Один день из жизни аллергика

ОДИН ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ АЛЛЕРГИКА

07:00 ч.

Лиза отчаянно рылась в сумке в поисках наушников.Сонливость раннего утра стерла барабанившая по вискам паника.

Ну где же вы? Беленькие. Маленькие. Миленькие. Наушники, наушнички любименькие, ау!

Но наушнички не отзывались. Не было их нигде в сумке: ни на дне под книгой, блокнотом, паспортом, ни в дырке под подкладкой, ни во внешнем боковом кармане, ни во внутреннем; ни прощупались наушники и в карманах плаща. Ни в одном. Поплакать что ли? Может тогда наушники материализуются? Или может быть какой-нибудь очень-очень усидчивый и добрый человек в электричке увидит, как горько Лиза плачет и догадается, что она плачет, потому что у нее нет наушников и подарит ей свои?

Вагон подпрыгнул на рельсах. Лизу подбросило вверх и больно ударило твердой скамейкой по заду. Зубы прикусили нижнюю губу.

Соленая, теплая кровь, пролейся ручьем и залей и пиджак и блузку – дай повод вернуться домой за наушниками и опоздать на работу по уважительной причине!

Ведь новые наушники в такою рань нигде не купишь.

Может украсть? Вот, у парня, стоящего рядом спиной к Лизе, наушники соблазнительно выглядывают из кармана джинсов. Все получится. Нужно только протянуть руку. Он ничего не заметит.

Да!

Лиза чуть было не завизжала от восторга.

Легче легкого! Кто бы мог подумать?Замечательно, все таки, что люди в наш век стремятся к образованию и саморазвитию. Правильно делаешь, друг! Читать полезно для мозга и души. Чтение сосредотачивает, развивает усидчивость и внимательность…Б…ть!

Лиза злобно сверлила зажатые в руке наушники. От какого телефона вообще такой разъем?

Чувак, как так? Ты, хоть и едешь из Лобни, но все же в Москву. Купи айфон!

– Молодой человек, – Лиза подергала владельца наушников за куртку. – Ваши наушники.

– О, спасибо! – Парень разулыбался и забрал у Лизы наушники, не замечая, с каким презрением она ему их протягивает, – вечно я все в карманы сую, а потом удивляюсь, что часто вещи теряю. Увлёкся что-то… Книжка уж очень интересная.

Он помахал перед Лизой «Триумфальной аркой» Ремарка.

– Апчхи!

– Будьте здоровы!

Дорогу любезностям! ДетЯм конфет! Свободы попугаям! Видимо, не такая уж и интересная, книжка эта твоя.

И зачем люди так устроены? Кто, вот, просил его распинаться в бессмысленных оправданиях? Кому они нужны? Почему нельзя было сказать обычное «спасибо»? Лизу, может, даже совесть тогда помучила бы. А та только аллергию разбудил! Козел!

Лиза оскалила перед парнем благодарную за «будьте здоровы» улыбку и отвернулась к окну.

Терпи! Терпи! Терпи! Ты сможешь.

– УВАЖАЕМЫЕ ПАССАЖИРЫ ОАО «РОССИЙСКИЕ ЖЕЛЕЗНЫЕ ДОРГИ» ЗАБОТИТСЯ О ВАШЕЙ БЕЗОПАСНОСТИ И ПРИЗЫВАЕТ ВАС БЫТЬ БДИТЕЛЬНЫМИ….

– Апчхи!

– О ВЕЩАХ, ОСТАВЛЕННЫХ В ВАГОНЕ ПОЕЗДА….

Вот и началось. Лиза зажмурилась и выдохнула. Надо просто начать о чем-нибудь думать. О чем-то приятном. О море, солнышке, мороженном, безоблачном небе, самолетах, работе… Да, работа – прекрасная тема. Она затягивает, отвлекает, увлекает… Что, там, у Лизы сегодня на повестке дня? Статья сто двенадцать Уголовного кодекса Российской Федерации, то есть умышленное причинение средней тяжести вредаздоровью, те есть не опасное для жизни человека умышленное причинение вреда здоровью, не повлекшее последствий причинения тяжкого вреда здоровью, то есть опасного для жизни человека, или повлекшего за собой потерю зрения, речи, слуха либо какого-либо органа или утрату органом его функций, прерывание беременности, психическое расстройство, заболевание наркоманией либо токсикоманией или неизгладимое обезображиваниелица, или значительную стойкую утрату общей трудоспособности не менее чем на одну треть или заведомо для виновного полнуюутрату профессиональной трудоспособности, но вызвавшее длительное расстройство здоровья или значительную стойкую утрату общей трудоспособности менее чем на одну треть… Причинение средней тяжести вреда здоровью наказывается ограничением свободы на срок до трех лет, либо принудительными работами на срок до трех лет, либо арестом на срок до шести месяцев, либо лишением свободы на срок до трех лет….

– Ты же меня знаешь, Антох! Разве было, чтоб я долги не возвращал?!

Вошедший на очередной станции мужик плюхнулся на скамейку напротив Лизы.

– Апчхи!

– Да ладно тебе… когда это было?! И времена другие были совсем… – Голос мужика даже сорвался от напряжения. – А это тема хорошая. Я в ней на сто процентов уверен.

– Апчхи!

Мало того, что толстый и потный, так еще и орет.

– Помнишь Тольку? Ну, Тольку… Да, того, что в налоговой. Он все устроит. У меня с ним схвачено. Большой человек там!

– Апчхи! Апчхи!

– Будьте здоровы!

Мужик с таким недовольством уставился на Лизу, что сразу стало понятно, что здоровья он ей желает не искренне. Как будто это из-за её аллергии собеседник в трубке отказывается быть кредитором такого неудачника.

– Ну что, по рукам?!

Не отвлекайся, Лиза! Думай о своем! ….То же деяние, совершенное в отношении двух или более лиц, в отношении лица… в связи с осуществлением данным лицом служебной деятельности или выполнением общественного долга, в отношении малолетнего или иного лица, заведомо… заведомо находящегося в беспомощном состоянии, а равно с особой жестокостью, издевательством или мучениями…

Мучения. Вот они начались! И цитаты из Уголовного кодекса не помогут. Глаза уже слезятся. Чешутся нос и нёба.

Осталась всего одна остановка. Пять минуточек. Ушки, оглохните! Мысли думайтесь! Люди, миленькие, семь утра, поспите! Не говорите ничего!!!

– Подаааайте-люди-добрые-на-хлеб! Будьте милосердны к старой одинокой женщине! Я больна смертельной болезнью. Врачи сказали, что умру через три недели. Нет у меня ни дома, ни детей. Никого нет. Я забыта и одинока. Ела в последний раз три дня назад…

Темная морщинистая рука повисла на уровне Лизиных глаз и дрожала. Она закрыла лицо руками. Колючие слезы скопились в глазах и чесались! Из носа текла вода. Горло отказывалось дышать.

– Апчхи! Апчхи! Апчхи!

Может врезать этой бабке, чтоб заткнулась?

Наконец-то электричка остановилась. Растолкав народ, Лиза выскочила наружу и задышала.

Июньский воздух, душный и мокрый, на вкус был сладким, ароматным и пьянящим. На платформе было не тихо, но тут человеческие голоса, сливаясь в цельный монотонный гул, перекрикивались с локомотивными гудками и хрипящими объявлениями из мегафонов, отчего нельзя было понять ни одного конкретного слова. Лиза на ватных, дрожащих ногах пошла к выходу. Сердце её продажно тарабанило в грудь. Казалось, ему хочется выпрыгнуть из Лизы и переселиться в какого-нибудь другого человека. Наверное, в такого, которому не нужно после электрички спускаться еще и в метро. Без наушников!

Над головой чернели тучи, капал трусливый дождь, в затылок дул ветер. Июньское утро, страшно вредное в этом году, как и вчера, и всю прошлую неделю, не собиралось радовать солнцем. Лиза с сожалением посмотрела вверх, но тут небо, как будто услышав её пожелание, выстрелило ей в глаза золотым лучом – ярким и колючим. Лиза улыбнулась, но не успела она прикрыть глаза и подставить теплу лицо, свет уже спрятался. Лиза, разочарованно вздохнув, снова чихнула.

Ничего не поделаешь… когда у тебя аллергия на ложь, чихаешь даже если тебе врет сам солнечный свет.

11:15 ч.

– Меня зовутАнгелина Матвеевна Шатская, одна тысяча сорок шестого года рождения. Пенсионер. Ветеран труда. Одиннадцатого ноября две тысячи шестнадцатого года около девятнадцати часов по московскому времени я возвращалась домой из магазина по улице Моисеевской. В руках у меня была темно-коричневая плетенная корзина. В корзине содержались продовольственные продукты: один килограмм картофеля, пачка морской соли, масло сливочное «Кремлёвское» – один брикет, молоко «Простоквашино» – один литр, зелень: укроп, связка, базилик, зеленый лук, настойка клюквенная – один литр, банка сгущенки «Коровка» – одна штука...

Старушка была маленькой, напуганной и советской. На ней была длинная серая шерстяная юбка, серый вязанный кардиган и горчичная шаль, а волосы ее были скручены в тугой пучок. Она относилась к той самой покладистой и удобной категории старушек, которые страшно боятся сказать в официальных органах неправду, безоговорочно верят закону и трепещут перед регалиями. Она ни за что не будет врать в суде.

– Навстречу мне шел человек. Когда мы сравнялись, он остановился и я увидела, что он держит в руке железную трубу – длинную такую, ржавую и в диаметре небольшую. Знаете, очень похожую на те, которые у нас в деревне выходили из уличных колодцев. Мы пили из них воду…..

– Ангелина Матвеевна, – перебил старушку помощник прокурора. – Вы помните, как выглядел тот человек?

– Помню! В синем спортивном костюме и белых, как их… кроссовках. И шапка у него такая модная, как носит молодежь, красная с козырьком… – Ангелина Матвеевна прервалась и посмотрела на судью, потом перевела взгляд на сидящего рядом с Лизой молодого человека, затем на помощника прокурора. Тот слегка кивнул, чтобы она продолжала. – Он был высоким. Где-то два метра. Молодой. Глаза голубые.

«Пчхи!». Лиза прикрыла рот рукой и покосилась на помощника прокурора. Похоже, все не так плохо, как она думала. Старушка помнила только одежду нападавшего, а не его внешность и сейчас просто описывала сидящего в кресле подсудимого молодого человека.

– И что же он сделал? – помощник прокурора специально встретился с Лизой взглядом, чтобы продемонстрировать ей свою самодовольную ухмылку.

– Он остановился и долго на мня смотрел. Я тоже остановилась и смотрела на него. Страшно так стало. Темнота вокруг, а он смотрит. Смотрит и смотрит. Потом подошел ближе и… как стукнет меня той трубой по голове! Я очень испугалась. Стою и смотрю на него. Вот, думаю, сердце у меня сейчас остановится и я умру. А он стоит и смотрит. А потом взял и ударил меня по голове еще раз.

Лиза сжала зубы, чтобы не улыбнуться. Столько раз читала материалы дела, но каждый раз в этом месте ей хотелось ржать.

Максимова, где твоё сострадание? Думаешь, тебе можно быть бесчувственной, раз ты адвокат?

– ….он трубу свою выронил, а я корзинку, а потом упал передо мной на коленки. Я думала, что он извиняться будет, а он вместо этого к корзинке моей пополз. Сначала заглянул внутрь, а потом схватил ее и убежал… А я в поликлинику пошла, чтоб травму зафиксировали, а потом в милицию.

– Ангелина Матвеевна, напавший на вас человек – это обвиняемый? Вы его узнали?

– Узнала, – закивала старушка, а Лиза чихнула. – Вот и шапка эта самая, в которой он был, лежит как вещественное доказательство.

– Ваша честь, прошу обратить внимание на представленные ранее доказательства: одежду подсудимого Пивоварова, в которой он был задержан той же ночью, на той же улице, благодаря слаженной оперативной работе моих коллег, а также на результаты экспертизы, подтверждающие совпадение отпечатков пальцев на найденной трубе с отпечатками пальцев подсудимого.

– Я вам говорил, что просто подобрал ее! – Подал голос Лизин подзащитный. Высокий такой голос, надменный и трусливый. – Я хотел убрать ее с тротуара, чтобы ни споткнулся никто.

– Ваша честь…. А-апчхи! Прошу прощения, – Лиза махнула рукой своему подзащитному, чтобы замолчал и вытерла нос платком. – То, что мой подзащитный оказался владельцем похожего спортивного костюма и бейсболки ничего не доказывает. Ангелина Матвеевна, прошу вас присмотреться, напавшим на вас точно был мой подзащитный? Ведь в вашем первоначальном заявлении, которое вы написали в участке, значится, что у преступника «страшные черные глаза». Однако у Андрея Аркадьевича Пивоварова, студента МГИМО, выходца из интеллигентной уважаемой семьи, глаза и вправду голубые. Вы точно его сейчас не оговариваете? Зачем такому порядочному молодому человеку могли понадобиться Ваши продукты? А рост у него не два метра, а всего один метр девяносто два сантиметра.

– Правда? – Ангелина Матвеевна смутилась. Она надела очки и стала послушно всматриваться в лицо молодого человека. Посвятив разглядыванию ровно минуту, старушка перевела серьезное лицо на помощника прокурора, потом на Лизу, которая ей с благодарной улыбкой кивнула, а потом на судью.

– И, правда, приличный молодой человек. Ваша часть, я от страха плохо помню бандита. Наверное, это не он….

– Вы уверены? Ведь вы опознали подсудимого на следствии? Его схватили на месте преступления!

Помощник прокурора Никита Лобов, он же Лизин бывший однокурсник и надоедливый охотник за справедливостью был взбешен. Он злобно посмотрел на Лизу, но та только невинно пожала плечами.

И чего так старается? С бабулей же все в порядке. Сам справку показывал – легкое сотрясение...

– Ваши коллеги, уважаемый помощник прокурора, – с ласковой издевкой продолжала Лиза, – схватили первого попавшегося им на месте происшествия студента в спортивном костюме! Почему вы решили, что это мой подзащитный?

– Это был ваш подзащитный и вы это знаете! – напирал Никита. – Он совершил разбойное нападение на пожилую беспомощную женщину! Он нанёс ей увечья и скрылся с места преступления с ее имуществом, а спустя пол часа вернулся проверить, не осталось ли следов его преступления и захотел избавиться от орудия нападения! Вся эта железная труба была покрыта его отпечатками пальцев. Если бы он поднял ее только, чтобы убрать с тротуара, как говорит, отпечатки должны были бы быть в одном месте. Разве не так?

В таких щекотливых делах, когда заведомо известно, что твой подзащитный виновен, любой нормальный адвокат вырабатывает изощренные стратегии, чтобы выгородить своего подзащитного. Он во всеуслышание объявляет, что Андрей Аркадьевич Пивоваров оказался не в том месте не в тот час по великому недоразумению, ужасному невезению и несправедливому велению судьбы! Он подговаривает его друзей и родственников, и они заявляют, что видели его в час преступления на заседании студенческого совета. С ожесточением такой адвокат будет настаивать на благородной версии событий, согласно которой его наипорядочнейший подзащитный, возвращаясь с органного концерта или из детского интерната, в котором подрабатывает волонтером, наткнулся на тротуаре на злостную нарушительницу общественного порядка – опасную ржавую трубу, и, само собой, воспылал неотъемлемым от его личности высоченным гражданским чувством, и поднял ее, чтобы просто убрать… Чтобы такие, вот, как Ангелина Матвеевна Шатская, пожилые, беспомощные люди не споткнулись об нее. И за всё это ленивая полиция и злобный прокурор его жестоким образом оклеветали…

Но Лиза не могла этого сделать. Лгать самой, так же как слышать ложь, для нее было все равно, что заедать мелом сухари. Хочешь задохнуться – вперед!

– У обвинения нет прямых доказательств того, что нападение совершил мой подзащитный. – Только и могла отпарировать на Никитину тираду Лиза. – Сам он во время первого допроса не мог вымолвить ни слова.

– Естественно! Потому что весь его рот был покрыт кровоточащими язвами. Знаете почему, Ваша честь? – обратился он к судье. ‒ Потому что он лизал соль!

– Обвинитель, успокойтесь! – Велела судья.

Лиза ликовала. Никите следует научиться сдерживать свои эмоции. Его обостренное чувство справедливости всегда создает ему проблемы в процессе. Лиза вот никогда не могла позволить себе эмоции. Люди, как она, добиваются успеха, если они уверенны, хладнокровны и сосредоточены.

– Но корзину потерпевшей и другие продовольствия при моем подзащитном так и не нашли. Ваша честь, обвинять порядочного человека, не имея улик незаконно! Я требую немедленно его оправдать!

– Что?! Оправдать? Ваша честь….

– Довольно! – Судья строго посмотрела на Лизу и Никиту. – Заседание откладывается до шестнадцати часов завтра. Защитник, в настоящей ситуации вы не обладаете ни одним опровергающим обвинение доказательством. Если у вашего подзащитного нет свидетелей, которые бы подтвердили его местонахождение, рекомендую их найти. Обвинению также советую запастись дополнительными доказательствами.

Лиза задержалась в коридоре, ожидая говорящего по телефону клиента. К ней подошла Ангелина Матвеевна и, добродушно улыбнувшись, положила свою старую руку на ее запястье.

– Знаете, если меня завтра снова спросят, я скажу судье, что ваш мальчик не преступник. Я ведь плохо вижу. А вы такая умница. У вас очень приятный и спокойный голос. Молодой человек, обвинитель, не должен был на вас кричать…

Старушка еще раз улыбнулась и, ласково посмотрев на Лизу своими выцветшими сонными глазами, отошла.

– Максимова, ты продала душу дьяволу!? – На месте старушки нарисовался Никита. Глаза его, в отличие от глаз Ангелины Матвеевны, блестели ярким голубым льдом. – Что ты делаешь?!

– Свою работу?

– Твоя работа заключается в том, чтобы обеспечивать свободу долбанным обкурышам, сворачивающим косяки из папенькиных долларов? – Никита зло тыкал пальцем в сторону студента, который уже договорил по телефону и шел в их сторону. – Это существо обдолбалось и напало на больную одинокую женщину, возвращавшуюся из магазина. Она пошла в магазин сама, потому что о ней не кому заботиться, понимаешь? А не будь твой клиент таким слабаком и ничтожеством, то убил бы ее двумя ударами этой ржавой железной трубы!

– На вашем месте я бы прекратил свои излияния, – высокомерно заявил подошедший к Лизе студент. – Иначе я велю своему адвокату составить против вас иск.

Никита не удостоил его ответом и отошел. В этот момент на его широкой спине прекрасно бы смотрелася красный плащ Супермена. Ох, как бы эффектно он развевался под его гордыми, быстрыми шагами! Тоже мне, борец за добро и справедливость!

– Нам пора. – Строго сказала Лиза подзащитному. – Нужно подготовиться к завтрашнему заседанию.

– А зачем? – студент – он же Андрей Аркадьевич Пивоваров, он же сын Аркадия Андреевича Пивоварова, одного из владельцев крупной сети магазинов детских игрушек усмехнулся и легкомысленно пожал тот плечами. – Вы же сами сказали, что у них на меня ничего нет. И корзинка эта давно сожжена. Вы же знаете, отец вам рассказывал...

15:00 ч.

Обеденное лето за окном бесплатно раздавало тепло и свет. У людей, идущих под таким летом, не было забот, проблем и вообще каких-либо дел. Все они одеты в светлое, легкое и яркое: серебристые тапки, цветастые рюкзаки и рваные джинсы. И не может быть у них на душе и в мыслях ничего под этим равномерным светом, чистым голубым небом, на фоне аккуратно стриженной городской зелени и стекла. В зеркальных окнах высоток все отражаются одинаково. Беззаботными и счастливыми.

Но Лиза со своими темными неспокойными мыслями и виновато стучащим о ребра сердцем внутри лета не смотрелась. Судебное заседание по следующему делу задержали и она, скрывшись в стенах темно-коричневого Старбакса, пила капучино и читала книгу под продувающим спину кондиционером. Читать Лиза не сильно любила. Скорее всего потому, что в ее жанровом диапазоне было мало интересного: энциклопедии, биографии, редко автобиографии и мемуары, популярная научная литература, учебники… Вот сейчас перед ней был открыт учебник химии для десятых классов – нуднее и непонятнее его был только прочтенный недавно учебник информатики. А тут еще этот кондиционер прохладно монотонно шумит и убаюкивает.

Телефон на столе завибрировал и не дал Лизе окунуть нос в кружку.

– Привет мам! – Лиза зевнула. – Ты чего это звонишь посередине рабочего дня?

– Так, просто….

– Апчхи!

– Ну, ладно, не просто! Ты сегодня в платье?

– Нет, конечно, у меня суды – я в костюме.

– Как будто в суды платья носить запрещено! Могла бы хоть раз в неделю надевать платье…

– Зачем?

– Ты сегодня идешь на свидание.

– Правда? И зачем?

– Правильный вопрос – «с кем?»

Лиза вздохнула.

– И с кем?

– В твоем голосе столько неподдельного восторга и интереса, дочь моя!

– Апчхи! Мам, твоя ирония портит мне здоровье.

– Ну, ладно, прости. – Мама настроила голос на примирительную волну. Она понимала, что если сейчас испортит дочери настроение, то ни за что не добьется своего.

– И вообще, ты знаешь, как на меня действуют все эти свидания в слепую? Последнее закончилось тем, что кавалер вызывал мне скорую в парк.

– Ну, пожаааалуйста! – Мама опустилась до нытья. – Этот молодой человек друг сына подруги тети Марины – Артема. Помнишь Артема? Вы виделись на юбилее тети Марины. Он показал твою фотографию в Интренете своему другу и тот захотел с тобой встретиться. Это весьма образованный и интересный молодой человек…

– Ты не можешь этого знать.

– Сходи на это свидание, я тебя умоляю! Я же не настаиваю на том, чтобы ты выходила за него замуж. Хотя тебе бы не помешало уже…

– Мааам?

– Что? В твои двадцать восемь тебя интересуют только твоя работа, твоя карьера и твои суды….

– Ма, это все одно и то же.

– Просто тебя больше ничего другого и не интересует. – Заключила мама и не соврала. Похоже, она действительно так думала.

19:20 ч.

Как более обидно обозвать человека: идиот или имбицил? Если судить с медицинской точки зрения, то идиоты глупее имбицилов. Но зато слово «имбицил» при оскорблениях почти не употребляют, и, значит, если Лиза обзовет своего собеседника имбицилом, получится эффектнее. Звучнее. Звонче. Осталось только подобрать момент. Может сейчас? Или правильнее будет дождаться, когда он закончит распинаться по поводу своего десятого высшего образования и перейдет к дорогостоящим хобби…

– Может, все же закажешь что-нибудь, кроме кофе?

Лапшу под чесночным соусом мне на уши, пожалуйста.

– Может быть, хочешь салат? У тебя случайно аллергия не на помидоры?

Голос у него был хрипловато-высокий. Как зажеванная песня на пленочной аудиокассете. Брр…

– Нет.

– Так на что же?

– А семья твоя тоже живет в Москве? – поинтересовалась вместо ответа Лиза.

– А? семья? Ну, они….

Лжецов всегда вводят в ступор вопросы о семье. Наверное, потому, что если врать о семье начинает мучить совесть.

– Дааа… из Москвы.

– Апчхи!

– У отца бизнес! Денег куры не клюют.

– Апчихиии!

– Будь здорова. Я тоже бизнесом занимаюсь. Слышала про биткоины? Дело прибыльное, но сложное. Не у каждого мозгов хватит. Но это не про меня. Знаешь, неправду говорят, что у хоккеистов шайбы все мозги выбили. Я двенадцать лет хоккеем профессионально занимался.

– Еще и хоккеем? – Лиза даже смогла искренне выразить удивление.

– А по мне не видно? Я был надеждой сборной. Тренер говорил, что я рожден для хоккея.

– Апчхи!

– Здорово! – Лиза потянулась за салфеткой.

– Я ушел, потому что хотел большего. Я романтик в душе…

Лиза высморкалась специально долго и громко. Несколько человек в кафе обернулись на них, а девица за соседним столиком даже удостоила ее демонстративным хмыканьем. Но этому «хоккеисту» хоть бы что.

– Например, я обожаю дарить девушкам цветы, пешие прогулки и устраивать ужины при свечах…

– А-апчхи!

Ну и где тогда мои цветы, умник?

– Большинству женщин нравятся романтики…

– И тебе? Я весь вечер любуюсь тобой. Ты такая нежная, милая, женственная…

Достал! Человек, ты кого пытаешься обмануть: меня или себя? Раскрой глаза! Я – адвокат с большим коричневым дипломатом! На мне черные брюки со стрелками и черный пиджак! У меня черные прямые волосы, длинная челка и острый подбородок! Я пью черный кофе без сахара и за пол часа, прошедшие с нашего знакомства, я ни разу тебе не улыбнулась! Где во мне милота?!

Его руки потянулись к Лизе. Он что, собирается взять ее за руку? Лиза снова чихнула и отрицательно покачала головой. Это было и ответом на заданный вопрос и одновременно реакцией на его желание трогать ее руки. Потому что дальше продолжать это свидание не было смысла. Зачем, если также, как Лиза знала, что недоразавитый он, он был уверен, что недоразвитая она. А он точно так считал, раз позволял себе нести любую чушь, которая, по его, опять, мнению, выставляет его в выгодном свете перед таким, вот, дурами.

– Мне не везет в любви.

Он длинно тяжело вздохнул.

– Интересно, почему?

– Друзья говорят, что это потому, что я слишком честный и верный…

Лиза уже почти задыхалась. Она чувствовала как внутри ее раздраженных светло-серых, почти прозрачных глаз, растекаются ручьи красных капилляров. Аллергические слезы медленно ползли по бледным щекам и чесали лицо. В горле так зудело, как будто она только что запивала селедку морской водой. Еще чесались руки. Но это не от аллергии, а от злобы. В голове у Лизы зарождался план избавления от всех этих неудобств. Его суть состояла в том, чтобы запустить своему собеседнику в лоб перечницей и уйти.

– А в тебя я влюбился, как только увидел!

Вместо перечницы Лизе пришлось снова высморкаться.

– Прекрати! – Взмолилась она. – Я сейчас задохнусь…

Имбицил видимо подумал, что Лиза собирается задохнуться от счастья поэтому, довольно улыбнувшись, продолжал.

– Твои неземные глаза, как только я их увидел, покорили меня…

Заткнись! Не видишь, что тут людям уже дышать нечем от твоего вранья!

Уйти бы… Но как? Придумать оправдание и свалить Лиза не могла. Это было бы враньем… Но, собственно, почему она должна перед ним извиняться и оправдываться? Ему же не стыдно, что он ее тут убивает.

Весьма кстати зазвонил телефон. Лиза не стала больше раздумывать. Она встала, выплеснула в лицо «кавалеру» остатки остывшего кофе, и, накинув на плечи плащ, взяла сумку и вышла из кафе. Гордо. Уверенно и очень-очень быстро. Она даже не потрудилась обернуться и проверить его реакцию. Зол он? Ошарашен? Обижен? Плачет? Но Лизе было плевать. Он может думать о ней, что хочет: что она психованная истеричка, высокомерная стерва или недолеченная сумасшедшая… Хотя нет, не может. Думать – это не его.

– Здравствуйте, Маргарита Павловна…

– ТЫ СОВСЕМ ТУПАЯ? ХОТЬ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО НАДЕЛАЛА!? ДУРА!

– Значит, уже знаете?

– КОНЕЧНО, Я ЗНАЮ! ОВЦА! ПОНИМАЕШЬ, ТЫ, ЧТО РАЗБОЛТАЛА АДВОКАТСКУЮ ТАЙНУ? И КОМУ! СВОЕМУ ДРУЖКУ ИЗ ПРОКУРАТУРЫ! ТЫ НАРУШИЛА ЗАКОН!

Лиза убрала телефон от уха. От криков начальницы заболели барабанные перепонки.

– Вы позвонили, чтобы меня уволить?

– Я ПОЗВОНИЛА СКАЗАТЬ, ЧТО ЗАКОПАЮ ТЕБЯ, ПРИДУРОШНАЯ!

– Аааа, спасибо. Я вас услышала.

Лизин голос был тихим и ровным. К увольнениям ее нервы давно привыкли. Адвокаты с аллергиями на обман на одной работе долго не задерживаются. Также как люди с аллергией на ложь не задерживаются нигде вообще. Где им будет место в мире, в котором все везде всегда лгут: будь то обычная беседа, мировые новости, книга или песня. Люди лгут, когда защищаются и когда нападают, когда беседуют, шутят и делают друг другу комплименты. Ложь свистит, звенит, воет внутри людей – их злобных выпадов, льстивых просьб и тщеславных попытках казаться лучше. Обман в настоящем давно – не плохо. Он – база жизни и часть культуры: культуры образования, общения, культуры человеческой мысли, культуры духа и души. Обман, самообман, шутка, сарказм, ирония, фантазия, преувеличение, утрирование, недоговоренность – все они живут внутри людей и делают их существование более комфортным, легким и удобным. И только Лизин жестокий капризный организм отчего-то не желает принимать эти естественные полезные блага человеческого существования.

– До свидания, Маргарита Павловна, – попрощалась Лиза через десять минут с исторгающим ругательства телефоном и отключила связь.

Темнело. Долгий, уродливый день без наушников только приступил к завершению, но Лиза сформулировала о нем свое нелестное предвзятое мнение уже давно.

Эй, четырнадцатое июня, где там у тебя книга жалоб?

После девяти вечера

Лиза шла домой.

Небо горело красным закатом, лицо поглаживал теплый послушный ветер, а уши защищали новенькие полноразмерные наушники Beatsи «Времена года» Вивальди. Наконец-то на сердце лето. Хотелось покориться музыке и двигаться только ей в такт: то остановить шаг и, закрыв глаза, стоять и улыбаться, то идти, то бежать, то подпрыгивать – но всегда улыбаться. Всегда лучше идти, а не стоять. Шаг придает жизни. Когда ноги касаются земли, а потом отталкиваются от неё, чувствуешь уверенность в них, власть не только над своими движениями, но и всем телом, всеми чувствами, всеми мыслями… Смотришь вперед, делаешь шаг и поворачиваешь голову вправо, встречая смешливым взглядом фары пролетающих мимо автомобилей; крепко зажмуриваешься и яркие полосы, как отражения никогда не спящих мыслей рассекают темноту, поднимаешь голову к небу, задерживаешь дыхание. Иди куда хочешь: куда зовет разум, или долг, или сердце. И если бы можно было бы идти всю жизнь, Лиза бы шла.

Приближаясь к дому, Лиза с каждым шагом больше расстраивалась. Дорога была приветливой и уютной, а дома ее ждали только зашторенные окна, темная комната и немытая посуда. Повернув за угол, Лиза закрыла глаза. Она подойдет к подъезду вслепую, до него ровно триста шагов средней поступью прямо по тротуару. Лиза знает это, потому что считала так сотни раз. Да и Вивальди правильнее слушать с закрытыми глазами. Честную музыку слушать надо честно.

…Двести восемьдесят четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, двести девяносто…. Ой!

Лицо Лизы отпечаталось на чем-то мягком. Она остановилась, сделала вдох, но сильнее зажмурила глаза. Она знает этот назойливый запах уверенности, благонадежности иBurberry. Она почувствовала, как с ушей спала тяжесть наушников и вместе с теплым ветром в них влетели слова:

– Мало того, что у тебя дурацкая работа, так еще и необоснованно длинный рабочий день.

Лиза открыла глаза и увидела Никиту в компании гигантского букета цветов.

– Поставь обратно наушники и убирайся! – велела она ему, проткнув его грудную клетку презрительным взглядом.

Нахал же растянул рот в счастливой улыбке.

– Чего такой радостный? Никак тебя до вечера гладили по головке за выигранное дело.

– И дали вкусную косточку! – закивал Никита, а Лиза чихнула.

– Знаешь же, что метафоры для меня – аллерген. Если пришел умничать, лучше сразу катись, пока я не разозлилась и не разоралась на весь двор, что ты меня насилуешь. А-апчхи!

– Ну, попробуй. – Усмехнулся он. – Тогда и скорую сразу кричи. Что б потом тут же можно было тебя откачать. Цветы возьми.

Лиза не пошевелилась, но Никита не смутился и засунул ей букет подмышку.

– Думаешь, я не знаю, что тебя уволили? – Он улыбался и даже не старался придать лицу сочувствующее выражение. – Это был смелый и самоотверженный поступок, Лиза. Я очень тобой горжусь!

– Спасибо. Надо будет написать это в резюме в разделе личных качеств: «смелая» и «самоотверженная»… А к этому еще «наивная», «безвольная», «недоразвитая…». Хотя нет, эти три слова лучше впишу в раздел «рекомендации бывших руководителей».

– Раз тебя уволили, где тебя носило?

Лиза гордо задрала подбородок и сделала шаг вперед. Никита перегородил ей дорогу, раскинув руки в стороны. В одной руке он сжимал ее наушники, в другой – бутылку «Джека Дениелса».

Любая нормальная гордая и обиженная девушка сказала бы «не твое дело» и взглядом вылила бы на нахала полный таз всех своих чувств собственного достоинства. Будь Лиза «нормальной» девушкой, она бы еще и истерически разрыдалась. Рыдая, она стучала бы кулачками по довольно выпяченной Никитиной груди и кричала, что он и только он во всем виноват. Что он испортил ее день. Разрушил ее карьеру. Что по его вине скорее всего загублена ее жизнь… Ему бы стало стыдно, и он бы на коленях умолял ее о прощении. Но Лиза не была «нормальной» девушкой. А все эти обвинения в адрес Никиты не были и не могли быть правдой.

– На свидание ходила, – просто ответила она.

– И как это я сразу не догадался! Самое противное твое настроение – это то, которое у тебя, когда ты возвращаешься с подобных мероприятий.

– Мама просила пойти…

– Не понимаю, зачем она так на тебя напирает. Найдешь ты еще своего суженного-ряженого-умного-прекрасного-разнаряженого…

И ведь не врет же? Действительно сочувствует и верит, что все будет хорошо! Псих! Как работая в прокуратуре можно быть таким… Наивным, глупым ребенком, с приросшими к переносице розовыми очками.

Лизу не переставало удивлять, откуда вообще на свете взялся такой человек, как Никита – светлый, искренний, благородный, добрый, честный. Как сохраняется в нем эта вера в людей и в то, что все в мире устраивается по заслугам и справедливости. Где набираются он положительных примеров для своей веры? Что помогает ему не разочаровываться, не злиться и не отчаиваться? Лиза, во многом благодаря своей аллегри, ещё в детстве избавилась от этой веры. И часто злилась на Никиту за то, что в двадцать восемь лет у него она сохраняется. Лиза насмехалась над его желанием «творить добро» и «восстанавливать справедливость» и терпеть не могла Никитино стремление защищать слабых и наказывать обидчиков. Еще она ненавидела его доброе, снисходительное отношение к ней и его неизменно теплую для нее улыбку. Ненавидела и одновременно обожала. Несмотря на все это свое презрение, Лиза была страшно счастлива от осознания того, что Никита – ее друг. И не просто друг – он ее совесть и компас. Его вера в нее для Лизы была слаще запаха тысячи роз, а слушать его ободряющие слова она предпочла бы всем сонетам и концертам Вивальди, Чайковского или Моцарта. Если Никита стоит рядом или просто на ее стороне дороги, Лиза никуда не пойдет. Не будет смысла. Возле него она может смириться с любой ложью: с любезными выдумками пассажиров электричек, хладнокровным враньем нищих, высокомерных хвастовством самовлюбленных недобизнесменов и раздраженным пустым угрозами начальников...

– Хорошо, что ты такой честный. – Лиза наконец-то улыбнулась. – Ты даже не представляешь, как здорово не чесать нос каждый раз, когда с тобой разговаривают. То они льстят, то заботятся, то проявляют вежливость, то угрожают, а то и вообще клянутся в вечной любви к моим неземным глазам.

– Вечной любви к глазам? – Никита рассмеялся. – Ты, что ходила на свидание с имбицилом? Идем, а то мои горячие ладони нехорошо нагрели наш ужин.

Никита многозначительно потряс бутылкой с виски и, обняв Лизу за плечи, повел к подъезду. Она снова ему улыбнулась и выбросила всученные им цветы в ближайшую урну.

– А я даже не обижусь! – Объявил на это Никита. – Я помимо того, что честный, еще не обидчивый и не жадный. Наверное, потому, что ни капельки не влюбленный в твои неземные глаза…

Лиза чихнула и пнула урну ногой, чтобы та раскачалась. Она не сожалела о своём поступке. Букет был пушистым и