Ночь, август…

.

Ночь, август, полная луна,

Холодный отсвет отраженья

Текучей вечности она,

Свершающей превосхожденье

Из недр тайны тишины

Под своды лунного собора -

Печалью светлою полны

И молчаливого укора

Глаза нависшей темноты

Из глубины ночного свода -

Ужели тьма души природа?

Подобно звуку пустоты,

Тьма сеет чувственность покоя,

Надежду, будто в ней живое,

Что невозможно описать

Того, о чем не должно знать…

Но, если не в ночи печаль,

Но, если скор укор безмолвья –

Тогда распятьем изголовья

Непостижимости печать…

.

Ягода Христа

.

Возможно, сад блаженных уголок, точнее островок,

Обетованный пай зелено-кровных братьев.

И я бы, как подумаешь, здесь мог

Потомков услаждать, в зеленое переодевшись платье.

К примеру, взять колючий барбарис -

Известный мелкоплодный, кислый критик:

О, я бы был не хуже здесь политик,

Не осуждайте, братия, каприз — i am sorry, please…

.

Другое дело быть (наш Гамлет!) как крыжовник -

Как много в нем улыбки и судьбы,

Для красных и для белых он любовник,

Он, как миссия, сладок для толпы.

Жасмин, шиповник, крокус — не моё!

Не блазнят мне, я был бы с ними нежен,

Любя их красоту, их пряное житьё,

Но я другим желал бы быть невежей.

.

Возможно, скверный сон про небыль воскрешенья:

Чудесное, без глаз, себе принять лицо,

Среди таких же скряг, здесь зреющих жильцов,

Найти себе травинку для общенья.

Печально, если тут все снято наперед,

Поля, леса, земля в кредит, на цепь столетий -

Меня сошлют, как мавра, пусть, на эти,

На пустыри, где тот святой народ,

.

Что лучшего не ищет — за границу

Безжизненных и негорячих звезд,

В чем замысел Творца предельно прост:

Далекие создать окраины станицы,

Просторы темные душою заселить

(Которые давно засеять было б надо),

Всю жизнь безликую на братьев положить,

И в том зеленая, как вера, есть отрада.

.

Шальные танцы

.

Шальные танцы дикие стрижей

На склоне дня горячих терм июля,

Скользящие изящным сгустком пули,

Но с чувством жизни, мягче и нежней.

О, сколь пьянящее сиянье высоты!

Как жжет дыхание свободного полета!

Ледовые воздушные дворцы,

Где всё скользит по волнам теплым света.

.

Там чистый детский смех, там ангелов что птиц,

Их множество играющих, беспечных,

Взлетающих и падающих ниц,

И исчезающих мгновенно в бесконечность,

Туда, где их бессчетное число,

Где нет границ лазурного пространства,

Стрижи скользят в кругу шального танца -

Кто дал бы лечь так в танце на крыло…

.

Всего лишь час игры, закатного скольженья,

Шальных проказ, сочувствия, любви -

Кому-то дальше ночь, кому-то — воскрешенье:

Есть миг — живи, лови его, лови,

Бесчинствуют отъявленные птицы,

Не зная устали, переходя среды

И той, и этой смежные границы,

Не оставляя там и здесь следы…

.

Соловей

.

«Скоро тринадцать лет, как соловей

из клетки вырвался и улетел»

«Письма династии Минь»

И. А. Бродский

.

Кукушкой щёлкал соловей

В казенной купине экрана,

Пал оклеветанный Орфей,

Единой партии сопрано

Звучал согласный хор курей,

Подхрюкивающих им свиней,

Галдящих басами баранов,

Как стадо жирных богачей.

.

Во славу незалежных дней

ЩелкАл убористо оракул,

Зубную вызывая боль

В мозгу и гордую мозоль

В душе непроходимых дракул,

Вкушающих словес портвейн.

Журчал певучести конвейер,

И раны обнулял бемоль.

.

Помилуйте! Блаженна роль -

Открыв глаза, закройте уши,

Пусть души обживает моль

Косноязычная, как тролль,

Пусть околачивают груши,

Пусть рану ублажает соль.

.

Нюх

.

Затем, что в тех раях, где белых грёз и коз,

Как снега без зимы, смотать на уикенд, по случаю, не чаю,

Став первым на отрыв как лист сухой, мечтаю

Не больше, чем семейство злющих ос,

Над варевом плодов кружащееся в кухне:

Ни зрение подслеповатых ос, ни слух не

Так нужны, как первородный нюх,

Сей голос плоти в схватках вожделенья,

Сражаясь с чем, не знавший вкуса, дух

Костьми застрял весь в горле наслаженья…

И в этом роль живого бытия,

Земного чрева грех, отравленного плодом

И каждая дареная змея

Ей смерти несет с ее трехзначным кодом…