Я тебя люблю

С Семёнычем мы познакомились пару лет назад совершенно случайно. Была холодная ноябрьская ночь. Зима уже смело шагала по городу. Я поздно возвращался домой — в то время, теперь уже известная в городе и области мебельная фирма, была небольшой мастерской.  Штат сотрудников был небольшой, рук не хватало и приходилось самому закатывать рукава и помогать рабочим. Но мне это приносило огромное наслаждение и хоть немного отвлекало от бесконечных мыслей о Насте. Наши кухонные гарнитуры расходились на ура у местной элиты, чиновников и "сильных мира сего". Заказов было много и мы часто расходились за полночь. И вот, в один из таких поздних вечеров, подъехав домов я у видел картину — не стесняясь редких прохожих под ярким фонарём подростки пинали, как мне показалось, старика, прикрикивая: " Вот тебе, бомжара!". Не заглушая машины я выскочил из неё и с криком: "Что-же вы творите, нелюди!" бросился спасать мужчину непрезентабельного вида. Нападавшие бросились в рассыпную. Поднимая с земли плохо одетого и дурно пахнущего старика я успел заметить, что на вид ему было лет сорок пять.

— Вам есть куда идти?, -  спросил я его.
— Да я тут неподалёку, в теплотрассе живу — как-то безучастно ответил он, собирая с земли в огромную грязную сумку какие-то лохмотья. 
— Как Вас зовут? — продолжал интересоваться я.
— Семеныч. А так когда-то Александром Семёновичем величали — ответил мужчина и достал из кармана небольшой, некогда прозрачный упаковочный кулёк, полный окурков разной величины.
— А меня Макс.
— Ну Макс, так Макс, — пробурчал Семёныч и жадно затянулся окурком дамской ароматизированной сигареты и, вытирая кровь, сочившуюся у него со лба, восхищенно сказал — Вкусная!
— Семёныч, а пошли ко мне? Я вон в том доме живу, — сказал я и рукой указал на свой подъезд.
— Да ну тебя, как там тебя? А, Макс. Зачем это тебе? Да и жена поди заругает. Зачем я вам там. Ты слышал — бомжара я. Не, я лучше к себе. Там тепло и никто туда не сунется — ответил Семёныч и начал было уходить.
— Да какая жена! Один я живу. Правда с товарищем. Марсель — кот мой. Да и не важно нам — кто ты и чем занимаешься. Беда у тебя видно случилась. Да и у меня не пойми что в жизни происходит. Пошли, бахнем по рюмашке — глядишь и повеселеем, — сказал я и взял его за грязно-жёлтую руку.
Семеныч с осторожностью посмотрел на меня.
— А можно?, — с надеждой тихо спросил он.
— Не можно, а нужно! — я подмигнул Семёнычу и пошёл глушить машину.
Мы зашли в квартиру. Марсель, по своему обыкновению, ждал меня около двери. Всегда недоверчивый к посторонним он вдруг начал ластится и тереться о ноги гостя.
— Марсель, дай человеку пройти! Душ налево, службы там-же, кухня направо, — сказал я Семёнычу и пошел в комнату искать ему одежду.

Семёныч стал раздеваться прямо у входа. Он снял с себя лохмотья, которые когда-то носили название пальто, сапоги, причём женские, но огромного размера, которые обнажили голые ноги, рваную футболку, сложил это всё в ту-же огромную сумку и, опасливо озираясь по сторонам, направился в ванную комнату. Я "пошерстил" в шкафу, прикидывая во что может поместиться этот гигант. Да, именно гигант. Под лохмотьями скрывалось атлетического сложения тело. Я нашёл свой старый, слегка растянувшийся, тренировочный костюм и отнёс его в ванную. Из ванной комнаты долго доносились довольные возгласы Семёныча: "Хорошо то как! Красота!". Через сорок минут в ванной всё стихло и оттуда вышел симпатичный, еще молодой, улыбающийся мужчина.

— Семёныч, это ты?, — с нескрываемым удивлением через открытую дверь кухни спросил я.
— Я уже и не знаю, Макс. Вроде я и не я, — смеясь ответил он.

Потом мы долго сидели на кухне, выпивали, говорили о жизни. От Семёныча я узнал, что в прошлом он был краснодеревщиком. У него была замечательная жена и трёхлетняя дочурка. Жили они не то, чтобы богато, но на жизнь хватало. Но одна ночь полностью перечеркнула его жизнь. Ему позвонили из реанимационного отделения и сообщили, что его мама в тяжелом состоянии. Он несся по городу на старой "семёрке" не замечая никого и ничего. На последнем перекрёстке сбил прохожего, который не приходя в себя скончался в карете скорой помощи. Отсидел. Мама умерла за три года до его освобождения. Родительскую квартиру присвоил себе младший брат Семёныча. Жена развелась с ним. Забрала дочь и уехала к своей маме в деревню. А так как они жили в съёмной квартире, то возвращаться ему было некуда. То ли от количества выпитого, то ли от одиночества, ближе к четырем утра я обнял его по-братски и предложил работать в моём цехе. И он согласился. Мы пели "Черного ворона", "Ой, мороз, мороз" и ранним утром пошли прощаться с его бомжацкой жизнью. В комнатных тапках, весёлые и пьяные мы вышли во двор и торжественно погрузили огромную сумку Семёныча в мусорный бак.

Жить стал Семёныч в бытовке нашей мастерской. Он навёл там такой уют, что уходить оттуда совсем не хотелось. Я ни разу не пожалел, что взял его на работу. Он был настоящим мастером своего дела. Со временем он купил себе небольшую, но удобную квартиру в спальном районе. Благодаря Семёнычу, вернее его золотым рукам и смекалке, из небольшой мастерской мы превратились в большую фирму. Я сделал его своим помощником. А после той, первой встречи мы стали большими друзьями.

А сейчас я ехал на работу с одной единственной мыслью: "Что же могло произойти? Семёныч попусту не стал бы звонить". Забегая в цех, где меня прямо в дверях встречал Семеныч, я успел заметить, что в его глазах был испуг.

— Что случилось, Семёныч?, — не здороваясь выпалил я.
— Виталий руку на пилораме резанул и… Максим Алексеевич, сами посмотрите.

При подчинённых он всегда называл меня по имени отчеству. Мы прошли в комнату отдыха и я увидел Виталия, нашего столяра. Он был забинтован, из-под повязки сочилась кровь, а глаза у него были как у дикого зверя. Он вёл себя так, как если бы сошёл с ума. Я оценил обстановку и понял — Виталий был "под кайфом". Я  хлопал его по лицу пытаясь привести в себя, но он только мычал. Семёныч вызвал скорую. Как ни странно она приехала быстро. Фельдшер быстро установил диагноз. У Виталия был "передоз". Сев в карету скорой помощи я желал лишь одного — чтобы всё хорошо обошлось. Из "Скорой" я позвонил его жене и рассказал о случившемся. Оказалась, что он уже давно подсел на "спайс". Мне стало невыносимо больно от того, что какая-то дрянь губит молодёжь.

Из больницы я возвращался поздним вечером того же дня. Состояние Виталия нормализировалось и я сдал пост его жене, пообещав не давать делу ход. Но предупредил, что если это снова повторится я выгоню его взашей, несмотря на то, что у них трое маленьких детей. Алёна, жена Виталия, неустанно благодарила меня, от чего я сильно устал. Я не заметил как оказался возле своего дома. Я заглушил мотор и какое-то время сидел не двигаясь. Нахлынули мысли о Насте. Мне почему-то вспомнился вечер на озёре где мы с ней построили замок из песка и поклялись друг другу в любви Мы пообещали то ли озеру, то ли замку, то ли себе, что нас ничего и никогда не разлучит, чтобы ни случилось. Мы закопали под ивой бутылку с двумя записками. Каждый из нас написал строчку, не читая записки другого. Мы решили, что откопаем бутылку через десять лет. Тут я уловил себя на мысли, что прошло уже ровно десять лет. Как-же я хотел на протяжении всех этих лет рвануть на озеро и прочесть слова Насти! Но клятва не давала мне этого права. Ведь мы должны прочесть наши записки вдвоём. Да, как пролетело время… В тот вечер я зажег много свечей на причале для катамаранов, мы пили вино, смеялись. Нам было хорошо. Но как-же я тогда испугался за Настю. Ей вдруг стало нехорошо. Как-же я тогда испугался за тебя, Настенька! В тот вечер Настя потеряла сознания и я, на старенькой Ауди, вёз её больницу и выжимал из машины всё, что было можно. Всю ночь я просидел в больнице. Настю выписали через неделю и она почему-то поехала из больницы не к нам домой, а к маме. Наши встречи становились всё реже и реже — Настя всегда находила какие-то причины, чтобы не встречаться со мной. Пока она, однажды, не решила закрыть книгу нашей любви.

Я очнулся от своих мыслей и пошел домой. Тихонько открыл дверь. Настя и Марсель спали вместе на диване, чему я сильно удивился. Марсель растянулся у Насти на груди и смотрел свои традиционные кошачьи сны. Я погасил ночник и без сил, не раздеваясь, рухнул в огромное кресло Марселя, едва успев положить под голову маленькую подушку.

На следующий день я проснулся необыкновенно поздно для себя. Был полдень. "Хорошо, что сегодня воскресенье" — подумал я, разминая затёкшее за ночь тело. Насти не было дома, а на кухне хозяйничал Марсель, гремя пустой миской. На душе стало неспокойно. Я судорожно набирал до боли знакомый номер. Но он не отвечал, а из кухни доносился рингтон Настиного телефона. Тут послышался щелчок открывающегося замка. Я выскочил в прихожую. Там стояла Настя.

— Настя! Где ты была?, — почти прокричал я.
— Всё нормально, милый. Даааа..., — с улыбкой ответила она — Кофе и кошачий корм закончились вот я и сходила в магазин.

В моей душе запели все птицы мира! Моя Настя снова со мной.

— Знаешь, Макс, мне нужно рассказать тебе одну историю, но я опаздываю. На 13:30 у меня назначена важная встреча. Опаздывать нехорошо, тем более, что я ждала её три месяца. Дождись меня дома, пожалуйста.
— Давай я тебя подве..., — но Настя уже выбегала из квартиры.

Я посмотрел в кухонное окно. Настя на секунду остановилась, обернулась, как будто почувствовала мой провожающий взгляд, и… нарисовала в воздухе наш, только нам понятный рисунок, который означал "Я тебя люблю!".

Идея и сюжет произведения — Алексей Носов.
Художественное и стилистическое оформление текста — Лёля Панарина.