имела себе равных. Может поэтому притягивала той магической силой, которая лишает слабого воли. Она звала, манила в себя, обещая покой, блаженство и… — ВЕЧНОСТЬ. Предлагала раствориться в ней, стать её частицей, жить страстями доступными только ей. Река шептала мне о красоте лесов, лугов, где ветер, словно вольный конь, гуляет по густым травам. О бездонной синеве, над её водами, о густых белых туманах, что вольготно пасутся на её берегах. И, конечно же, о дальних, незнакомых мне странах…. Это было так заманчиво! Но войти в неё, для меня означало снова подчиниться чьей-то воле, более сильной и властной, чем у человека с глазами змеи. Чувствуя моё колебание, река занервничала. Нетерпеливо касаясь ног легкими волнами, торопила:

— Скорей, скорей!

Что-то дрогнуло во мне, я напряглась, готовая подняться и войти в мокрую тишину.

пёс

Но, в этот момент, горячее дыхание живого существа коснулось моей щеки. От неожиданности ёкнуло сердце. Я поворачиваю голову. Рядом стоит огромный пятнистый дог. Его умные, с влажным блеском глаза, смотрят на меня пытливо изучающим взглядом. Он будто хочет о чём-то спросить.

— Садись, раз пришел, — вздыхаю я.

Незнакомец словно ждал приглашения. Придвинулся поближе, сел, слегка касаясь моего плеча. От него исходит тепло, доброта, понимание. Река стала сердито швырять воды на берег, наверное, хотела прогнать незваного гостя. Ведь этот пришелец мог помешать её замыслам! Одна из волн коснулась его лап, но пёс не ушёл, даже не попятился.

Интересно, о чём он думает? Поворачиваю голову в его сторону. Вероятно, и пса мучил тот же вопрос. Наши носы столкнулись. Я улыбнулась. Пёс, приоткрыв пасть, свесил язык, и часто-часто задышал, — он, словно смеялся.

Где-то глубоко-глубоко, в самых отдалённых уголках моего сознания, как в далёком детстве, шевельнулся голубой тёплый клубочек. Потолкался, и настойчиво стал выбираться на простор…

В это время мимо нас, с громким рёвом проносится катер. Мы провожаем крикуна взглядом. Сняв с коленей сумочку, кладу на песок. Тонкий аромат тёплого хлеба коснулся наших ноздрей и поплыл к серовато-белым облакам. Пёс легонько толкнул меня в плечо, как бы спрашивая:

— Это у тебя так вкусно из сумки пахнет?

Одновременно, с немым вопросом пса, в просвет между густыми облаками выглянуло солнышко, разом изменив серый мир, сделав его чище и светлее, а главное — теплее. Лучики заплясали по гребешкам волн, отразились нестерпимым блеском в окнах Зимнего дворца и, облив собою золотой купол Исаакиевского собора, весело побежали по шпилю Адмиралтейства.

Пёс не ошибся, это, действительно, из моей сумочки пахло свежеиспечённым хлебом. По дороге сюда, на глазах у изумлённого грузчика, прямо с лотка разгружаемой машины, я машинально слямзила румяную сайку. И она, хрустящая, румяная, ещё слегка тёплая, своим ароматом разбудила дремавший в нас голод. Взяв её в руки, отламываю первый кусочек, — самый вкусный, и протягиваю незнакомцу. Он осторожно, едва касаясь губами моих пальцев, берёт его. Второй кусочек мой, снова ему, потом себе. Лёгкая волна жадно слизывает у наших ног золотистые крошки.

Покончив с сайкой, мы, молча, продолжаем смотреть на воду. Река льстиво, но упорно продолжает лизать наши ноги назойливыми волнами, приглашая проделать остальной путь втроём. Пёс теснее прижимается ко мне. Кажется, он боится её тёмных вод. Это чувство так знакомо мне! Чтобы успокоить обретённого друга я начинаю нежно гладить его по холке. Тишина безлюдного островка сторожит покой. Но мужской голос враз разбивает её. От него вздрогнули не только мы. Река, качнув воды, ударила по нашим ногам крупной волной. За ней последовали более мелкие, наскакивая одна на другую. Дурным, всполошённым голосом, завопил чумазый катер, у которого на грязных боках, словно бусы, были нацеплены автомобильные шины.

— Так вот ты где, негодник! Я тебя в сквере ищу, а ты здесь прохлаждаешься. Ко мне! — строгим голосом скомандовал мужчина.

Пёс напрягся, но головы не повернул, делая вид, будто его интересуют: река и вопящий катер.

— Джек, ко мне! — в голосе хозяина звучали нотки раздражения.

Мой друг повернул голову и посмотрел на него так, словно видел впервые. Мужчина решительным шагом направился к нам. Пес резко встал, развернулся и, сделав шаг вперед, широко расставил ноги. Слегка вытянул морду, оскалился, издав негромкий предупреждающий рык.

Мужчина остановился, опешив от выходки своего питомца. Я настолько растерялась, что даже не удосужилась подняться с камня. Пёс, тряхнув головой, фыркнул, и, повернулся ко мне. Он словно хотел сказать: “Не бойся, в обиду тебя не дам никому, даже хозяину”.

Наступило молчание. Умолк катер. Затихла река. Ветер перестал копошиться в кронах тополей. Голубой тёплый шарик, рождённый в моём «я», наконец, выскочил из тёмных путей лабиринта, брызнув во все стороны разноцветным ярким огнём. Разом разлился вокруг нас и ударной волной покатился по каменному монстру, оставив в душе чувство, которое нельзя описать словами. В нём было всё: прохлада раннего утра и восход солнца. Звонкое ржанье коня, запах трав, обласканных солнцем, первый крик моего сына. Я сползаю с камня и, упав на колени, обнимаю шею моего нечаянно обретённого друга. Рыдания душат меня. Пёс осторожно кладёт голову мне на плечо и замирает.

Сколько это длилось? Не знаю. Может мгновение, может вечность. Наконец рыдания стихли, оставив после себя блаженный покой и лёгкий хаос. Я сажусь прямо на песок, бессильно уронив руки на колени. Мой друг ласково лижет моё лицо, удаляя с него следы прошедшей грозы.

— Я могу вам чем-то помочь? — растерянно спрашивает мужчина.

Я отрицательно качаю головой.

— Спасибо, он мне уже помог, не наказывайте его.

Пёс посмотрел на меня, потом на хозяина, словно хотел удостовериться в искренности заданного вопроса и прозвучавшего ответа. В этот момент он был похож на немого человека, который слышит, но ответить может только жестами. И он ответил. Отпрыгнув от нас, весело лая, стал бросаться то в одну, то в другую сторону, словно приглашал поиграть.

Вскочив на ноги, я погналась за ним по песчаному берегу….

Обратно возвращаемся кромкой воды, весело шлёпая по макушкам набегающих волн. Любуемся брызгами, где в каждой из них по капельке солнца. Мужчина поджидает нас на камне, держа в руках палку.

— Ну, Джек, хватит дурака валять, давай поработаем немного, — и кидает её как можно дальше от берега. — Апорт!

Мой друг с укором смотрит на него. Лезть в холодную воду у него нет никакого желания. Лениво подойдя, он касается её лапой, нюхает и оглядывается назад. У него ещё теплится надежда, что хозяин отменит варварский приказ. Но тот неумолим.

— Апорт! — повторно звучит команда.

Пёс лениво начинает заходить в реку. Чтобы подбодрить друга, я быстро снимаю платье и бросаюсь в воду. Плыву, не оборачиваясь, слыша за своей спиной сопение.

Первой к палке подплываю я. Зажав её в зубах, плыву обратно. Поравнявшись с псом, делаю зверское выражение лица. И тогда, этот чертяка, внезапно обеими лапами окунает мою голову в воду. От неожиданности выпускаю палку.

Вынырнув, отфыркиваюсь. Убрав с лица волосы, вижу, как мой соперник удирает с моим трофеем в зубах.

— Нечестно! — кричу я, бросаясь вдогонку.

Пёс, выскочив на берег, первым делом относит палку хозяину, и лишь потом яростно отряхивается. Мужчина хохочет, нахваливая негодника за сообразительность.

— Нечестно, — говорю я, глядя псу в глаза.

Тот лукаво смотрит на меня, мол, честно или нет, а я первым пришёл на финиш, здесь игра без правил.

Мужчина достает из сумки полотенце и протягивает мне.

—Простите, это полотенце Джека, но всё же лучше, чем ничего. Вытритесь, не то простудитесь.

— Я закалённая, Однако, волосы промокнуть не мешает.

Пока вожусь с волосами, Джек, засунув морду в сумку хозяина, что-то ищет.

Потом извлекает теннисный мяч и подносит мне.

— Спасибо!

Я растрогана до слёз. Беру голову пса в ладони и целую его в лоб.

— Девушка, извините, нам пора домой, — смущённо, точно оправдываясь, говорит мужчина, надевая псу намордник.

— Погодите, — я хватаю сумочку и лихорадочно роюсь в ней, — погодите, одну минуточку!

Достав ключи, снимаю с них брелок — маленького голубенького зайчика и торопливо цепляю его на ошейник, рядом с поводком. Смахиваю набежавшие слёзы.

— Может, пойдете с нами?

— Нет, нет, всё нормально. Просто не люблю прощаться.

Они уходят. Где-то на середине моста Джек оборачивается. Я машу ему рукой.

— Спасибо, Джек!

Снова сажусь на камень. Лучики солнца золотят гребешки лёгких волн, отчего, кажется, будто река покрыта блестящей чешуёй. Подобно огромной сказочной рыбе, она проносит мимо меня своё упругое тело, с трудом протискивая его под очередным мостом, по спине которого, весело погромыхивая, бегут навстречу друг другу трамваи, важно шевеля усами, проплывают троллейбусы, спешат разноцветные машины, чем-то похожие на сказочных жуков. Неподалёку от меня покачивается на волнах чайка. В кроне тополя громко спорят воробьи. Река больше не зовёт в своё чрево, не пытается подавить волю, она держится со мною на равных….

“ИБО И СВЕТ ВО ТЬМЕ СВЕТИТ, И ТЬМА НЕ ОБЪЯЛА ЕГО”.