Ответ на вопрос №16 Новогодней викторины

Ответ на вопрос №16 Новогодней викторины LiterMort

Джек Лондон (1876 — 1916): алкоголь — «кровавый убийца, губитель молодых жизней».

О своём детстве, юности и «дружбе» с Джоном Ячменным Зерном Джек Лондон написал в одноимённой повести (англ. John Barleycorn). Причём автора и самого звали Джоном, а Джек — только псевдоним.

По сути, эта повесть — история его алкоголизма: «Я не потомственный алкоголик. Никакого органического влечения к алкоголю у меня нет. В этом смысле я рос нормальным человеком. Привычка к алкоголю у меня благоприобретенная, и я немало выстрадал, пока привык пить. Вначале меня тошнило от спиртного хуже, чем от лекарств. Я до сих пор ненавижу его вкус. Я пью только ради того, чтобы быть «под хмельком», а в возрасте от пяти до двадцати пяти меня и это не привлекало. Потребовалось двадцать лет насилия над организмом, чтобы преодолеть отвращение к алкоголю и создать к нему привычку.»

Так, алкоголизм горемыки Джека — это «20 лет насилия над организмом».

Беда в том, что алкоголь повсеместен. Можно сказать, что Лондона сформировался «ситуативный алкоголизм»: он всё время оказывался в ситуации, где ему приходилось выпить ради поддержания общественных связей. Алкоголь вплёлся в сам поток общения, во все общественные ритуалы: «Привычка к алкоголю создалась у меня из-за того, что он был доступен, — вот где корень зла».

Ограничить лоббистов повсеместной продажи курева и спиртного — важный шаг к оздоровлению любой нации. Однако не все, увы, до этого шага доживут.

Работать, отдыхать, общаться и знакомиться без спиртного стало невозможно, и потому каждый, кто не желал стать изгоем, был обязан стать алкоголиком. Трезвенник приравнивался к маргиналу. Постоянно принимать внутрь спиртное превратилось в плату, в жертву, которую человек приносил ради социальных связей: «болел после каждой выпивки, и привык к нему лишь потому, что он оказывался всегда под рукой».

«… большинство пьющих — вовсе не прирожденные алкоголики. Ни первая, ни двадцатая, ни даже сотая рюмка не доставила им удовольствия. Пить они приучились так же, как приучаются курить, хотя, впрочем, второе куда проще. Причина одна — доступность алкоголя.»

Из-за того, что невежественные взрослые ещё не знали термина «пивной алкоголизм», пиво и дети легко соприкасались. Лондон пишет и об этом: «В первый раз я напился, когда мне было пять лет. День был жаркий, мой отец пахал в поле за полмили от дома. Меня послали отнести ему пива.»

Ещё бросается в глаза, что во времена отсутствия антисептиков и антибиотиков люди боялись пить воду — источник заразы. Пиво заменяло собой воду, им утоляли жажду: отцу «очень хотелось пить, и, быстро осушив ведерко пива, он снова взялся за плуг.» Мы видим, как пахарь, приёмный отец автора, работает в поле, испытывает жажду и утоляет её не прохладной водой, а алкогольным напитком. Нагруженные сегодняшним научным знанием, мы осознаем, как губительно такое поведение было для почек и печени несчастного. Хроническое обезвоживание вкупе с интоксикацией разрушало крепкий крестьянский организм. Однако отхлебнуть из ручья в то время было нередко не менее опасно: холерная палочка и бог знает что ещё бороздили водоёмы.

Джек Лондон осознавал, что алкоголь отправлял его организм: «Я чувствовал себя отравленным. Собственно говоря, это и было самое настоящее отравление.» Вызывает жалость к ребёнку сцена, в которой молодой итальянец Питер опаивает 7-летнего малыша вином, а отравленный суевериями невежественной матери ребёнок не может противостоять: «мог ли я в свои семь лет анализировать, понимать, что со мной шутят? Во взгляде Питера я прочел свой смертный приговор и уже повторил свой отказ менее решительно.»

Сам момент, когда малыш пьет вино, внушает чистый страх: как будто дитя выпивает яд. Тревожное, гнетущее чувство несправедливости и неправедность происходящего, очевидно, владело и самим автором.

«такого леденящего ужаса, как тогда, я больше не испытал. Я поднес стопку к губам. <…> в желудке творилось Бог знает что. Вино было молодое, самых дешевых сортов, горькое, кислое, изготовленное из бросового винограда и сцеженное со дна бочки. Еще противнее, чем пиво!
Есть один только способ пить лекарство: пить не раздумывая. Этот способ я и применил: запрокинув голову назад, осушил стопку. Потом судорожно глотнул, силясь удержать в себе этот яд, словно огнем опаливший мое нутро.»

Кто виноват в том, что взрослые хладнокровно заставляли малыша пить алкоголь? Не кто, а что: невежество, неуважение к детству.

«Питер и Доминик все требовали, чтобы я демонстрировал свое умение пить.»

Обладатели грубых, зачерствелых душ не осознавали хрупкость детского организма. Да они даже слова такого — организм — не знали. Непонимание детской физиологии, детской психологии — детских потребностей вообще — привело к катастрофическим последствиям. Было разрушено здоровье несчастного Джека Лондона. Несомненно, был нанесён удар по его психическому благополучию. Кажется, с грубого что возьмешь? Можно бить и бить, наносить удары, а ему ничего не будет. Но это ложь. Сын сильного пахаря с загрубевшими руками, малютка не был сделан из стали. Да и сам бедняга пахарь, утолявший жажду спиртным, едва ли был примером здоровья. Грубость губила, таким образом, саму себя, отказываясь видеть в человеке человека.

Этих грубиянов, совершивших насилие над 7-летним крошкой, Лондон красноречиво назвал «кровожадной сворой». Это было насилие в прямом смысле слова, попытка непреднамеренного убийства. Убийства по неосторожности. Нет — по невежеству. «Будь я слаб, я умер бы тогда наверняка.»

Для сознания маленького мальчика пережитый опыт был равнозначен нападению убийц. Те, кто напал на него, подчинил малыша своей воли и заставил пить спиртное, совершили нападение — только не с ножом, а с рюмкой. Неудивительно, что в бреду несчастное дитя видело гонящихся за ним убийц:

«Я тяжко занемог и бредил. Пережитые ужасы, которые не укладывались в мое детское сознание, вызвали мучительные галлюцинации. Кого-то убивали, потом убийцы гнались за мной. <…> И я опять начинал бредить, задыхаясь от нового кошмара: я в желтом доме, меня избивают надзиратели, а вокруг дико орут сумасшедшие.»

Причём Джек Лондон осознавал вред, причиняемым алкоголем на физиологическом уровне: «Едва ли артерии и нервные центры семилетнего ребенка способны выдерживать такие чудовищные приступы белой горячки.»

«Питер, Доминик и другие итальянцы хвалили меня за доблесть. Общественная мораль не запрещала пить. Пили, кстати, все. В нашей общине не было ни одного трезвенника. Даже убеленный сединами пятидесятилетний учитель маленькой сельской школы в периоды запоя, сраженный Ячменным Зерном, устраивал нам внеочередные каникулы.
Никаких нравственных запретов в этой области не существовало.»

В итоге автор приходит к выводу, что к алкоголизму ведёт низкая нравственность. Конечно, в её основе лежало чистейшее невежество: полное отсутствие знаний о чем бы то ни было, невежество дикарей. Неудивительно, что в«Алой чуме» Лондон изображает людей уже прямыми дикарями, цивилизационно достигшими того же придонного уровня, что и морально!

Это не те нравственные крестьяне, которых мы себе представляем, когда благодушно мечтаем о прошлом: вот были-де богатыри! Это «духовные рабы», над которыми вздыхал писатель-гуманист Некрасов, — «до смерти работающие, до полусмерти пьющие». И поэтизировать это полуживотное существование наших предков нет никакого смысла. Искоренение невежества, суеверий и косности умишек — вот путь к благополучию человечества. Ну, и прогресс в фармацевтике и здравоохранении, конечно. Но ведь это, по сути, то же самое.

— С наилучшими пожеланиями,

Надежда Николаевна Бугаёва

✅Полные правила см. в Литературной беседке

Участвуйте в Телеграм, ВК или Дзен