Вера Стремковская. С голосом Азнавура
Вера Стремковская.
Член Союза Шведских Писателей.
г. Гётеборг, Швеция.
Автор семи книг на русском и шведском языках. До переезда в Швецию жила и работала адвокатом в Минске.
Публикую свои рассказы и стихи на персональном сайте www.verastrem.weebly.com
Некоторые мои рассказы опубликованы в журнале «Европейская словесность», Вестник Бунинского общества России, «Русское поле» Москва.
Моя рецензия на книгу Пелевина победила в конкурсе рецензий издательства Эксмо.
Призер международного конкурса «Есть только музыка одна» в номинации «Рассказ». Москва 2021.
Рассказ
С голосом Азнавура
«Наша любовь похожа на нас...» — поет Азнавур. Я знаю каждую следующую песню на заезженном до скрипа диске, где все предсказано, и все ложится на сердце.
Тонкая свечка на журнальном столике собирает тени предметов. Свечка куплена в магазине «Мир меда», и пахнет настоящим воском.
А красноватый глиняный подсвечник привезен из путешествия.
Мерцание свечи оживляет висящую на стене репродукцию картины Ваг Гога: комната и кровать выходят на первый план.
«Было…» — поет Азнавур. Бархатный, грудной голос тянет из самого сердца: «Я знаю до самого конца…»
И вечер нижет воспоминания на тягучее полотно времени.
На палубе прогулочного теплохода играет музыка. Я стою, прислонившись спиной к белой металлической стене, и смотрю на танцующие пары. Палубу слегка качает. Ветер раздувает юбку голубого в ромашки платья, сшитого специально для этой поездки. Надо мной южное небо в мерцании звезд. Кажется, протяни только руку, и можно собрать целую горсть. В предчувствии новизны и чуда, вдыхаю пьянящий запах морского прибоя.
Все сейчас происходит впервые. Окончен первый курс университета, первые студенческие каникулы, первый самостоятельный круиз по Черному морю. Пришлось целый год убирать по вечерам спортзал, чтобы собрать нужную сумму. Зато теперь есть этот волшебный вечер, и красивый юноша-моряк. Он подходит, заметно прихрамывая. Приглаживает и без того аккуратно уложенные волосы, смущенно смотрит на меня:
— Потанцуем?
Сердце скачет как мячик. Я старательно прячу волнение в кокетливую улыбку:
— Давай!
Но попасть в такт не получается. Мы неуклюже топчемся на середине площадки.
— Что с ногой?
Думала, он ответит: оступился, скоро пройдет… Но услышала нечто неожиданное, непривычное для слуха.
— Афган.
— А что это?
Молодость и глупость одолели мой кругозор. События международного значения остались за пределами жизненных интересов.
Повисла неловкая пауза. Музыка казалась неподходяще громкой, даже назойливой. Он, выговорил нехотя, почти скороговоркой:
— После призыва попал в Афганистан, в бою ранили, пришлось ампутировать ногу, вернулся калекой. Теперь протез вместо ноги.
— И что же ты здесь делаешь?
— Дослуживаю связистом.
Я слышала его прерывистое дыхание. Чувствовала силу крепких рук. В то же время, поникшее лицо с пронзительным, тоскливым взглядом казалось столь беззащитным, что хотелось прижать его голову к груди, и погладить, как ребенка по волосам. С каждым движением, с каждым звуком голоса, волна жалости перебивалась волной доверия, внутреннего тепла. Душа сливалась с ветром, морем, с криком чаек… Мы медленно кружились, уплывая в чарующую высь.
— Хочешь выпить? – склонившись, прошептал он мне на ухо.
— Хочу!
Каюта располагалась в верхнем ярусе, и была заставлена стеллажами с книгами, аккуратно убрана.
Мускатный привкус хереса на влажной прохладе его губ привел меня в трепет. Ничего больше не существовало в этот миг, кроме сладостной неги застывшего солнца.
Он присел на край кровати, и молча потянул за руку. От неожиданности я неуклюже свалилась ему на колени:
— Ой! Прости! Тебе больно?
В ответ принялся быстро целовать мой лоб, глаза, губы. Его руки скользили вдоль голубого платья. Я растворялась в шелесте ласковых слов, и ощущала прилив тихой нежности. Что нужно делать в таких ситуациях совсем не знала. Просто отдалась стихийным порывам. Одного только вздоха было достаточно, чтобы воспарить. Но он внезапно поднялся, задрал штанину, и стал молча крепить протез. Не стоило смотреть в ту сторону. Но разве можно было удержаться, не посмотреть на него тогда? Вначале даже и не поняла, что это, только инстинктивно вздрогнула, как от укола холодной иглой. Желто-бурая культя торчала над краем кровати, омертвевшим куском боли, безжизненным обрубком, к которому я никогда бы не смогла бы прикоснуться. От этой мысли мне стало нехорошо, и даже стыдно. Я никак не могла справится с испугом, отчаяньем от безнадежности ситуации. В последствии не раз возвращалась в мыслях к этому моменту, и каждый раз переживала то же самое заново. Наверно, он сознательно выставил на показ свое увечье, чтобы осадить мой порыв, и ощутить некое даже удовольствие от страдания. А может быть действовал безсознательно.
Штанина, скользнув, поглотила протез. Он отошел, оставив меня в смятении.
— Прости. Не стоит...
Я тоже встала, одернула измятое платье, плеснула в бокал вина.
— Ты хороший человек, — сказал он, — не хочу причинять тебе зла.
— Ты тоже очень хороший! Мы теперь навсегда вместе! Будем звонить друг другу, а потом ты приедешь, правда?
Слова шли от сердца, повинуясь душевному порыву, чувству уверенности в том, что я искренне хочу быть с ним вместе, и делаю все правильно.
— Конечно! — подхватил он, – я буду звонить! А потом приеду, посмотрю, как ты живешь!
Снял с полки красноватый подсвечник.
— Вот, возьми на память!
Вернувшись домой, сразу же принялась ждать звонка. Он позвонил на следующий день. Сквозь треск в телефонной трубке услышала, как скучает, и хочет увидеть. Я вторила набором глупых слов.
Так продолжалось несколько месяцев. Потом звонки стали все реже, голос все тише, и, наконец, он и вовсе перестал звонить.
Выбрав удобный момент, а я знала, когда он должен быть свободен, позвонила сама, и так обрадовалась, услышав знакомый голос, что забыла обо всем на свете. Однако, быстро вернулась в реальность:
— Ничего не выйдет. Прощай!
— Как это? Почему?
Я почти плакала.
— Так будет лучше для тебя, и для меня.
Но мне казалось странным и неправильным такое решение. Я не могла смириться, звонила и звонила, еще и еще.
Он не отвечал.
Наконец, снял трубку, и грубо прервал мои всхлипы:
— Не звони больше! У меня другая женщина!
Никакой другой женщины не было, я это чувствовала, знала. По-моему, он просто был пьян в тот момент.
Я бросилась к моему спасителю, доброму другу-психологу. Друг учился в медицинском институте, и носил серый твидовый пиджак явно размером больше. Пиджак его отца. Он, почему-то, ходил в нем. Но почему, я так и не спросила. Еще у него был кожаный портфель. И большие очки в черной оправе. Все это внушало мне стабильность и доверие. Он умел успокаивать.
Не стесняясь, вываливала ему на голову ушаты лапши с подробностями очередной неудавшейся любви. Он спокойно выслушивал, не считаясь со временем, и наводил порядок в моих мыслях. В конце концов обнаглела до того, что стала звонить в любое время, когда только вздумается. Пользовалась его безотказностью, и особым ко мне отношением. Конечно, ничего такого про отношения он вслух не произносил, но я и без объяснений понимала. Однажды, и это очень удивило, он сам позвонил ночью. И только утром домыслила, что звонил не спроста, что-то случилось. Неуклюжий, грузный в неполные тридцать лет, и очень деликатный. Так и вытягивал меня на плечах в отцовском пиджаке, пока жизнь не внесла свои коррективы. Совсем невеселые, между прочим. И, когда его не стало из-за страшной болезни, я, наконец, осознала, что это был за человек. Кем он был на самом деле. И как его (теперь уже навсегда!) не хватает.
— Это — химия! — утешал он. — Любовь – это гормоны, эндорфины. Прими душ и успокойся! Со временем все утихнет.
Но я не унималась. Мне казалось, что нашла истинное оправдание случившемуся:
— Наверное, он не хочет продолжать отношения со мной потому, что думает мне тяжело будет жить с калекой!
— Есть много случаев, — терпеливо продолжал друг, — когда пары живут счастливо, даже если кто-то из них калека. Только обязательно должно быть нечто общее, объединяющее, что-то, что стимулирует к совместным занятиям. Тогда и жизнь по-другому ценится. Просто жалости или физического влечения недостаточно.
Мой друг был мудрый человек. А я жила страстями. Не умела терпеть, и слушать.
— Но разве жалость и любовь ни одно и то же?
— Нет. На жалости долго не протянешь. Самопожертвование не нужно ни тебе, ни ему.
Со временем все прошло, как и обещалось. Переживания затмили другие яркие события и встречи, вытеснив из сердца, из памяти колдовство той дивной ночи. А может быть ничего и не было, все только причудилось.
С тех пор я дважды переехала, поменяла съемное жилье, купила собственную квартиру, но зачем-то таскаю с собой этот незамысловатый подсвечник.
И, продолжая балансировать между желанием воспарить, и потребностью жить как все, в вечном споре с собой, — окунаюсь в пространство, заполняемое голосом Азнавура « О, моя любовь, моя волшебная любовь..»
