Каждому Пушкину нужен свой Белинский. Надежда Бугаёва aka LiterMort рецензирует

И начать я хочу с развёрнутой рецензии на стихотворение Светланы Захаровой «Волны Бессмертия», которое недавно обсуждалось здесь, на сайте, в Школе поэтического мастерства: Школа поэтического мастерства приглашает обсудить стихотворение (pisateli-za-dobro.com) Там же по ссылке можно ознакомиться с примечания автора к стихотворению.

Первое четверостишие безупречно по форме и содержанию. Первый же стих напоминает читающему о поэтике Жуковского: «Бескрайнее море, ты живо, ты дышишь…» И вот теперь море дышит войной. Прекрасный образ. Метафора «кипит волна» как нельзя лучше дополняет образный ряд.

Во второй строфе в стихах «Догнать врагов, пока их трое./ Числом осилив – шансов нет.» не вполне уместно употребление деепричастия «осилив», обозначающего завершённое действие и не согласованного с последующей безличной конструкцией. Вероятно, уместнее было бы второй раз употребить инфинитив: догнать — осилить.

Кроме того, в стихах «Им плен иль смерть во время боя –/Добычу туркам шанс ведёт.» тире, передающее стремительную смену событий и накал страстей, всё же поначалу добавляет неясность и вынуждает повторно перечитать, вместо того чтобы лететь дальше на волнах стихотворения. Дело в том, что «добычу» стоит в винительном падеже, а «плен иль смерть» — в именительном, из-за чего все три формы отвечают на вопрос «что?». «Добычу» выглядит продолжением однородного ряда, а это не так. Рекомендую двоеточие — пояснительный знак (русским грозит только поражение или смерть: судьба, слепая удача обеспечивает туркам победу). Правая часть поясняет смысл левой, в этом случае двоеточие нормативно.

Третья строфа обладает очень динамичным звучанием, причём начинается безглагольной конструкцией («Спасенье призрачно…»), а обороты пафос стремительно набирает с двумя глаголами (отставать — миновать). Не имею ничего против глагольных рифм (в отличие от судей многих, таких решительных и строгих): так делал Пушкин, и для нас честь — делать так же.

Однако вновь не вполне уместно тире (явно любимый автором знак, и знак динамичный; я сама питаю к нему слабость). В стихах ««Штандарт[3]», «Орфей[4]» — сраженья бури/ Смогли «по ветру» миновать.» первый из двух стихов выглядит как иллюстрация конструкции «тире между подлежащим и сказуемым»: ««Штандарт[3]», «Орфей[4]» — (это) сраженья бури». Последующая строка вносит ясность, но эта первоначальная неоднозначность не нужна. Тире здесь — прихоть стихотворца, так сказать. Пунктуационно оно не требуется, это «излишек», пунктуационный плеоназм.

В четвертой строфе вновь звучит мотив судьбы, добавляются религиозные мотивы, тема русско-турецкой войны раскрывается через мотив небесного и земного: судьёй в этом поединке выступил сам Господь. Продолжением исконных старославянских традиций выглядит смешение патриотического пафоса с религиозно-философской тематикой: героизм людей творится на земле, но итоговое решение принимается всё же на небесах. Это фатализм чистой воды, из-за чего в драматическом пафосе стихотворения звучат трагические нотки.

Добавлю по форме: вновь не вполне уместна пунктуация при деепричастном обороте. Слева при обороте запятая отсутствует, а справа заменена на тире. Этого не требуется: динамичность содержания и трагический накал вполне передаются через 4 глагола и деепричастие, тире им ни к чему. В крайнем случае, если этого тире требует душа поэта, следует оформить оборот двумя запятыми и справа украсить тире: «Лишь «Меркурий»,/ Судьбе отдавшись, – сбавил ход.»

В пятой строфе, к сожалению, за динамизмом и героическим пафосом потерялась связность: «Той битвы грозной, где Казарский[5]/ Душой не дрогнул – капитан!» Если считать часть «где Казарский душой не дрогнул» придаточной, то главная часть выглядит так: «той битве грозной — капитан». В этом случае потеряна запятая после придаточного предложения. Этой строфе требуется доработка.

Далее, когда начинается шестая строфа, бессвязность, увы, продолжается: «С командой – верный службе царской./ Хоть жребий тяжкий свыше дан –/ Две сотни пушек[6] с двух линкоров[7] –/ Тут вражья сила велика…». Ясно «считывается» только пафос — напряжённо-драматический, возвышенно-благородный, патриотический, причём не только высокий моральный пафос, но и трагический. Очень насыщенное художественное настроение! Однако строки недостаточно связаны друг с другом синтаксически, из-за чего разрозненны и не являются смысловым продолжением друг друга.

Например, в третьем стихе (”С командой – верный службе царской”) тире напоминает эллиптическое, то есть выступает заменой отсутствующего слова, но какого — неясно. Если «был», то фраза не построится (с командой был верный службе царской). Следовательно, полная форма прилагательного «верный» здесь ошибочна: требуется краткая для построения именного сказуемого «был верен». Получаем в итоге: «С командой — верен службе царской».

Кроме того, синтаксически неясна конструкция «Хоть жребий тяжкий свыше дан –/ Две сотни пушек с двух линкоров –/ Тут вражья сила велика…». Союз «хоть» знаменуют собой начало придаточного предложения: «Хоть жребий тяжкий свыше дан». Это противительное придаточное со значением “факторов, препятствующих свершению действия, происходящего им вопреки”. Значит, что-то свершается вопреки выпадающему свыше тяжкому жребию. Однако главная часть, к которой относилось бы это придаточное предложение, отсутствует. Сразу следом за придаточным идёт вставная конструкция на двух тире (приложение), а далее, по логике, наступает черёд главного предложения. Но «Тут вражья сила велика…» по смыслу не является главной по отношению к придаточной, так как не обозначает действия, происходящего вопреки выпадающему свыше тяжкому жребию. Вражья сила смогла стать великой, хотя тяжкий жребий мешал ей это сделать? Удалив приложение, поставим эти две части рядом: «Хоть жребий тяжкий свыше дан, тут вражья сила велика…» Очевидно, «тяжкий жребий» на самом деле не противопоставлен «вражьей силе», ведь эта самая сила, атакующая русских, и способствует реализации «тяжкого жребия».

Отмечу, что «огрехи» в области синтаксиса и пунктуации, препятствующие связности, не дают в полной мере насладиться этой исторической зарисовкой, вынуждая морщить лоб на “тёмных местах”. Так, в седьмой строфе звучат строки:
«Последний бой! За честь поляжем!..
И взяв со шпиля пистолет,
Последний выстрел – в абордаже,
Поставит точку[8]!» Наш обет….»

Несогласованный деепричастный оборот «взяв со шпиля пистолет» требует субъекта, то есть подлежащего: того, кто этот пистолет взял. В третьей и четвертой строках не вполне уместна пунктуация при приложении «в абордаже». Если это уточнение (где именно поставит точку? В абордаже), то уместнее поставить его на двух тире или двух запятых. Однако запятая справа как бы сигнализирует о конце синтагмы и напоминает эллипс: «Последний выстрел – в абордаже (то есть последний выстрел звучит в абордаже), / Поставит точку». Значит, это не последний выстрел ставит точку? Кто же её ставит? Следовательно, запятая явно неуместна. А назывное «Наш обет…» не добавляет связности, оставляя гадать: наш обет — ставить точку в абордаже выстрелом или с последним выстрелом боец вспоминает о своём обете?

В восьмой строфе вновь проскальзывает мотив судьбы, но теперь уже через упоминание «удачи» (”удача/ В манёврах полчаса вела…”). «Жребий» выступает повторяющимся образом: переменчивый, он то охарактеризован эпитетом «тяжкий», то метафорическим эпитетом «зрячий», который особенно интересен. Стало быть, это не слепая удача? И «высший судия», на небесах решающий исход поединка, отнюдь не беспристрастен? Появляется образ «зрячей судьбы», зрячего судии (в отличие от слепой Фемиды), который воздаёт русским и их врагам по заслугам. Крайне оригинальный пересмотр темы судьбы: судьба не слепа, она зорко следит за сторонами и воздаёт каждой по справедливости. Вот и «амор фати»: видимо, судьбу всё же есть за что возлюбить.

В девятой строфе в стихе «Оружье подняв, каждый знал» не совсем ясно, почему на первом месте стоит «оружье», а на втором — «подняв», так как из-за такого порядка искажается ударение в деепричастии. Достаточно поменять их местами, чтобы звучание «выправилось»: «Подняв оружье» с ударением на “я”. Тема-рематическое строение при этом бы не пострадало.

Примечательно, что с каждой новой строфой мотив судьбы всё больше оформляется в лейтмотив! Вот и в девятой звучит «ратное везенье»: везенье, удача, жребий, судейство свыше формируют отдельный образный ряд, параллельно с «боевым» раскрывающий идейно-эмоциональное содержание.

В десятой строфе «Рангоут грота – щепкой мелкой./ Сбивает с них победный хмель!» строка «Сбивает с них победный хмель!» стоит после восклицательного знака и выглядит обрывисто.

Кто сбивает хмель? Здесь хочется связать этот стих с предыдущими, чтобы связность строфы не терялась. Например, можно оформить « щепкой мелкой» как вставное восклицание на двух тире: «Рангоут грота – щепкой мелкой! —/ Сбивает с них победный хмель!» Однако тут мы видим, что пострадала не только связность, но и смысл. Ведь рангоут не сбивает хмель: наоборот, выстрел, по всей видимости, разрушает рангоут врага и, таким образом, сбивает с врага победный хмель. Увы, но некорректно подобранные синтаксис и пунктуация препятствуют ясному считыванию этой информации. Художественные образы «выстреливают» в читающего канонадой, и в итоге страдает не только рангоут, но и смысл.

Рекомендую стих про хмель оформить иначе, чтобы он был самоценной смысловой единицей. Например: «И сбит с врага победный хмель!» Также можно изменить: «Слетает с них победный хмель!»

Метафора «победный хмель» вообще удачна и выступает связующим звеном с традиционными образами битвы как пира, во время которого «гости приходят на пироги» и льётся «красное вино». В данном случае победа сравнивается с опорожнением хмельного кубка (подобно тому как даже современные победители спортивных гонок, к примеру, стреляют пенной бутылкой шампанского). Однако тут поэт изображает поторопившихся возомнить себя победителями врагов, чьё преждевременное торжество уподоблено глотку хмеля, который через миг «сбит» трезвой действительностью.

В одиннадцатой строфе благодаря олицетворению корабли предстают полноценными персонажами. Интересна метафора «волною взмылен»: взмыленным в бою обычно был конь, и таким образом битва принимает вид поединка двух богатырей — русского с турецким “капуданом”.

Однако несимметрична замена запятой при деепричастном обороте на тире («волною взмылен —»), тогда как слева запятая сохранена. Рекомендую не односторонне заменять запятую на тире при вставных конструкциях, а совмещать эти знаки: «И «Реал-бей», волною взмылен, –/ В бой за двоих теперь идёт!»

Двенадцатая строфа содержит броский афоризм: «Но что есть сила человечья? –/ Себя уменье побеждать.»

Однако смысл первых двух стихов не вполне ясен из-за не вполне удачного выбора синтаксиса и пунктуации. Если имеется в виду, что «не избежать» тех «увечий, что вдоль кормы», то слово «увечья» должно стоять не в именительном, а в родительном падеже, а именно: увечий, что (случаются) вдоль кормы, не избежать. Однако это ли задумал уважаемый автор?

Есть и вторая догадка: запятая после первого стиха обозначает конец первого высказывания, а второй стих представляет целостное инверсионное высказывание, а именно: не избежать (того), что (происходит) вдоль кормы.

На примере тринадцатой строфы отмечу, что нестандартная постановка знаков препинания при деепричастном обороте является или а) сознательным выбором автора, или б) итогом не вполне корректного представления о знаках препинания при вставных конструкциях. Очевидно, что раз за разом поэт обрамляет деепричастный оборот слева запятой, а справа тире, то есть заменяет правую запятую на тире. Такая замена не является нормативной для русского языка. Тире как эмоциональный знак препинания мог бы дополнить запятую, заняв положение после неё. Например: «рея,/ Стянув их лисели,– легла!»

Дополнение метафоры синекдохой в стихах «Трофеи/ Она у турка отняла…» вновь создаёт образ поединка двух богатырей, один из которых — «турок». А «рея», олицетворённая, принимает облик сказочного персонажа-помощника, сознательно сражающегося на стороне русского богатыря и приносящего ему победу ценой собственной жизни (легла, отняла).

Четырнадцатая строфа начинается с броского риторического восклицания, подкрепленного умолчанием: «Победы миг!..» Однако последующие строки (”В бессильном дрейфе «Реал-бей»/ Не вышел дар им, для престижа.”) настолько несвязны, что смысловая составляющая ускользает от читателя полностью. Перечитав несколько раз, понять смысл дальнейших строк я так и не смогла и попыталась реконструировать смысл, как в «Слове о полку Игореве».

Очевидно, что фраза ««Реал-бей» не вышел дар» — это отдельная грамматическая основа. Что означает сочетание слов «выйти дар», не вполне ясно. Более того, сочетание имеет после себя дополнение в дательном падеже: выйти дар (кому, чему) им. Глагол “выйти” традиционно управляет последующим существительным при помощи творительного падежа (выйти (кем?) победителем), винительного (выйти в (кого? во что?) дамки), родительного (выйти без (чего?) потерь), однако винительный падеж требует конструкции с предлогом “в” (например “выйти в дар”). Тем не менее, оборот “выйти в дар” не зафиксирован словарями фразеологизмов.

Эта же строка имеет в конце обособленный речевой оборот «для престижа», имеющий форму дополнения, но отделенный запятой, что дополнениям не свойственно. При отсутствии запятой можно было бы предположить, что «Реал-бей» не «вышел дар» (своим врагам) (в каких целях) для престижа.

Не менее запутанным является смысл последнего стиха строфы: «Не пушки знают кто слабей.» Очевидно, что упущена запятая перед придаточным «кто слабей». Имеется ли в виду, что «не пушки знают, кто слабей", (а кто-то другой знает), неясно. Возможно, подразумевается следующее: но пушки знают, кто слабей, — а «не» вместо «но» является опечаткой.

Отмечу, что этот фрагмент является «тёмным местом» стихотворения и нуждается в трактовках или изменениях.

Финальная строфа дополняет лейтмотив судьбы и образный ряд образом «Провиденья», не ждущего исхода в стороне, а самостоятельно «берущего» жизнь у труса и венчающего лаврами истинного героя. Примечательно, что судьба у поэта справедлива, а не слепа, и карает недостойных.

Неясная пунктуация вторгается в понимание последней строфы: после «Рафаила» отсутствует знак препинания, хотя по смыслу третий стих является началом нового предложения (”В Синопе взяло «Рафаил»/ «Фаззли-Аллах» – пятно измены”). Отмечу, что ненормативное оформление вставной конструкции (в этом случае — приложения) стоит исправить ради придания большей ясности литературному тексту. Например, так: ««Фаззли-Аллах» – пятно измены —/ В огне расплат Нахимов смыл…». «Пятно измены» — приложение, запятая после которого при наличии тире слева создаёт ложное впечатление, как будто перед нами тире между подлежащим и сказуемым, а именно: «Фаззли-Аллах» – (это) пятно измены». Но далее читающий видит, что «Нахимов смыл «Фаззли-Аллах», как пятно измены.

Финальная метафора превращает вражеский «Фаззли-Аллах» в не более чем «пятно», овеществляет его вместе с командой, недостойной гордо зваться людьми. Раздавленные, недостойные победы, враги русских предстают в итоге всего лишь грязью, пятнающей чистое понятие чести. Образ огня вступает в антитезу с образом Нахимова, «смывающего» пятно. Однако в итоге битва изображена «огнём расплаты», а вооружённый огнем Нахимов — божественным ангелом с мечом, так как он ведом Провиденьем, которое покровительствует русским. Нахимов здесь — исполнитель Божьей воли, борец за чистоту. Он выжигает бесчестье и одновременно смывает его остатки. Чем же? Конечно, кровью русских воинов. Возвышенный и одновременно вызывающий содроганье трагический образ.
Пронзительно и до боли очевидно идейно-эмоциональное содержание: вести священный бой — участь русских. И побеждать, исполняя высшую волю справедливого судии.

Отдельно хочу отметить удачный подбор лексики, а также ясные рифмы. Они не оттягивают внимания от фабульного элемента содержания стихотворения и лишь подкрепляют его образность и героический пафос. Звучание местами отрывистое, теряющее связность, в целом гармоничное, стройное, благородное.