Камбала. Часть 2. Глава 9.

Глава IХ. «Ломка»

***

Я любил построения дивизиона на плацу, всю торжественность момента, команды, ровно выстроенные коробки команд, в одной из которых и ты, наблюдаешь, как из штаба бригады и 107 дивизиона неспешно, но по военному чётко выходит и направляется мимо дежурной части слева и камбуза справа к плацу командир дивизиона, и по команде дежурного по дивизиону: «Равняйсь! Смирно! Равнение на середину!», докладывает подошедшему комдиву, что личный состав дивизиона построен, наблюдать, как комдив останавливается и выслушав доклад, приветствует весь личный состав: «Здравствуйте товарищи!»

После глубокого вдоха многоголосый строй подводников приветствует своего любимого комдива: «Здравия желаем товарищ капитан первого ранга!» Сказав, что любимого – это не лицемерие. Дело в том, мне полтора года посчастливилось служить в дивизионе под руководством капитана первого ранга Камышана Вячеслава Юрьевича.

Лишь, собирая материал о своих сослуживцах, особенно интересно было узнать о судьбе командиров, старших командиров или как сложилась стезя у младших, потому что прошло столько времени. К сожалению, комдива не стало в 1913 году, но он прожил долгую и славную жизнь морского офицера до 97 лет, отдавшему 30 лет службы Тихоокеанскому флоту, где служил практически на всех имеющихся в то время на вооружении лодках и 10 лет был комдивом дивизиона, четыре года до ухода на пенсию командовал 1107 дивизионом подводных лодок.

Я узнал не только то, что он мой земляк, родился в столице Дона, Ростове-на-Дону, но и ещё один факт. Он так отозвался о замполите Саблине:

«Речь Саблина была направлена не против Советской власти и ее ценностей, а против, грубо говоря, зажравшейся тогдашней правящей верхушки. Скажу и о том, что весь, весь экипаж полностью поддержал Саблина. Почему? С самого начала он ясно объявил о том, что все несогласные могут сразу же воспользоваться услугами дежурного катера, спокойно отправиться на берег, остаться там – никто никаких препятствий чинить не собирается. Тем не менее, все остались на борту. Итак, не под «угрозой применения оружия» взошёл Саблин на ходовой мостик. Просто офицеры и мичманы (даже те, кто не был согласен с Саблиным во всем и до конца) разрешили Саблину захватить корабль. Разрешили своим непротивлением, своим самоустранением из хода событий, своим самоарестом».

Я уверен, если бы судьба «декабриста» и экипажа БПК «Сторожевой» была в руках нашего комдива, он бы не допустил трагедии. Хотя, как обычно бывает в такие трагические для всей Родины, в принципе моменты нашёлся настоящий морской офицер, который и как генерал Матвей Кузьмич Шапошников, спасший своим приказом не стрелять из танков по мирным демонстрантам.

Через командующего войсками Краснознамённого Прибалтийского пограничного округа КГБ СССР генерал-лейтенанта Константина Федоровича Секретарёва капитан 1-го ранга Нейперт получил приказ: «Немедленно открыть огонь и уничтожить корабль». Пришёл час, когда командир бригады Нейперт должен сделать выбор. Нет закона на все случаи жизни, потому что их бесчисленное множество, нет и инструкции, которая могла бы перечислить все обязанности должностного лица. Поэтому перед комбригом встала сложнейшая проблема, а не может ли быть случая, когда невыполнение приказа будет единственно верным решением? Руководствуясь исключительно собственными соображениями и внутренним голосом, Нейперт принимает смелое решение.

Пограничные корабли шли параллельным курсом со «Сторожевым». Нейперт приказ «открыть огонь и потопить корабль» не выполнил. 16 ноября 1975 года он был отстранён от командования Лиепайской бригадой пограничных кораблей. Но что стоит эта должность, если человек с настоящей русской душой и горячим сердцем патриота спас около двух сотен тех, кто находился в то время на «Сторожевом», ценой отказа выполнить приказ и поплатиться карьерой. Да ничегоне стоит и стоит очень многого, доброй памяти и уважения потомков. Мы вспоминаем таких людей, как истинных героев. Камышан, я просто уверен, иначе бы не поступил, на месте Алексея Сергеевича Нейперта, кто предпочел гордую участь отставника, не запятнав свой красивый морской мундир кровью соотечественников.

Я горжусь Вами, мои соотечественниками. Я горжусь тем, что моя служба бала связана с Военно-морским флотом и что я был счастлив служить под началом таких комдивов и флотоводцев.

***

У меня служба налаживалась и не потому, что ослаб прессинг «годков», такого никогда не дождёшься, смотри, как-бы в опалу не попасть. Я по штату был старшим мотористом. Мой командир отделения старшина 1 статьи Ольшанский Андрей был из Беларуссии, как и спортсмен, о котором я уже немного поведал, Сергей Кудряшов. Но, в противность земляку был добродушный по натуре человек. О таких говорят обычно, что «и мухи не обидит».

Но такого же я не мог сказать о другом годке, старшем специалисте по обслуживанию среднего дизеля, Вилкасе Жукаускасе. Так, если не задуматься, то как и пионер воздухоплавания, с фамилией Жуковский, если попытаться перевести. А вот имя я всё время ассоциировать с Виктором. Ой, братцы, как же я ошибался. Я рос с братом Виктором с самого рождения – это небо и земля, ни в какое сравнение нельзя ставить.

Уже намного позже, когда мы все практически стали обращаться к астрологам, хотя уже давно жили семьями и имели детей. И вот решили проверить, а правильно ли звёзды нас свели или нет? И сразу отвечу по поводу половинок – правильно. Рак со Скорпионом очень хорошо мирят, оба считаются водными.

А что мне выдавала расшифровка литовского имени? Оказывается – это волк. Так это я мог и без гороскопов и переводов понять, по поведению. Вот он и заменял мне командира, но не на лодке, при выполнении задач, а здесь на базе, в кубрике. И не только меня «прессовал», его «кровожадности» не было конца. То ему, видите-ли спать мешали, а спать он любил всегда, вне зависимости от распорядка. Даже иногда, когда командование было в казарме, при вопросе: «Старшина 2-й статьи, вы почему в неположенное время отдыхаете?»

Он на это спокойно отвечал: «Вахтенный 3-й смены, сменился, сейчас положен отдых». Он врал так нагло с характерным шипящим акцентом и ему верили или делали вид, что поверили. Не составляло большого труда, взять график дежурства, где всё отмечается, как в таблице розыгрыша Кубка страны по футболу.

Мичманский состав, являющееся в основном старшинами команд специалистов или служб, офицерский состав, включая замполита, старпома и сам кэп, все прекрасно знали и негласно поощряли «годковщину». По большому счёту, «годки» делали работу командиров БЧ, а «подгодки» уже и самих «сундуков». Кто может отказаться от такой лафы? «Да я вас умоляю!» — сказал бы Саня Крамарец. Если они начнут бороться с этим устоявшимся десятилетиями явлении, то им самим придётся пахать и пахать, «засучив рукава». Должна была в этом случае завертеться вся отлаженная система и будут непременно сбои и постоянно, везде и во всём.

Это сразу смогут ощутить на всех ступенях и рангах, вплоть до самых высоких. За счёт командования «годков», в казармах и на корабле, на прикреплённой территории и на пирсе всегда был образцовый порядок. Он будет и в том случае, если приказ поступит после отбоя, а утром отдавший их с изумлением заметит, что «…вот черти, когда успели, ночью, а как? Замечательно, но я же пошутил…».

Закрутится сразу и комитет комсомола и партячейка и в штаб дивизиона полетят рапОрты, да что там, то и до комдива с комбригом дойдёт и очень быстро. Вся «грязь» всплывёт, как при продувке цистерны грязной воды со сборами из гальюна. Не красиво будет, ох как некрасиво.

Редкий «годок» будет выдавать команды «карасям», если это не личное задание. Обычно они действуют через «подгодков», а те ставят на любые работы, приборки и прочие мероприятия «полторашников». А оставшиеся две «касты» обиженных и оскорблённых только молча исполняют приказы, с той лишь разницей, что годичникам, т.е. «борзым карасям» хоть немного, но меньше достаётся, от того-то они и «борзые».

Вот через много лет, оцениваю я вот эту систему и хочу сказать, что всё неплохо, если бы ещё набор по «кастам» был поравномернее. Если «годков» раза в два больше, чем «карасей», да ещё тех же «подгодков» где-то в полтора, то на каждого «карася» сваливается тот объём, которые должны выполнять трое или четверо.

Нас на «букахе» было всего четверо и столько же «борзых карасей». Напряг сумасшедший. Спать некогда, пока идем утром по темноте с трою и дремлем в строю, главное не свалиться, чувствовать плечо товарища. Нам «очень повезло», что мой земляк, штурманский электрик Сергей Раевский хорошо рисовал. Как только «годки» об этом узнали, его не стало на авральных работах. Он сидел в тепле, где-нибудь в каптёрке и рисовал альбомы «годкам». А это значит ещё Серегину норму на троих уже делить. В итоге, как сказке про попа и работника его Балду.

Я всё о «годках», да о «годках». Но они также и плохими враз не становятся, перейдя из касты в касту и, наоборот, хорошие по велению волшебной палочки не становятся. Вот хочу отметить, что мы чуточку только застали тех, кто сменял «северян», лодка базировалась на Северном флоте в Гремихе. Они поведали, что те, кого они запомнили, как мы их, были настоящие мореманы.

А что мы хотели, если лодка была заложена в то время, как и я родителями. Факт – вещь упрямая. И если мы в этом возрасте молоды и полны сил, то субмарина становится уже старушкой. При проверке её погружением, комиссия уже установила предел погружения не 250, а всего 200 метров. Организм лодки тоже устаёт и начинает быть подвергнутым разного рода заболеваниям. Потому, ребята, которых мы застали и в ноябре, декабре проводили на «гражданку», полтора года восстанавливали её утраченные параметры, ремонтом, заменой и наладкой в Кронштадте.

Новоявленные же, «дорвавшись» до высшего «сословия» матросской олигархии, кто насладился, насытился властью и притих, кто особо и не рвались к ней, как Ольховский, но такие, как Вилкас или Дунаев Вася, подобно вампиру, всё жаждал нашей крови, хоть плач. Всё ему были чем-то обязаны. Ну, ладно Серёге из Зернограда, города моей юности, того и хлебом не корми, дай только в тепле отсидеться, малюя альбомы.

Нет же, тому же Васе нужно, чтобы на него шуршали все. Кто заступал дневальным во вторую или третью смену, должны были чистить наждачкой, а потом полировать суконкой и пастой ГОИ макет подводной лодки из толстого эбонитового прута.

— Ты же, «карась» без работы уснешь, накажут. Придётся тогда мне тебя воспитывать. Оно тебе нужно. Вот, смотри, что тебе нужно будет за смену сделать, — и показывал на макете.

Другого «загружал» бляхой к дембельскому ремню. Если солдаты любят бляху изгибать «в бараний рог», то у нас считалось престижней, если бляха опилена максимально по высоте, выравнена до прямой плоскости и начищена до зайчиков солнечных и зеркального блеска. И этого мало. Он решил, что стоять на вахте нужно лишь для «галочки», чтобы можно было, случай чего тыкнуть начальству в график и сказать: «Я, как последний «карась» ночные смены за них тяну, а мне бы и пора отдохнуть…».

На самом деле это были «рисовки», подобно тому, как Кудряшов ремонтировал «классный уголок» чужими руками.

Василий, судя по ехидству характера, не пользовался у девушек успехом и не представлял никакого интереса, как «серая мышь». В лице его были отталкивающие черты, начиная с прищуренного лицемерного взгляда до редких, как выщипанных усов, которые чтобы увидеть нужно было очень постараться. Взгляд, без прикрытия, хитрый с прищуром, да и телосложения был вовсе не спортивного. Но зато, возвращаясь из увольнения любил распространяться о своих похождениях. И кому-кому, а мне было абсолютно ясно – «гонит пургу» ловелас новоиспечённый. Такими вещами, которыми хвастал Дунаев никакой здравомыслящий человек делиться не будет, тем более девушки не такие уже и дуры, чтоб связываться чуть-ли не с извращенцем.

И несмотря ни на что, он всячески пытался поднять свой авторитет, но кроме пренебрежения к собственной персоне, даже среди своих одногодков не встречал. Из-за всего этого просто бесился. Даже кэп на построениях всегда делал ему замечания: «Дунаев, сбрей эту порнографическую пародию на усы. Не позорь флот». Вместо этого, он покрасил свои непонятного цвета усы в чёрный цвет, что ещё больше привлекало внимание, но не добавляло во внешности привлекательности.

Мой товарищ «по неволе», Виктор Туров, которого изначально считали молдаванином из-за сильно смуглой кожи. И до тех пор, пока Сережа Кудряшов, использующий Витю в качестве «боксерской груши» не заметил, что это у него просто немытая систематически шея. Когда он снимал тельняшку, такой контраст обнаруживался, «мама не горюй». «Годки», насильно скрутив, начали его купать. И больше всех куражился Вася Дунаев, взяв жёсткую обувную щётку и хозяйственное мыло, драл бедного моториста до крови.

С Витькой не соскучишься. Это мы «Великого шланга» даже на камбузе редко видели. Это так себя сам прозвал Серега Раевский, добавляя иногда «гофрированный». А под «шлангованием» у нас понималось отлынивание от всяких работ. А раз у него было особое «годковское» на то разрешение, он называл себя «Великим». Витя был «проще пареной репы». И удивительно, но стойко переносил тяготы и лишения. А их нам двоим выпало больше всех.

Лешку Николаева старались так не донимать, как нас, хоть он всегда выполнял практически ту же работу, что и мы, но был сам при себе, что настораживало даже нас и никто не знал, как он может среагировать на что-то, к чему его ещё не привлекали. А мы с Витьком «ковали и калили» свой дух, это было нелегко, характер вырабатывался не на срок службы, а на всю жизнь. Стисни зубы, когда невыносимо и тяни, упал – поднимайся и иди дальше, не получается – ползи. Вот такие жизненные принципы вырабатывались в нас.

Не хочется обижать сослуживца, но у него был слабый общеобразовательный уровень и многие понятия для него вообще были из мира фантастики, непостижимы. Мы вообще удивлялись, как он с восьмилеткой, которую он закончил только благодаря тому, что его тянули за уши, мог попасть на флот.

Туров почти всегда спал на спине. Это во многом определяло его упорство и настойчивость. Но и храпел при этом так, что переборки в баталерку и даже в соседний кубрик содрогались. По каким-то законам, наши кровати располагались по принципу каст: мы ближе к входу в кубрик, а дальше по возрастающей. Почти каждую ночь, потому что мы ложились всегда за полночь, над моим, теперь одним из ближних товарищей, проводились воспитательные мероприятия.

Чаще всего, в довольно широко открытый при храпе рот, Вити, выдавливали приличное количество зубной пасты. «Годки» усаживались на соседние койки, в том числе и мою с краю, наблюдая, чтобы он не захлебнулся. Сначала, паста вызывала раздражением выделение слюны, в результате чего храп менял интонацию, становился «булькающим» с выделением пузырей. Даже хохот, на который собирались и старослужащие соседней С 191, чтобы посмотреть «прикольное кино» не мог его разбудить.

Потом всё-таки Турова будили, он сидел на кровати с недоуменным видом, размазывая выплывающий уже изо рта состав по щекам. Затем кто-то сопровождал его в умывальник и при этом ещё следил, чтобы тот хорошенько умылся, с мылом и шею не забыл.

«Велосипед» тоже применяли, но реже. Это, когда между пальцами вкладывались кусочки газеты и поджигались. Когда огонь начинал обжигать ноги, «воспитуемый» начинал брыкаться, напоминая движение ног, при езде на велосипеде. Ну, а «змейку» приготавливали заранее. Для этого, пока тот, кого намечалось проучить, находился вне кубрика, поднимали одеяло и простынь и под неё укладывали беспорядочно швейную нить, конец которой выводили к спинке у ног.

Когда храпящий крепко уснув, начинал издавать серенады, подходили к кровати и начинали медленно тянуть за нить. У спящего сквозь сон пробивалось осознание, что под ним на кровати что-то есть, движения нити напоминали извилистые движения змеи.

Но самое забавное было то, что однажды, стоя на посту у тумбочки дневальным, Витя, умудрился, заснув, хряпнуться на пол и после этого даже не проснуться. Когда на грохот к нему подбежали, он лежал плашмя на животе и только сопел.

Как я уже говорил, старослужащие, просто для «галочки» вписывали себя дневальными в кубрике, здесь тепло и спокойнее, чем на лодочной нижней вахте. Самых молодых ставили в первую смену – это самая тяжелая смена. Заступаешь в 6 часов вечера, когда в кубрике движения и нередки визиты офицеров и с утра нужно было с «подъёма» принимать прибывающих мичманов и офицеров, и с постоянным напрягом до конца смены, т.е 10 утра.

Но это ещё не всё. Старослужащие ставили себя во вторую или, реже в третью смену. При этом, не все, но многие рассчитывали на то, его ночную вахту отстоит молодой. Иногда это было продиктовано тем, что после 22 часов по телевидению были интересные передачи и все «годки» собирались в «святом углу» для просмотра и они «просили» чуток за них постоять, дабы досмотреть интересное, а иногда это было на всю смену и совсем беспроигрышный вариант – это «натыкать» «карасей» нарядами вне очереди и приурочить их отработку в виде 4 часов дневальства «за того парня».

Сегодня мне «повезло», «господин» Дунаев соизволили заступить на вахту, потому что крайний раз был с полмесяца назад, тогда, как мы заступали по обыкновению, но не по факту через двое суток на третьи. Как несложно догадаться, что меня поставили в первую смену, Вася во вторую, и «борзый карась» Владимир Урсулов, старший матрос, радиометрист, родом из Молдавии в третью.

Урсулов сразу заявил, что в переводе с молдавского или венгерского его фамилия означает – Медведь. Ни внешне, ни «рыком» сходства никакого не было, конечно, а вот в походке с интересной раскачкой что-то, пожалуй, в сходстве просматривалось. Голос был сипловатый, сам блондин, черты лица даже миловидные. Какой он Медведь? А вот хитринки у него было с избытком. Он ухитрялся даже отлынивать от аврала, когда его одногодки пахали.

Он, в отличие от меня, например, никогда не говорил то, что думал, а лишь то, что должно понравится представителям высшей касты или командованию. И, если его ловили на неправдивости информации, он ухитрялся всё равно выкрутиться, подкупая своей добродушной улыбкой.

Другой его одногодок, для сравнения – это небо и земля. Он никогда не юлил, не изменял выбранной позиции, был максимально честен. Если видел, что «карасям», рвущими жилы, с таким темпом не управиться с заданием и тоже работал наравне на пределе сил. Он даже с Урсуловым особо не дружил, хотя иметь такого друга, и я был бы не против, так как во многом мы были с ним сильно похожи. Я не представил, я говорю о Андрее Антоненко, в то время он был старшим матросом и старшим специалистом команды трюмных.

А тем временем моя смена дневального подошла к концу. Провели вечернюю поверку и все, кому было положено, отправились на уборку. «Годки» улеглись и уселись удобно напротив голубого экрана. Я подошёл к Васе, который смотрел на меня такими глазами, как будто не понимал, что я от него хочу:

— Вася, время. Я уже полчаса перестоял.

— Ой, ну постой ещё немного, минут 20, кино закончится, я приду, — с недовольством, что оторвал его от просмотра ответил тот.

Прошло ещё полчаса, выключили основное освещение в кубрике, горела только синяя лампа дежурного освещения и светился голубой экран, заливая приятным нежным цветом весь кубрик. Я снял с левой руки нарукавную повязку, пытаясь передать её Дунаеву и собирался передать штык-нож.

Увидев то, что я его «принуждаю» заступить на смену, он взбесился, схватил снятый с ноги кожаный тапочек и запустил в меня со словами:

— «Карась», бегом к тумбочке! Ты почему пост оставил? – при этом ехидно улыбаясь через редкие усы.

Такого я стерпеть уже не смог. Импульс крови был таким мощным, что приподнял черепную коробку. Я без раздумий бросился на этого, в тот момент я представлял его каким-то зверем, он играл со мной, как кот с мышкой. Но я не мышь. Я вцепился очень цепко и мне показалось, что мои пальцы проникли через его гнилое нутро в саму душу. Я даже почувствовал запах гнили, исходящей из него, а может быть эти запахи исходили и вовсе не от гнилой душонки, а отчего-то другого. Я оторвал его рывком от кровати и понёс на выход, там, где свет, чтобы он отчётливо мог глянуть в лицо своей смерти.

Он барахтался и вырывался, старался ухватиться за что-нибудь спасительное, развернул две пары двухъярусных кроватей вместе с отдыхающими моряками. Он шипел, что-то пытался кричать, хрипел. Но я и не думал его выпускать. В кубрике поднялся шум от грохота кроватей по паркету, а потом и загреми, затронутые почти у выхода, предназначенные для занятий по спецподготовке длинные столы. Один из которых завалился и вместе с ним завалился, и я на то, что держал в руках.

Отовсюду бежали к нам моряки. Когда я приземлился на крякнувшего от падения на пол Дунаева, у меня молнией пробежала мысль и я, отпустив правую руку, просунул её на левый бок, выше матросского ремня и крича прямо в мерзкую морду у меня перед глазами:

— Сука! Падла, завалю, как барана! Молись, гад! – и только сейчас отчётливо понял, что штык-нож, кто-то уже успел выдернуть у меня из ножен.

Десятки рук, вцепившиеся в меня теперь уже, отрывали меня от Дунаева, который просто хрипел и лицо начинало синеть.

— Оставьте меня! – кричал я, — убью, скотину!

Меня не вели, а несли практически плотным кольцом в гальюн. Когда завели внутрь, то один остался стоять у дверей, да и за дверью, уверен кто-то для подстраховки и, заодно «на шухере» стояли. Из-за того, что «годки» стояли кучно вокруг меня, то это мешало им прицельно бить по мне. Хотя пару ударов по голове я пропустил через руки, удерживающие ещё меня, видимо, это Сергей Кудряшов отрабатывал на мне профессиональные удары через «защиту». Притеснив меня к стене, где располагался писсуар, удары уже сыпались вымеренные и руками и ногами.

Я боли почти не чувствовал, а вот зло переполняло мне грудь. Сложность была в том, что необходимо было одновременно устойчиво стоять, а для этого лучшего места, чем угол у входа не придумать. Там я мог плечами одновременно упираться в две стены и сбить меня было бы трудней, чем в середине стены, где любой сильный удар сбоку мог лишить меня равновесия.

Кудряшов и подошедший, отдышавшийся Дунаев, куражились больше всех. Виталис не упустил возможность передать мне пару «приветов» из Литвы. Что-то у них не получался изначально задуманный план, время шло, они начали уставать, а пока что безрезультатно. Все остановились. Я через руки, защищавшие лицо и голову, видел их возбужденные лица. Даже опытный боксёр, Сергей, не мог понять, что это на ринге, когда боксеры один на один сражаются, угол – место, где большая вероятность нокаутироваться противника. А в моем случае – это единственное спасение, и всё из-за того, что там, на ринге нет стен за канатами, где можно при ударе разогнать кулаки, а тут всё иначе.

Из-за стен, боковые удары я практически не принимал, а больше прямые джебы и пинки ногами. Атакующие просто боялись бить с замаха, чтобы, в случае моего уклонения, не разбить кулаки о стены.

Первым повёл «базар» тот же Кудряшов:

— Ты кем себя возомнил «карась»? Когда такое было, чтобы «годки» подчинялись «карасям».

— А ты считаешь, что «карась» — не человек и его можно питать, как это пытался сделать этот ЧМО? – я кивнул в сторону Васьки.

— Да он завтра жаловаться пойдёт! – ехидно снова добавил Дунаев.

— Больно надо. Много чести, чтобы о тебе командование заговорило.

— Гля, как он оборзел! – не унимался мой оппонент, — в гальюне тебя сгною!

— Заморишься!

В мою сторону после этого ответа снова посыпались удары. При очередном затишье, кто-то спросил:

— Что мы с ним будем делать? Видишь нас сколько? Целый десяток только тут. А вас всего три-четыре «карася», и никто за тебя не вступится.

— Потому-то вы все такие смелые. Мальчика для битья, боксёрскую грушу вам заменяю?! – пытался огрызнуться я на поток их угроз.

— Пусть просит прощения за борзость, — предложил Виталис.

— Не за что мне просить прощение. Пусть сам просит, — ответил, кивая опять в сторону Дунаева.

— Да, давайте его сейчас тут прям замочим и все дела, — опять не унимался Васька.

— Он же пожалуется кэпу, — ответили ему с издёвкой, — и нас больно накажут. Пожалей нас, не губи!

Понимая, что «воспитательно-наказывающая» миссия заходит в тупик Кудряшов опять взял ситуацию под свой контроль:

— Короче, у тебя есть только два варианта: ты сейчас просишь прощение перед Васей и всеми нами, и мы всё забываем или будешь в наказание стоять все ночи подряд на тумбочке. Посмотрим на сколько тебя ночей хватит, на одну, на две или три. Но тогда, если будешь проситься, мы еще подумаем, чем ты нам «недоимку» компенсируешь.

— Просить прощение не буду. Не за что. Дневальным – значит дневальным.

— Ну, ну! Умойся иди хорошо. Если, где синяки всплывут, скажешь, поскользнулся в умывальнике и об ванну для мытья ног стукнулся. Иди. Через пять часов заступать на смену.

«Надо же, а Дунаеву всего час осталось стоять… Кто-же всё ж таки у меня нож выхватил?» — думал я, — «от верной тюрьмы спас», за такую прыть и «годка», а-то, что это годок выхватил у меня штык-нож, я не сомневался, можно было после всего поблагодарить.

Долго не спалось, мысли и возбуждение не давали спокойно уснуть. Казалось, что только глаза закрылись, как по трансляции прозвучало «Командам вставать». Так как я лежал на неразобранной кровати, поднялся, быстро продрал глаза и сменил Владимира Урсулова у тумбочки.

Голова гудела, всё болело. На ногах было много синяков и ссадин, и маленький «предатель» под левым глазом. До свадьбы заживёт – подумал я. Теперь нужно как-то доказать этим гавнюкам, что совсем не сломлен и буду стойко переносить, как и подобается советскому воину, тяготы и лишения. Я выдержу! Мой дух не сломлен, я выдержу!

«Годки» держали слово. На графике дневальными были одни, а по факту, с 22-00 до 06-00 у тумбочки ежедневно стоял я. Я замечал, что мой мозг начал давать сбой. Я сидел на занятиях и, если раньше был активен, то теперь, даже если глаза были открыты – мозг спал. Нервная система была на грани срыва. Я научился урывками по несколько секунд, в лучшем случае, минут, отключаться и даже с открытыми глазами. Благо, что у меня был отличный вестибулярный аппарат, как только я клонился, сразу приходил в себя и не допускал падения.

Переход с базы на лодку были для меня также 20-тью минутами дремоты в строю. На лодке страшно было закемарить в трюме, это автоматически грозило нарядом вне очереди. Мне ещё гальюна, для полного счастья не хватало. Две ночи отстоял, три, четыре… В ушах ощущал звон, голова кружилась, ноги были ватными и начали отекать. Пятые сутки мне не приходилось даже снимать робу с себя. Было такое ощущение, что она приросла у меня к коже.

Шла пятая ночь бессменного ночного дневальства. Я с трудом понял, что дверь с лестничной площадки в коридор легко и бесшумно отворилась. Зашёл дежурный по дивизиону. Дошёл до тумбочки и, остановившись напротив меня, ждал доклад.

Я, отдав ему честь, приложив руку к пилотке, смотрел туманными глазами на капитана 2-го ранга и даже забыл, что нужно говорить. Я с трудом осознавал, что происходит. Моё состояние можно сравнить с тем, что между небом и землей – уже не человек, но ещё не ангел.

— Матрос, позовите дежурного по команде! – приказал «кап два».

Я подошёл к лежащему сверху заправленной кровати дежурному старшине и потряс за ногу.

— Чё? Кто? – вскочив, но не понимаю в чём дело.

Я, кивком головы показал на проём прохода из кубрика в коридор, где его ожидал дежурный по дивизиону.

— Старшина, что у вас неполный штат в команде? Почему я за неделю второй раз вижу одного и того же матроса, да ещё в таком состоянии. Я доложу об этом вашему командиру. Немедленно смените дневального. Ему спать. А завтра с утра в медчасть, пусть проверять. Загнали молодого, как лошадь.

— Есть! Товарищ капитан второго ранга! – отрапортовал дежурный по команде, — всё будет сделано!

«Кап два» козырнул и вышел.

Старшина 2-й статьи Пасечник, внимательно посмотрел мне в глаза, которые ни о чём ему не рассказали. В них было полное равнодушие ко всему происходящему.

И всё-таки я победил, я доказал, что не две-три, а практически все пять ночей я выдержал, не сдался, не стал просить пощады и прощения. Значит, будем жить! 


Продолжение следует.

Предыдущая глава 8 - http://pisateli-za-dobro.com/kambala-chast-2-glava...

 

Прочли стихотворение или рассказ???

Поставьте оценку произведению и напишите комментарий.

И ОБЯЗАТЕЛЬНО нажмите значок "Одноклассников" ниже!

 

0
17:12
280
RSS
Нет комментариев. Ваш будет первым!