Полина Везденёва. Полуночная охота

Вольный пересказ староанглийской сказки "Полуночная охота". 12+

Глава 1

Жили-были Иван да Марья у самого Синего леса, и было у них девять детей: Яков, Анна, Нина, Борис, Татьяна, Ерофей, Августа, Ярослав и Николай. Жили они, не сказать, чтобы очень справно, держали лошадёнку, пяток овец и пару-тройку коз. Пастбище-то было крохотным, кругом, куда ни глянь, чащоба, урман. Всё-таки худо-бедно перемогались. Растили на клочке поля, отвоёванного у леса, свои рожь да ячмень, овёс да лён. Собирали зерно, мололи, а после пекли всю зиму заварные караваи, варили каши с похлёбками. Лён Марья трепала, мяла, мыла, отбеливала на солнце, сушила и ткала на кроснах холсты. Потом шила домашним рубахи и порты, платья и сарафаны. На зиму вязала тёплые узорчатые чулки и свитера из домашней шерсти. Иван тоже не сидел сложа руки: плёл сети, ставил силки, рыбачил и охотился. Сушил и коптил рыбу и дичь. Парнишки ему помогали во всём: на покосе, в лесу и в поле. Девчонки бегали по воду на дальний студёный ключ, мели избу, доили коз. Жили они ладно, дружно, ссорились редко.

И вот однажды, поздним вечером, кто-то тихонько стукнул в дверь. Иван мигом схватил огромную рогатину, которая отдыхала у стены, и подскочил к двери. Окликнул негромко: Кого Бог несёт на ночь глядя? Из-за дверей слабо прошелестело: Батюшка, сделай милость! Впусти убогую странницу! Я промёрзла, озябла, еле на ногах держусь. Иван оглянулся на Марью, та согласно мигнула, он неохотно отпер тяжёлую дверь. И тут избу обнесло лютым январским холодом! Занавеси, кипенно-белые, в крупных алых маках, заходили ходуном. Медный блестящий чайник, до того резво прыгавший на очаге и хлопотливо стучавший крышкой, замер. Котофеюшко, уютно дремавший на тёплой лежанке, проснулся, выгнул серую спинку и зашипел. Дети в испуге застыли. Странница, старая, худая и чёрная, низко поклонившись хозяевам, проворно шмыгнула в избу, просеменила к самой тёплой скамье возле печи и блаженно вытянула худые руки к огню. Ишь, шустрая! Иван кашлянул недовольно:

— Куда путь держишь, убогая?

— В Синезёрск. Там у меня племянница живёт, замужем за медником, я ей гостинчика сгоношила, несу.

-А где ж, — начал Иван недоумённо. Семейство протяжно охнуло -невесть откуда возникла громадная, сплетённая из ивы корзина со всяким добром и прочно встала у ног гостьи. Сладко потянуло мясными и рыбными пирогами, они лежали пухлой горкой в искусно расшитой ширинке поверх прочей снеди; их пихал и теснил пузатый глиняный глечик со сливками, теми самыми! — с кремовой ажурной пенкой; — в бок глечику упирался розовый ароматный окорок, закопчённый на ольховых дровишках, а ещё там были круглые колбасы с крапинами жира, кульки и кулёчки с изюмом, с маковушками, с черносливицей, румяные сдобные сайки, лимонные леденцы и что-то ещё, ещё и ещё. Голодные дети по-гусиному вытянули шеи. Яков незаметно показал младшим кулак, и они покорно отвернулись, потупились.

Глава 2

Марья прервала наконец затянувшееся молчание:

-Может, откушаешь с нами, что Бог послал ?

-Не откажусь,- гостья проворно сняла верхний, шерстяной головной платок и осталась в одной косынке в крапинку. На ней было тёмное платье, поверх него ветхая плюшевая жакетка, на ногах- хорошо поношенные баретки из толстой свиной кожи. Она мигом придвинула скамью, на которой сидела, к большому обеденному столу и взяла чистую ложку из кучки. Хозяйка налила ей в мису вкусной, ячменной горячей похлёбки и дала кусок серого ноздреватого хлеба, чуть погодя налила обжигающе горячего чаю с молоком и отрезала кусок румяной картофельной шаньги. Странница скорёхонько со всем управилась. Передохнула, поблагодарила и молвила: — Ведь у меня к вам дело, хозяева!

Марья опасливо оглянулась на мужа: — Что за дело?

— Корзина моя невподъём. Пусть ваш мальчонка меня проводит через Синий лес. Рослый, крепкий Яков вопросительно на неё взглянул, она отрицательно качнула головой, усмехнулась и указала узловатым пальцем на самого младшего, Кольку. Марья всполошилась:

-Да ему всего-то 5 лет! Гостья умильно продолжила:

— А я вам дам за работу золотой!, — и она, отвернув борт ветхой жакетки, вытащила блестящую золотую монету. Родители побледнели. На неё можно было купить каменный крепкий дом в селе, дойную корову, пару резвых коньков с тележкой, всем одежду на зиму и ещё несколько лет не знать нужды! Но вот Колька! Как его отпустишь?! И тут, сильным плечиком отодвинув родителей, вперёд выступила Августа, бойкая девчушка шести с половиной лет, она горячо воскликнула:

— Я пойду! Странница недоверчиво на неё посмотрела, — ты, тётенька, не сомневайся! Корзину подыму. Она минутку подумала, взяла маленькую ложку и легко её завязала в бант. Родители поперхнулись. Гостья тяжело помедлила, оглядела всех по очереди — мальчонку, видимо, не отдадут.

-Так и быть,- она положила золото на край стола и встала. Иван куснул монету и кивнул:

— Идите! Да береги, слышь, дочку! Слышишь ли?

— Слышу-слышу, как не слышать, — гостья быстрёхонько собрала свои манатки и мотнула подбородком Августе на дверь:

— Идём! Ава быстро, наспех, поцеловала родителей, подмигнув Якову и побежала за старухой вслед.

Глава 3

 Идут они по лесу, темно, страшно, далеко. Старуха налегке бежит, а девочка тяжёлую корзину тащит. Передохнуть бы, умаялась, жарко, пот глаза заливает, но Августа только чуть пробует замедлить шажки, как странница оборачивается и девочку словно примораживает к месту. И она, горестно вздохнув, снова ускоряет шаг. Шли они всю ночь, шли, пока наконец на рассвете ни показались деревянные башни-бойницы Синезёрска. Дошли. Миновали конную сторожу беспрепятственно. Те только покосились, но промолчали. Прошли по выпуклому мостику, поросшему мягкой травой-муравой, сквозь крепостную стену и вступили на булыжную мостовую. Потом крохотным проулком спустились прямёхонько к рынку. А там уже вовсю кипело многолюдьем! Всё кругом шумело, спорило, ругалось и смеялось. Крохотные обрубочки серебра-куны- переходили из рук в руки. Крестьяне долго и бережно разворачивали стираные тряпицы с деньгами, вынутые из-за пазухи. Золото было редкостью. Продавцы и покупатели, найдя друг друга, уряжались, хлопали по рукам, ссорились и мирились, и, наконец, договорившись, шли в кабак пить мёд и сбитень. Серыми неслышными мышами шмыгали воришки, медленно ступали в белых рубахах слепцы с поводырями, а на самом солнцепёке бессовестно дрых рыночный толстый стражник в стёганой тигелее. Уличные оборванные мальчишки давно опустошили его кисет с табаком, он ничего не слыхал.

Окрестные синезёрские крестьяне привезли огородные овощи и ягоды, лесные орехи и травы, молоко и творог, яйца и сливки, ядрёную бражку и прозрачный как слеза самогон. Дочерна загорелые бортники — мёд и воск. Рыбари — рыбу, охотники — диких кабанов, косуль и тетеревов. Ткачихи манили цветастыми лёгкими ситцами и прочными льняными холстинами. Бабушки и тётушки развернули домотканые пёстрые половики. Кожемяки разложили нежнейшую замшу-ровдугу. Чернобровый сапожник, с удивительным кривым носом, развесил над своей полосатой палаткой целый пук цветных сапог, с такими же загнутыми твёрдыми носами, как у него самого. Отдельно торговали живым товаром: гусями, утками, курами, овцами, козами и лошадьми.

Странница живо устремилась в дальний ряд, бойко влезла на свободное местечко, втиснулась между двух хохочущих толстых баб, цепко держа за руку Августу, не отпуская. Ава устало бухнула тяжёлую корзину на прилавок и пропыхтела:

— Ну, где твоя племянница? Я тебе помогла и пора мне домой! Странница недобро усмехнулась:

-Забудь про дом! Теперь ты в моей власти! Августа поражённо замерла, потом, недолго обдумав что-то, кивнула себе головёнкой:

— А, ин ладно, и впрямь, что мне дома? Лес да лес. А тут весело! Люд кругом. А пока что я шибко голодная, — и хвать сверху обеими руками пухлый пирог из корзинки странницы! Старуха и ойкнуть не успела, и словечка молвить. А негодная девчонка уж съела пирог и оборотилась подковою! Новою, звонкою, только что выкованною! Бабы вокруг дико завизжали. Только старая ведьма протянула руку, чтобы её схватить, ан не тут-то было! Подкова, сверкая и звеня, покатилась по мостовой, высекая синие искры. Странница за ней! Вытянулась своим костлявым телом на сажень, на две, на три! А всё одно догнать не может! Туда-сюда глянула, а подковы-то и нет! Как сквозь землю ушла. Крепко выругавшись, вернулась она, презлая, в свой ряд, и в ту же секунду подлетел к ней резвый всадник на чёрном горячем скакуне, сам в длинном лапсердаке из чёрного сукна, шапочке жокейской, надвинутой на самые брови. Огненные глаза его так и жгли! От самого пыхало жаром, серой, точно из преисподней. Народ отхлынул в ужасе. Замер он подле злобной старухи, надвинулся всем корпусом на неё и спрашивает этак грозно, басом, несколько в нос:

— Ну, ведьма, где девчонка? Ведьма тут и обмерла. Заперхала, закашлялась, враз все мысли растеряла. Понял всё всадник, побагровел, яростно треснул её кнутовищем, и стала она пыльным долговязым кустом чертополоха. Подхватил он корзину со снедью и был таков! Обрыскал весь рынок — нет девчонки! Ругаясь сквозь зубы, пробивался он через толпу, хлеща направо и налево своим хлыстом, а люди только обмирали да кровь молча утирали, но боялись роптать, больно уж у него был жуткий вид! Так он проехал не раз и не два и так и не нашёл никого.

Глава 4

Одна почтенная старица из дальнего села Бабёнки решила съездить на рынок. Путь, знамо, неблизкий. Сборы долгие. Она держала три десятка тонкорунных овец и набралось у неё порядочно первосортной шерсти. Дай, думаю, на рынок съезжу, продам выгодно и куплю домой яиц и так, того-сего, по мелочам, в чём нужда есть. Кур-то у меня нет. Так она и поступила.

Добралась со своими односельчанами благополучно. Отторговалась, накупила всякой всячины полный короб, довольная, и отправилась старица в придорожный трактир. Там она закусила вкусными капустными пирогами с горячим сбитнем. Полежала на лавке в отдельной прохладной каморе, отдохнула ладом, заново перевязала платок и собралась трогаться (давно уже и солнце закатилось!); да вдруг заприметила новенькую, блестящую подкову, лежала та в пыльном подорожнике, а прохожий люд, торопясь по своим делам, её не замечал. Сама-то старица прибыла и не на коне и не на телеге, а на осле — всё не пешей! И только она глянула на эту подкову, как её осёл поднял правую переднюю ногу и подкова так и впечаталась в его копыто! Будто тут всегда и была! Причём разница между подкованной и неподкованной ногами была незаметна. Старица поохала для виду, эко диво! Никогда ране такого не видала! Ну да всё прибыток дому. Пока то да сё, выкатилась на небо полуночная луна. Да такая яркая! Полнолуние, знать. Села она степенно на осла, выехала за пределы города, и тут-то её и нагнал дьявол. Увидав тучную, по всему положительную старуху, парень из преисподней не утерпел и прогундосил:

— Бабка, не видала ли ты шустрой маленькой девчонки в синем платье? Бабуля помотала головой: — Нет, мол.

— А что у тебя в коробе?

— Яйца, милок. На шерсть обменяла. Старик мой шибко о глазунье скучает. Дьявол кисло кивнул, огрел коня и помчался дальше. Только пыль из-под копыт полетела!

Старица оборотилась юной прекрасной девой и усмехнулась: Что, парень, не получилось в этот раз меня обвести?! Хитёр ты, а мы хитрее! Состарилась ведьма в Синезёрских краях, решил новую обучить! Ан не по зубам орешек! Осталась добыча позади охоты! Спасли мы её! Осёл оглушительно заревел. Дева усмехнулась. То-то и оно! Трогаем!

Глава 5

Путь её лежал прямёхонько через Синий лес, где спокойно и мирно жил Иван с семейством, пока зло не постучало в дверь. Фея, под видом кроткой старушки, ехала неспешно и к трём часам ночи была у них. Она скромно попросилась отдохнуть до утра, не очень-то охотно впустили её опечаленные родители. Расспрашивать старушка ни о чём не стала, тотчас легла и уснула на нагретой лежанке, куда её уложили, а встала она уже ясным утром. Фея умылась, оделась, выпила со всеми чаю с мятой из самовара. Шутливо рассказывала про себя: про базар, про шерсть и про яйца, про встречу с мрачным чёрным всадником. И за кем он охотился, ребятишки, интересно ведь, правда? И это в самую глухую полночь! Ребятишки смотрели ей в рот. Вот бы нам такую бабушку! Делала она всё так легко, благожелательно, с улыбкой, — у родителей полегчало на душе. Часть своих вырученных на базаре яиц, крупных, кремовых, чистых, надумала волшебница оставить хозяевам, оговорившись, что-де живут они небогато. А детишек много. Высыпала она яйца в глубокую голубую миску и была такова. Родители вдругорядь погоревали о пропавшей дочери, поплакали и тут все разом захотели есть. Решили испечь глазунью-скороспелку на углях.

Марья бережно взяла миску с яйцами, стала из неё брать по одному и бить в сковороду. Глядь, а из-под скорлупы не яичный желток лезет, а золото! Целых 13 монет. Ай да бабушка! Непростая, знать. Золото, которое оставила злодейка-странница, оказалось обманкой и давно обратилось в прах. Родители подивились, обрадовались, смотрят, а на самом низу миски, под яйцами, ещё что-то блестит. Никак подкова! На счастье, что ли?, — молвила Марья, и только она её взяла двумя пальцами, как та выскользнула из её рук, брякнулась о половицу и превратилась в Августу! Слёз тут было, радости! Всё хорошо, только осталось семья без глазуньи. Ничего, это дело наживное.