А. Вознесенский. «Гала-ретроспектива Шагала» С возвращением под родное небо, Марк Шагал, гений века, голубой патриарх мировой живописи! Наконец мы дождались его настоящего воскрешения. Наконец его шедевры смотрят в выставочных залах Музея имени А.С. Пушкина люди его земли, для кого он творил. Собственно, Шагал никогда с родной землей и не расставался. В Париже, Нью-Йорке, Сен-Поль де Ванс она неотвязно цвела на его магических холстах. Эйфелева башня у него стоит на курьих ножках, подобно видениям его родной земли. Париж он называл своим вторым Витебском. Помню первое его краткое возвращение в 1973 году в Москву. Тогда он прибыл по приглашению Министерства культуры. Номер его в отеле был завален корзинами цветов и торжественными дарами. Но гениальный голубоглазый мастер, с белоснежной гривой, как морозные узоры на окне, разрыдался над простым букетиком васильков — это был цвет его витебского детства, нищий и колдовской цветок, чей отсвет он расплескал по витражам всего мира от Токио до Метрополитен. Тогда я написал ему стихи. ВАСИЛЬКИ ШАГАЛА
АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ «ТИШИНЫ» Тишины хочу, тишины… Нервы, что ли, обожжены? Тишины… Чтобы тень от сосны, щекоча нас, перемещалась, холодящая, словно шалость, вдоль спины, до мизинца ступни.
Тишины…
Звуки будто отключены. Чем назвать твои брови с отливом? Понимание — молчаливо.
Тишины.
Звук запаздывает за светом. Слишком часто мы рты разеваем. Настоящее — неназываемо. Надо жить ощущением, цветом.
Кожа тоже ведь человек, с впечатленьями, голосами. Для неё музыкально касанье, как для слуха — поёт соловей.
Как живётся вам там, болтуны, чай, опять кулуарный, аральских? Горлопаны, не наорались?
Тишины…
Мы в другое погружены. В ход природ неисповедимый. И по едкому запаху дыма мы поймём, что идут чабаны.
Значит, вечер. Вскипает приварок. Они курят, как тени тихи.
АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ «СТИХИ НЕ ПИШУТСЯ — СЛУЧАЮТСЯ...» Стихи не пишутся — случаются, как чувства или же закат. Душа — слепая соучастница. Не написал — случилось так.
АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ «БЬЁТ ЖЕНЩИНА» В чьём ресторане, в чьей стране — не вспомнишь, но в полночь есть шесть мужчин, есть стол, есть Новый год, и женщина разгневанная — бьёт!
Быть может, ей не подошла компания, где взгляды липнут, словно листья банные? За что — неважно. Значит, им положено — пошла по рожам, как бельё полощут.
Бей, женщина! Бей, милая! Бей, мстящая! Вмажь майонезом лысому в подтяжках. Бей, женщина! Массируй им мордасы! За все твои грядущие матрасы,
за то, что ты во всём передовая, что на земле давно матриархат — отбить, обуть, быть умной, хохотать — такая мука — непередаваемо!
Влепи в него салат из солонины. Мужчины, рыцари, куда ж девались вы?! Так хочется к кому-то прислониться — увы…
Бей, реваншистка! Жизнь — как белый танец. Не он, а ты его, отбивши, тянешь. Пол-литра купишь. Как он скучен, хрыч! Намучишься, пока расшевелишь.
Ну можно ли в жилет пулять мороженым?! А можно ли в капронах ждать в морозы? Самой восьмого покупать мимозы — можно?!
Виновные, валитесь на колени, колонны, люди, лунные аллеи, вы без неё давно бы околели! Смотрите, из-под грязного стола — она, шатаясь, к зеркалу пошла.
«Ах, зеркало, прохладное стекло, шепчу в тебя бессвязными словами, сама к себе губами прислоняюсь и по тебе сползаю тяжело, и думаю: трусишки, нету сил — меня бы кто хотя бы отлупил!..»
АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ «А МОЖЕТ, МИЛЫЙ ДРУГ, МЫ ВПРЯМЬ СЕНТИМЕНТАЛЬНЫ?..» (из поэмы «Оза»)
А может, милый друг, мы впрямь сентиментальны? И душу удалят, как вредные миндалины? Ужели и хорей, серебряный флейтист, погибнет, как форель погибла у плотин?
Ужели и любовь не модна, как камин? Аминь?
Но почему ж тогда, заполнив Лужники, мы тянемся к стихам, как к травам от цинги? И радостно и робко в нас души расцветают…
Да, Анатолий, стихи от руки Вознесенского, пленки Окуджавы и Высоцкого…
Андрей Вознесенский *** Уберите Ленина с денег *** Я не знаю, как это сделать, Но, товарищи из ЦК, уберите Ленина с денег, так цена его высока! Понимаю, что деньги – мера человеческого труда. Но, товарищи, сколько мерзкого прилипает к ним иногда… Я видал, как подлец мусолил по Владимиру Ильичу. Пальцы ползали малосольные по лицу его, по лицу! В гастрономовской бакалейной он хрипел, от водки пунцов: «Дорогуша, подай за Ленина два поллитра и огурцов». Ленин – самое чистое деянье, он не должен быть замутнён. Уберите Ленина с денег, он – для сердца и для знамён.
ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ СПЕКТАКЛЬ, Елена и какие стихи и музыка. Композитор Алексей Рыбников в 1978 году показал Марку Захарову свои импровизации по православным песнопениям. Музыка понравилась, и режиссер предложил Андрею Вознесенскому создать спектакль на сюжет «Слова о полку Игореве». Поэт представил свой вариант — поэму «Авось», написанную под впечатлением от «Консепсьон де Аргуэльо» Брета Гарта. «Давайте я почитаю», — сказал Захаров и на следующий же день согласился. Рок-опера на советской сцене — настоящее испытание. «Звезду и смерть Хоакина Мурьеты» 1976 года того же Марка Захарова комиссия отклоняла 11 раз. Наученный горьким опытом, Захаров с Вознесенским, как вспоминал потом поэт, поехали в Елоховский собор и поставили свечки у иконы Казанской Божией Матери, о которой идет речь в опере. «Юнону и Авось» приняли с первого раза.
С возвращением под родное небо, Марк Шагал, гений века, голубой патриарх мировой живописи!
Наконец мы дождались его настоящего воскрешения.
Наконец его шедевры смотрят в выставочных залах Музея имени А.С. Пушкина люди его земли, для кого он творил. Собственно, Шагал никогда с родной землей и не расставался. В Париже, Нью-Йорке, Сен-Поль де Ванс она неотвязно цвела на его магических холстах. Эйфелева башня у него стоит на курьих ножках, подобно видениям его родной земли.
Париж он называл своим вторым Витебском.
Помню первое его краткое возвращение в 1973 году в Москву. Тогда он прибыл по приглашению Министерства культуры. Номер его в отеле был завален корзинами цветов и торжественными дарами. Но гениальный голубоглазый мастер, с белоснежной гривой, как морозные узоры на окне, разрыдался над простым букетиком васильков — это был цвет его витебского детства, нищий и колдовской цветок, чей отсвет он расплескал по витражам всего мира от Токио до Метрополитен.
Тогда я написал ему стихи.
ВАСИЛЬКИ ШАГАЛА
Кто мы — фишки или великие?
Кто мы — фишки или великие?
Гениальность в крови планеты.
Нету «физиков», нету «лириков» —
Лилипуты или поэты!
Независимо от работы
Нам, как оспа, привился век.
Ошарашивающее — «Кто ты?»
Нас заносит, как велотрек.
Кто ты? Кто ты? А вдруг — не то?
Как Венеру шерстит пальто!
Кукарекать стремятся скворки,
Архитекторы — в стихотворцы!
Ну, а ты?..
Уж который месяц —
В звезды метишь, дороги месишь…
Школу кончила, косы сбросила,
Побыла продавщицей — бросила.
И опять и опять, как в салочки,
Меж столешниковых афиш,
Несмышленыш,
олешка,
самочка,
Запыхавшаяся, стоишь!..
Кто ты? Кто?!— Ты глядишь с тоскою
В книги, в окна — но где ты там?—
Припадаешь, как к телескопам,
К неподвижным мужским зрачкам…
Я брожу с тобой, Верка, Вега…
Я и сам посреди лавин,
Вроде снежного человека,
Абсолютно неуловим.
Год создания: 1959 г.
Бьют женщину. Блестит белок.
В машине темень и жара.
И бьются ноги в потолок,
как белые прожектора!
Бьют женщину. Так бьют рабынь.
Она в заплаканной красе
срывает ручку, как рубильник,
выбрасываясь на шоссе!
И взвизгивали тормоза.
К ней подбегали, тормоша.
И волочили и лупили
лицом по лугу и крапиве…
Подонок, как он бил подробно,
стиляга, Чайльд-Гарольд, битюг!
Вонзался в дышащие рёбра
ботинок узкий, как утюг.
О, упоенье оккупанта,
изыски деревенщины…
У поворота на Купавну
бьют женщину.
Бьют женщину. Веками бьют,
бьют юность, бьёт торжественно
набата свадебного гуд,
бьют женщину.
А от жаровен сквозь уют
горящие затрещины?
Не любят — бьют, и любят — бьют,
бьют женщину.
Но чист её высокий свет,
отважный и божественный.
Религий — нет, знамений — нет.
Есть
Женщина!..
… Она как озеро лежала,
стояли очи как вода,
и не ему принадлежала,
как просека или звезда,
И звёзды по небу стучали,
как дождь о чёрное стекло,
и, скатываясь,
остужали
её горячее чело.
Тишины хочу, тишины…
Нервы, что ли, обожжены?
Тишины…
Чтобы тень от сосны,
щекоча нас, перемещалась,
холодящая, словно шалость,
вдоль спины, до мизинца ступни.
Тишины…
Звуки будто отключены.
Чем назвать твои брови с отливом?
Понимание —
молчаливо.
Тишины.
Звук запаздывает за светом.
Слишком часто мы рты разеваем.
Настоящее — неназываемо.
Надо жить ощущением, цветом.
Кожа тоже ведь человек,
с впечатленьями, голосами.
Для неё музыкально касанье,
как для слуха — поёт соловей.
Как живётся вам там, болтуны,
чай, опять кулуарный, аральских?
Горлопаны, не наорались?
Тишины…
Мы в другое погружены.
В ход природ неисповедимый.
И по едкому запаху дыма
мы поймём, что идут чабаны.
Значит, вечер. Вскипает приварок.
Они курят, как тени тихи.
И из псов, как из зажигалок,
Светят тихие языки.
1963
Марофон
Стихи не пишутся — случаются,
как чувства или же закат.
Душа — слепая соучастница.
Не написал — случилось так.
1973
Жил-был художник один,
домик имел и холсты.
Но он актрису любил,
ту, что любила цветы.
Он тогда продал свой дом —
продал картины и кров —
и на все деньги купил
целое море цветов.
Миллион, миллион, миллион алых роз
из окна видишь ты.
Кто влюблён, кто влюблён, кто влюблён — и всерьёз! —
свою жизнь для тебя превратит в цветы.
Утром ты встанешь у окна —
может, сошла ты с ума?
Как продолжение сна,
площадь цветами полна.
Похолодеет душа —
что за богач там чудит?
А за окном без гроша
бедный художник стоит.
Встреча была коротка.
В ночь её поезд увёз.
Но в её жизни была
песня безумная роз.
Прожил художник один.
Много он бед перенёс.
Но в его жизни была
целая площадь из роз…
1982
В чьём ресторане, в чьей стране —
не вспомнишь,
но в полночь
есть шесть мужчин, есть стол, есть Новый год,
и женщина разгневанная — бьёт!
Быть может, ей не подошла компания,
где взгляды липнут, словно листья банные?
За что — неважно. Значит, им положено —
пошла по рожам, как бельё полощут.
Бей, женщина! Бей, милая! Бей, мстящая!
Вмажь майонезом лысому в подтяжках.
Бей, женщина!
Массируй им мордасы!
За все твои грядущие матрасы,
за то, что ты во всём передовая,
что на земле давно матриархат —
отбить,
обуть,
быть умной,
хохотать —
такая мука — непередаваемо!
Влепи в него салат из солонины.
Мужчины, рыцари,
куда ж девались вы?!
Так хочется к кому-то прислониться —
увы…
Бей, реваншистка! Жизнь — как белый
танец.
Не он, а ты его, отбивши, тянешь.
Пол-литра купишь.
Как он скучен, хрыч!
Намучишься, пока расшевелишь.
Ну можно ли в жилет пулять мороженым?!
А можно ли
в капронах
ждать в морозы?
Самой восьмого покупать мимозы —
можно?!
Виновные, валитесь на колени,
колонны,
люди,
лунные аллеи,
вы без неё давно бы околели!
Смотрите,
из-под грязного стола —
она, шатаясь, к зеркалу пошла.
«Ах, зеркало, прохладное стекло,
шепчу в тебя бессвязными словами,
сама к себе губами
прислоняюсь
и по тебе
сползаю
тяжело,
и думаю: трусишки, нету сил —
меня бы кто хотя бы отлупил!..»
Живёт у нас сосед Букашкин,
в кальсонах цвета промокашки.
Но, как воздушные шары,
над ним горят
Антимиры!
И в них магический, как демон,
Вселенной правит, возлежит
Антибукашкин, академик,
и щупает Лоллобриджид.
Но грезятся Антибукашкину
виденья цвета промокашки.
Да здравствуют Антимиры!
Фантасты — посреди муры.
Без глупых не было бы умных,
оазисов — без Каракумов.
Нет женщин — есть антимужчины,
в лесах ревут антимашины.
Есть соль земли. Есть сор земли.
Но сохнет сокол без змеи.
Люблю я критиков моих.
На шее одного из них,
благоуханна и гола,
сияет антиголова!..
… Я сплю с окошками открытыми,
а где-то свищет звездопад,
и небоскрёбы сталактитами
на брюхе глобуса висят.
И подо мной
вниз головой,
вонзившись вилкой в шар земной,
беспечный, милый мотылёк,
живёшь ты,
мой антимирок!
Зачем среди ночной поры
встречаются антимиры?
Зачем они вдвоём сидят
и в телевизоры глядят?
Им не понять и пары фраз.
Их первый раз — последний раз!
Сидят, забывши про бонтон,
ведь будут мучиться потом!
И уши красные горят,
как будто бабочки сидят…
… Знакомый лектор мне вчера
сказал: «Антимиры? Мура!»
Я сплю, ворочаюсь спросонок,
наверно, прав научный хмырь.
Мой кот, как радиоприёмник,
зелёным глазом ловит мир.
(из поэмы «Оза»)
А может, милый друг, мы впрямь
сентиментальны?
И душу удалят, как вредные миндалины?
Ужели и хорей, серебряный флейтист,
погибнет, как форель погибла у плотин?
Ужели и любовь не модна, как камин?
Аминь?
Но почему ж тогда, заполнив Лужники,
мы тянемся к стихам, как к травам от цинги?
И радостно и робко в нас души расцветают…
И в те годы уже затрагивал такие темы:
Стриптиз
В ревю танцовщица раздевается, дуря…
Реву?..
Или режут мне глаза прожектора?
Шарф срывает, шаль срывает, мишуру.
Как сдирают с апельсина кожуру.
А в глазах тоска такая, как у птиц.
Этот танец называется «стриптиз».
Страшен танец. В баре лысины и свист,
Как пиявки, глазки пьяниц налились.
Этот рыжий, как обляпанный желтком,
Пневматическим исходит молотком!
Тот, как клоп — апоплексичен и страшон.
Апокалипсисом воет саксофон!
Проклинаю твой, Вселенная, масштаб!
Марсианское сиянье на мостах,
Проклинаю, обожая и дивясь.
Проливная пляшет женщина под джаз!..
«Вы Америка?» — спрошу, как идиот.
Она сядет, сигаретку разомнет.
«Мальчик,— скажет,— ах, какой у вас акцент!
Закажите мне мартини и абсент».
Андрей Вознесенский
***
Уберите Ленина с денег
***
Я не знаю, как это сделать,
Но, товарищи из ЦК,
уберите Ленина с денег,
так цена его высока!
Понимаю, что деньги – мера
человеческого труда.
Но, товарищи, сколько мерзкого
прилипает к ним иногда…
Я видал, как подлец
мусолил по Владимиру Ильичу.
Пальцы ползали малосольные
по лицу его, по лицу!
В гастрономовской бакалейной
он хрипел, от водки пунцов:
«Дорогуша, подай за Ленина
два поллитра и огурцов».
Ленин – самое чистое деянье,
он не должен быть замутнён.
Уберите Ленина с денег,
он – для сердца и для знамён.
Композитор Алексей Рыбников в 1978 году показал Марку Захарову свои импровизации по православным песнопениям. Музыка понравилась, и режиссер предложил Андрею Вознесенскому создать спектакль на сюжет «Слова о полку Игореве». Поэт представил свой вариант — поэму «Авось», написанную под впечатлением от «Консепсьон де Аргуэльо» Брета Гарта. «Давайте я почитаю», — сказал Захаров и на следующий же день согласился.
Рок-опера на советской сцене — настоящее испытание. «Звезду и смерть Хоакина Мурьеты» 1976 года того же Марка Захарова комиссия отклоняла 11 раз. Наученный горьким опытом, Захаров с Вознесенским, как вспоминал потом поэт, поехали в Елоховский собор и поставили свечки у иконы Казанской Божией Матери, о которой идет речь в опере. «Юнону и Авось» приняли с первого раза.
Спектакль
Анатолий Федотов
(Рифмованная проза.)
Театр на «Таганке»
Идет спектакль «Антимиры»
Стихи Андрея Вознесенского.
Попасть невозможно, как жалко.Увы.
Начало в 22. 00, спектакль 40 минут, только, идет.
И не поверите, чудо, неописуемо это
У меня два билета,
Стоят 30 копеек всего,1 ряд
Как был я счастлив и рад.
К девушке, которой, не мог подойти,
Звоню :«Ты пойдешь?»В ответ:«Бегу, жди!»
Спектакль начинается, актеры читают стихи.
Высоцкий, Хмельницкий, Филатов, Васильев, Фарада,
Золотухин, Смехов Демидова, Славина, Шацкая,.
Едины все стали, актеры и мы
Браво шептали, кричать не могли.
Они не играли, а в роли вжились.
Ведра наполнены, когда мыли полы,
Брызги летели, все мокрые мы.
Понял, тогда, почему дешево так
Стоил билет партера на первый ряд.
Девушка в платье белого цвета,
Мокрая вся и полна восхищения!
Жалко так мало длится спектакль
Сорок минут пролетели как пять…
Хмельницкий в конце выходит на бис,
И с улыбкой тихонечко в зал говорит:
«Зрители для вас сюрприз,
Случайно Вознесенский нас посетил.»
Выходит на сцену, врубили весь свет,
Актеры на пол присели
И слушаем вместе как читает поэт.
Он нам читал еще два часа,