Привет

— Катька, привет! Не узнаёшь? Это я, Петька Ёлкин.

— Привет, Петька! — в голосе девушки больше удивления, чем радости.

Что и говорить — не сразу она узнала бывшего одноклассника. Сколько ж они не виделись? Лет семь, с тех пор как закончили школу.

— Давно тебя не видел, — продолжал Петька, — а тут на тебе. Я ещё думаю: ты это или не ты?

— Я сильно изменилась?

— Не то чтоб очень. Но всё-таки я не ожидал… Ну, как ты? Учишься, работаешь?

Учится? Нет, уже закончила. Экономический, как и собиралась. Сейчас работает по специальности.

— А я педагогический закончил. Теперь, прикинь, в школе работаю. В той же, где мы учились. Английский преподаю.

— Ну и как?

— Ой, достали эти бездельники и лоботрясы! Особенно десятый «Б». Таких дураков я ещё не видел!

Кате невольно вспомнилось, как то же самое когда-то говорила Елена Викторовна, их классная, нервная пожилая женщина, когда Ёлкин со своим дружком Колькой Коротаевым доводили её до истерики. В такие минуты она даже признавала, что они «хуже Дубровиной». Впрочем, Катя так и не поняла, чем она для учительницы была так плоха. Может быть, тем, что «притащилась из своей деревни вместе с родителями-неудачниками»? Хотя Ростов Великий — это не деревня, а город, пусть и маленький.

Тем временем Петя стал интересоваться, не встречала ли Катя кого-нибудь из бывших одноклассников.

— Да вот Аньку недавно видела. Колесникову.

— Небось, поддатая была, как всегда?

Что правда, то правда. Она ещё классе в одиннадцатом начала съезжать с катушек.

Такая же участь, по словам Петьки, постигла и Костю Семёнова. Ленка Хвостова родила ребёнка, с мужем то живут, то не живут. Игорёк Софрин закончил юридический, недавно женился. Коротаева, своего школьного друга, давно не видел, что с ним — не знает.

— А как наши учителя? Теперь уже твои коллеги.

Да так. Елена Викторовна уже три года как ушла на пенсию. В последнее время у неё явно что-то с головой не ладилось, должно быть, старческое слабоумие. Географичка Анна Павловна уволилась…

— А как Тамара Николаевна? — перебила его Катя с некоторым нетерпением. — Работает?

— А её в тюрьму посадили, — ответил Ёлкин.

Этот удар поразил Катю в самое сердце. В голове не укладывалось, какое преступление могла совершить любимая учительница. Любимая и, пожалуй, единственная в этой школе, у которой Катя нашла доброту и сочувствие. А ведь тогда она, безжалостно вырванная из тихой Ярославской провинции и брошенная в каменные джунгли Москвы, нуждалась в этом как никогда. Но относиться к ней по-человечески больше никто не хотел. Одноклассники встретили девочку злыми насмешками, учителя — придирками и оскорблениями. Жаловалась Катя — называли ябедой, пыталась дать отпор обидчикам — слыла хулиганкой. Одна лишь историчка была для неё добрым ангелом. Она не только не занижала Кате оценки, как другие учителя, и не попрекала тем, что не москвичка, но и заступалась всякий раз, когда девочку обижали на её глазах.

Стремясь хоть как-то отблагодарить учительницу за доброе к ней отношение, Катя на её уроках сидела тихо и слушала внимательно, хотя история вовсе не была ей интересна. Она даже чаще других поднимала руку, стараясь ответить у доски как можно лучше. Тамара Николаевна была довольна.

Вот она на уроке рассказывает ученикам о революции в Чили. В каком году это было, Катя не помнила, но, видимо, не так давно.

«Я тогда училась в первом классе, — делилась воспоминаниями Тамара Николаевна. — Помню, когда учительница собрала нас и сказала о том, что произошло в Чили, для нас это был такой шок. Я как пришла домой, тут же кинулась писать письмо товарищу Альенде».

Что было в том письме? Судя по тому, как она об этом рассказывала, слова поддержки и солидарности.

«Адреса я, конечно, не знала, поэтому на конверте написала „Чили. Сантьяго. Ла Монеда“. Разумеется, ответа на своё письмо я не получили».

Но буквально на следующем уроке на столе у Тамары Николаевны лежало письмо. Обратный адрес: Чили. Сантьяго. Ла Монеда.

«Здравствуйте, дорогая Тамарочка (не будет же взрослый человек называть первоклассницу Николаевной. А Томочка… она же уже давно не маленькая)! Извините, что не ответил Вам раньше...».

Столь длительную задержку автор письма объяснял тем, что получил письмо от Тамарочки только неделю назад (плоховато у них в Чили почта работает!). И теперь, когда имеет возможность написать ответ, искренне благодарит Тамарочку за её письмо, за добрые слова, и желает ей всего самого наилучшего.

«Искренне Ваш Сальвадор Альенде» (так, кажется, его звали).

Учительница, прочитав письмо, улыбнулась и посмотрела на Катю. Но та сделала вид, будто вообще тут ни при чём.

С тех пор «товарищ Альенде» буквально забрасывал «Тамарочку» письмами, хотя ни на одно из них она не ответила. Бывало, что ей писали и другие исторические личности, о которых она хорошо отзывалась на уроках. Правда, все они писали одним и тем же почерком (досадное упущение — ведь Тамара Николаевна проверяет тетради, могла догадаться).

А в один прекрасный день (впрочем, далеко не прекрасный) такая переписка перестала быть тайной. Катя как раз несла в руках очередное письмо, чтобы положить на стол историчке, когда Анька Колесникова неожиданно подскочила и вырвала у неё конверт. Катя попыталась вернуть его обратно, но поздно — та уже кинула его Коротаеву. Тот, прочитав фамилию с обратным адресом, захохотал, затем разорвал конверт и кинул Машке Епиховой.

«Дорогая Тамарочка! — её истерический смешок. — Как у Вас дела?...»

Что дальше было в том письме, Катя уже не помнила — какие-то бытовые пустяки. Но зато хорошо запомнила ржание одноклассников. Передавая письмо друг другу, они громко комментировали каждое слово, превращая вполне приличные фразы в сплошную пошлятину. На Катину парту письмо вернулось скомканным, перечёркнутым вдоль и поперёк, исписанным грязными ругательствами и изрисованным пошлыми картинками. Конечно, о том, чтобы передать такое учительнице, не могло быть и речи.

Злосчастное письмо дало повод для новых насмешек. На доске и крышках парт стали появляться обидные надписи. Впрочем, над «Тамарочкой» не слишком смеялись — не из уважения даже, а потому, что боялись особенно испытывать терпение учителя. А вот Кате и товарищу Альенде доставалось по полной программе. Только Тамара Николаевна по-прежнему принимала эти письма с благодарной улыбкой. Наверное, она уже давно поняла, кто их писал.

Расставание со школой стало для Кати настоящим праздником. Единственной, кого она оставляла с сожалением, была Тамара Николаевна. И все последующие годы из всей школы девушка только о ней вспоминала с теплотой.

— За что её в тюрьму? — спросила она Ёлкина.

— Обвинили в пропаганде экстремизма. Два года дали.

— Какая ещё пропаганда, какой экстремизм? Да она бы в жизни…

— Знаю. Но у нас же как: потащился на митинг — тебя в автозак и тут же дело шьют… Потом приходят в школу из ГУВД, говорят: подтвердите, что высказывала такие и такие лозунги, там детей портила, к беспорядкам призывала.

— Я надеюсь, ты… не подтвердил?

— Ну, а что мне оставалось делать, Кать? Ну, заартачился бы — и что толку? Её бы всё равно посадили, а я бы только навлёк на себя неприятности. Оно мне надо?.. Да, Катька, — добавил Ёлкин, чуть помолчав. — Даже не верится, сколько времени прошло. Признаюсь, ты мне тогда, в школе, нравилась.

— Правда?

— Честное слово. Но понимаешь, над тобой все смеялись…

— И ты боялся подойти?

— Ну не то чтобы боялся, просто на меня бы тогда косо смотрели. А ещё это дурацкое письмо… Но ты же понимаешь, Катька, что такое коллектив?

— Я всё понимаю.

— Слушай, может, завтра встретимся. Сходим в кино?

— Максу это не понравится.

— Жених?

Катя кивнула.

Вскоре бывшие одноклассники распрощались. На лице Ёлкина, когда девушка сказала, что несвободна, отразилось неподдельное разочарование. Того и гляди, с его языка сорвалась бы нелепая фраза: «Как жаль!».

«Напрасно жалеешь, Ёлкин, — думала Катя, удаляясь от него. — Даже если бы не Макс, у тебя всё равно бы не было никаких шансов».

И дело даже не в том, что он угощал её пинками, плевался бумажками, портил тетради, называл «шлюхой ростовской». За это Катя могла бы простить — молодой был, глупый. Но как можно было предать и оболгать свою коллегу? Да ещё и бывшую учительницу. Такое просто в голове не укладывалось.

Домой девушка шла с твёрдой мыслью, что она напишет письмо. На этот раз от Кати Дубровиной. И надеялась, что теперь Тамарочка Николаевна ей ответит.