Номенклатура дел

Номенклатура дел

        Ах, утро-то, какое! Утро! Замечательное утро сегодня! Бывает, подметил я, утро так себе. Не утро, а будто вечер. Бывают и обои чужие. Бывает и без сахара, а сегодня утро и прямо с запахом и со вкусом. Предчувствие любви, но словно барабанчики в голове. Тук, тук. Палочки, палочки, барабанная дробь. Ах, сегодня непременно что-то случится! Что за чувство, что за утро! Из квартиры и прямо к лифту. Прыг-скок уже у подъезда. Прыг-скок вот и остановка.

       Девушка, извольте мне сегодня без фильтра и без сдачи. Без фильтра, без сдачи и на этот раз без вашей улыбки, прошу вас. И закройте окошко, а то дым попадет и к вам, поскольку ветер. С песком. В волосы. Что за собака, нужно будет узнать породу. Эх, сегодня непременно выкурю до конца. А кто запретит?

       Какое утро! В такое утро нельзя долго находиться на улице. Замерзнешь, простынешь. Обязательно или простынешь, или примут за идиота и тогда точно без любви. Раз, два, три. Раз, два, три. Вдох носом, выдох ртом. Бегом на работу.

       На работе хорошо. Здравствуйте, Людочка! На работе чудесно. Здравствуйте, Лидочка! На работе комната. Здравствуйте, Иосиф Александрович! Да, я только что с улицы. Вы правы там все еще не Франция. Тук, тук, палочки, палочки, барабанная дробь.

       Что за шум на улице, ничего не слышно. Позвольте мне работать. Ждут кого-то? Меня? Однако рано. У меня график и рабочий день. Ждите, ждите. Раз, два, три. С этажа на этаж. Раз, два, три. Из комнаты в комнату. Сотрудники, всё в мой кабинет, всё ко мне.

       Две затяжки табаком и снова работа. Клац, клац штампом «Списать в НД[1]». Клац. «Копия верна». Лист к листу, номер к номеру. Опись. Всему порядок! Бумаги в тома, тома в стопки. Хорошо! Скоро что-то случится и все сбу-дет-саа. Но пока обед, а на обед кожа да кости, да рыбья голова и конечно же с витамином С и пробиотиками. Будьте здоровы. Живите-е-е. Всем бумаги, всем работы. Вот он — мой Замок. Я здесь князь! Господин землемер, как оказалось, вы были не правы лишь в том, что так сильно стремились сюда. К чему столько усилий. Главное учет и срок хранения. Ходим по кругу. За кем это я? Ваше лицо мне незнакомо. Вы что нездешний? Господин землемер, а у нас тут новенький.

       Тук, тук. Вы стучали? Заходите. Говорите, пожалуйста. Слушаем, пишем, отправляем. Все поправим. Все откорректируем. Правда, что есть такой отдел? Правда! Правда, что есть такой прибор? Правда! Правда, что есть такой человек? Неправда. Как легко здесь дышится! Как легко! Прыг, прыг. Я никуда. За мной не занимать.

       Систематизировал всё в отделе своем и сверху. Еще табачного дыма и побежал с обеда и до канцелярии. Я все смогу. Все смогу! Выше ноги от земли. Вверх. А это, что за дело, почему о нем не знаю?

                                                                                        * НД № 02-30-0. Срок хранения – бессрочно *

         В автобиографии я указал как-то, что с самой большой потерей встретился после детства. Меня, конечно, попросили уточнить, и я рассказал.

       Детство это полет на скорости до 750 км/ч. По прилету во взрослую жизнь меня встретил разве что телескопический трап, как направление пути. Я торопился, конечно, я спешил. Аэропорт. Аэроэкспресс. И вот он — взрослый город. Краски, огни, такое множество. Я зашагал вперед и потерю заметил не сразу. Устраивался в горожанина. Жизнь становилась все комфортнее, и я с легкостью преодолевал людей и обстоятельства, пока меня не спросили, где она. И вправду, где? В карманах пиджака и брюк ее не оказалось. В портфеле также не нашел. Я осмотрел свой кабинет и автомобиль. Нет нигде. Меня уверяли, что она должна где-то быть, и я продолжил искать. Смотрел дома в книгах, по углам, под ковром и в холодильнике. Не нашел. Искал у соседей, спрашивал у коллег. Моей не видел никто.

        И вот как-то перед сном, в ожидании следующего дня, я с ужасом вспомнил, что оставил ее в самолете. В том самом маленьком, на котором много лет назад прилетел сюда. Мне почудилось, как она осталась лежать на кресле, когда я выходил. Сомнений вроде бы не осталось. Всю ночь я толком не спал. Потел и ворочался. Не мог дождаться, и первым аэроэкспрессом уже был на месте. Как она без меня. Столько лет. А как я? Я не знаю. Жизнь с ней мне незнакома.

         Я обратился в бюро находок. Сообщил дату прилета и номер рейса. Девушка долго искала в компьютере нужную информацию, и я несколько раз заглядывал в монитор, наивно полагая, что это как-то поможет. «За указанную дату записей нет», — подытожила она. Как нет. Ведь я был так уверен.

       — Впрочем, здесь указано, что вы прибыли в другой терминал, и вам нужно обратиться по месту.

       Я вздохнул и продолжил. Надежда найти оставалась. Конечно, я был взволнован. Я сменил терминал, но оказалось, что и там записей о находке нет. Тогда впервые появилось то двойственное чувство. Я будто нашел себе оправдание. Дескать, а что еще я могу. Найти ее все еще хотелось, но уже не так остро, как утром, скорее «для галочки».

        И по пути к аэроэкспрессу я был уже спокоен, рубашка перестала липнуть к спине. Глаза приятно щурились от бликов солнечного света, играющих с причудливыми стеклышками окон залов. Но когда я покупал билет в кассе, что-то больно кольнуло меня в сердце. Ой! «О забытом в экспрессе вы можете узнать …», — подсказывала надпись. Теперь я знал. В аэроэкспрессе! Но толпа двинулась к турникетам, и я участливо поддался ее порыву. Буквально несколько секунд я еще мог сопротивляться, и этого хватило, чтоб задать вопрос. Служащий опустил глаза к монитору, а когда поднял, не сразу различил меня в массе, уходящей прочь. Я поймал его взгляд, и он успел кивнуть мне, не то утвердительно, не то с сожалением.

        — Да на кой тебе сдалась эта совесть? — в тот же вечер внушали мне.

        — Я бы продел ее в веревочку и повесил рядом с крестиком, — сказал я тогда, и почесал пустующую напрасно шею.

                                                                                                                         * * *

        Сейчас, вот только что впервые запнулся на ступенях по пути в канцелярию и упал. Лопнули нитки. Разлетелась моя работа. Все перепуталось. Никакой системы. Никакой больше организации. Пропал порядок. Стою, чищу брюки. Лидочка, а что со мной не так? Что я сделал не так?

         Господи, как хочется остаться нормальным человеком, как хочется оставаться челове-ее-ком. Эх, мир брошенных и не укрытых. Говорила мне мама не «ложися на краю». Да кто ж так шумит на улице? Все еще ждете меня? Я занят. Я еще живу! Если вам оттуда не видно, я вам скажу – я тут живу! Я так живу. Все так живем. Ждем, планируем, обещаем, жалуемся, верим и боимся, боимся, очень боимся одиночества. А оно придет, непременно придет к каждому, кроме меня. Свое я обману. Вручу ему пару монет, а в лодку не сяду. Убегу прочь в ужасе. Прыг-скок с ноября в март, с ночи в весну.

          А весной обязательно случится любовь. Она всегда неожиданная потому, что только один раз. Тук, тук, снова. Палочки, палочки, барабанная дробь. И утро начиналось с любви, и так хорошо было, когда все только начиналось, но теперь обрушилось и я дрожу. Ах, Аглая Ивановна, милая, Аглая Ивановна, я люблю вас с первой чистой строки. Я прочел вас, следуя пальцем, чтоб не сбиться и не потерять. Теперь на этой странице и следующей я с вами. Я вас к себе в этот рассказ дописал. И это чувство. Уважаемая Аглая Ивановна, теперь и вы заберите меня к себе. К себе. В ваш век. В ваш роман. Так мы всегда будем рядом, и я смогу умереть, стреляясь на дуэли, или даже в петле, но только так, чтоб это входило в замысел автора, чтоб в этом был смысл. Чтоб хоть какой-нибудь смысл. Потому, что я не могу, я не могу жить здесь, доживать здесь в ожидании конца… рабочего дня… без вас… мне не жить… а пока сижу на ступеньках. Собираю листы. Восстанавливаю систему номенклатуры дел. Все с нуля. Стоит ли все начинать с нуля? Нужен ли порядок ценой иглы по живому, ниткой на пять дырок, под «корочку». А ведь сохранилось только одно дело, и я не знаю почему.

                                                                                 * НД № 05-69-122. Срок хранения – 122 года[2]*

         В автобиографии я написал также, что был женат и счастлив в браке много лет. Меня, конечно, попросили объяснить, и я рассказал.

          Брак — это «СВ» со средней скоростью 55 км/ч.

           Весь вечер я пил с друзьями. Начали втроем, но в течение часа народа набралось достаточно и закружилось. Вопросы местного и областного значения, политика, мировые проблемы, спорт – темы менялись, словно программа новостей. Когда стемнело, начались разговоры «для взрослых». Пестрили деталями и эпитетами рассказы о подвигах и интрижках, несмотря на то, что каждый из нас был женат.

          — А мне нечего рассказать, — очередь дошла до меня.

          — Ууууу, слабовато. Что же ты.

          — А вот что. Я искренне не понимаю, чем вы тут хвастаетесь, — на некоторое время разговоры стихли, — Обманом близкого человека. К чему все это? Две, три, пять их было – герой! Ноги, грудь, волосы! — я говорил все громче, — вот это да! Посмотрите на себя, трусы. Вас, наверное, и тошнит уже от слова любовь. Приятно вымазаться и знать, что рядом все обпачканы, — я обнял за плечи и прижал к себе стоящих слева и справа, — хорошо всем в одной куче! Тепло! Скажите, кто помнит, как отражали ночное небо глаза ваших любимых? Как менялся пульс. Как не слушалось тело. Как время-волна билось бесконечно в ожидании — ну скорей, ну скорей же, в предчувствии ее появления. Ведь все это у вас было, а теперь вы хвастаетесь пустыми телами, заваленными в порыве пьяной ночи, или за наличность. Но ведь те же глаза, что видели отражение ночного неба в ее взгляде, видят теперь и этих. Руки ваши, не знавшие, как спросить разрешения, робкие даже наедине, теперь впиваются пальцами в этих, — наотмашь я указал рукой, как узнал потом, в сторону, где в соседней квартире жили две престарелые соседки, и два друга захохотали в голос, — что вы с собой творите? Чем хвастаетесь. Это болезнь. Вы все больны! Вас жалеть и лечить нужно. Как же вам страшно. Вам страшно оставаться с одной, но любимой. Мните, что теряете что-то. Не знаете, что, и потому постоянно ищете, ищете, ищете и берете все подряд. Да, мне нечем похвастать. Но так решил я, а не за меня кто-то с запахом липкого ликера и красной помады изо рта. Я так решил, потому что считаю это честным, — хлопнул по столу ладонью сперва не сильно, — а если вы забыли, я напомню – честь от слова честный! – окончил я и в этот раз ударил по столу так, что опрокинул несколько стопок и попал пальцем в салат.

         Нет, меня слушали. Они окутывали мои слова пьяными логическими умозаключениями. Это же была приятельская компания. Мы столько   лет знаем друг друга. Потом я сел на диван, и кто-то пытался заговорить со мной, остальные смеялись и пили. Мне больше не наливали и предложили вызвать такси. Я стал собираться и постоянно икал. Искал, но так и не смог найти свой галстук. Домой ехал на такси, но уже не вспомню, о чем смеялся с водителем.

         Вставив ключ в замочную скважину одной рукой, второй достал мобильный телефон и привычными движениями пальцев удалил историю звонков за день и все входящие сообщения.

        Она конечно уже спала. Я видел отражение кровати и ее тела под одеялом в окне, когда зашел в комнату, и ночное небо за окном. Оно все то же — черное и я все тот же.

                                                                                                                                * * *

           Кто-то задел меня коленом. Я инстинктивно подался вперед и пропустил коллегу вверх. Бумага, что я не успел собрать, уже была затоптана и тот лист с первой чистой строкой вероятно тоже. Я все никак не мог его разглядеть.

           Что-то с глазами. Все поплыло. Ах, это вечер. Прошло так много времени. Ушло так много времени. Теперь можно устать. В это время суток такое не возбраняется, и конечно пара болячек. Пара основных и пара «стерплю», и одна такая, от которой сам не свой. Сам не свой! Но уже вечер, так что тише, и без восклицательных знаков. И уголек уже к пальцам, а значит только чай, только чай. Можно мне с сахаром? Можно. Можно мне с холодной водичкой? Можно, милая! Можно мне с коньячком? Нельзя.

          Еще утром верил, что все сложится и сила была в руках, и стучало сердце, словно в барабан. Тук, тук, тук. И она секунды была рядом, и проснулся со вкусом ее губ. И свежесть. Сон был таким недавним, утро было таким чудесным. Впереди было так много времени, столько мгновений! Ничего не успел. Сделал все, чтобы ничего с собой не делать. Никем не стал. Все упустил.

        Вот и пора идти. Всё. Теперь точно пора. Лидочка, Людочка, вспомните ли обо мне? Да ну вас!

         Эй, вы там, на улице, что смолкли? — обжигающая пальцы и рот затяжка. Уголек сорвался вниз к толпе, но погас, не коснувшись, — Я закончил. Спускаюсь. Кладите меня на щит, несите, но с условием, чтоб надпись была на камне: «Жил на свете рыцарь!». Запомнили?!

        Тук, тук. Палочки, палочки. Барабанная дробь. Занавес. Тишина.

        Гардероб вниз и налево. Уборные в каждом крыле здания. Курить в помещениях строго запрещено администрацией.

[2] Книга рекордов Гиннесса. Самым долгоживущим человеком признана Кальман Ж. Умерла в возрасте 122 лет.