Камбала. Часть 2. Глава 15.

Глава XV. Моряк, как молоко, без любви скисает

***

Мы часто говорим, что наша жизнь в полоску. Кто-то сравнивает её с зеброй. Мне привычнее это делать, сравнивая с морской тельняшкой. Всё-таки она ближе мне и по пониманию, и в прямом смысле.

Мы так часто говорим, даже забывая о том, что и кинематограф, и телевидение давно уже цветное. Да и кроме семи известных цветов имеются сотни оттенков. Просто нам привычней разделать события контрастно и при этом становится дальтониками, не различая палитры жизненных событий.

Я чаще всего жизненные коллизии и в целом жизненный цикл представляю, как колебательный контур, издающий волновые колебания. При этом происходящие события сравниваю с синусоидой, имеющей положительные и отрицательные четверти.

Есть понятие «фронт волны». Он может быть подвижным или стабильным. Фронт волны разделяет то пространство, где происходят колебательные движения от той, где колебания в данный момент времени не возникли.

Когда мы наблюдаем за дрейфующим предметом, то там не наблюдается фронта волны. Предмет перекатывается на волнах, копируя колебательные движения объёмного пространства, тех же морских волн. В этом случае положение предмета определяется внешней ситуацией, амплитудой волн, парусностью предмета и сил, возникающих от воздействия потока воздуха и определяющих таким образом курс дрейфующего предмета.

Второй пример, когда назовём лучше то, что находится в пучине волновых колебаний не предметом, а объектом или даже субъектом. Объектом может быть плавательное средство, но не дрейфующее, а использующее порывы ветра, как движущую силы, изменяя его направления путем парусной оснастки и такелажа. Может к тому использоваться и силовой агрегат с гребными винтами или использовать, кроме потоков воздуха, энергию потока струи воды, создающих реактивную движущую силу.

Ежели это субъект, оказавшийся без элементарных средств, обеспечивающих плавучесть и передвижение не дрейфованием, а по заданному курсу, то ему нужно будет очень постараться, чтобы его старания не приводили только к бесполезной трате собственных сил и не приближением к намеченной цели, а наоборот. Всё зависит, конечно, не только от физических и волевых данных пловца, но и от того в какие условия попадает он, от силы колебаний волн.

Как-то стало иносказательным даже, когда говорят о силе волнения, называют значение «девять баллов». Но такое волнение называется штормом и не просто, а «исключительное волнение». Штор в 7 и 8 баллов соответственно называют «сильное» и «жестокое волнение».

Но это на море различают волновые колебания по шкале Бофорта. А на суше тоже различают порывы ветра или воздушные колебания и различают порывы до 12 баллов, когда скорость ветра превышает 32 м/с и называют их ураганом.

Как можно сравнивать колебания волн и порывы ветра с жизненной ситуацией, жизненным периодом или духовным состоянием человека? Как вот здесь «раскрасить» красками это состояние, нельзя же чётко разделить на «чёрное» и «белое». Вот, например, если волнение моря «0 баллов» и море зеркально гладкое, это всегда вызывает положительные эмоции? Очень часто этого не происходит.

Дело в том, что угодить человеку – это такая трудная задача. Я не завидую Господу, который пытается угодить всем нашим просьбам. Да это невозможно, по определению.

Вот возьмём приведённый ранее пример. Полный штиль не всегда и не всем понравится. Нет движения воздуха, а если ещё и летом, то жарко. Нам хочется «дуновения» воздуха.

Легкое или слабое дуновение ветерка нас бодрит и делает более энергичными, творческими, не даёт «скиснуть» и застояться душевному покою до застойного состояния омута без родников и возможности насыщения её элементарным кислородом из воздуха. Появляются водоросли, плесень и пр. застойные явления.

Человек должен быть деятельный. Незря популярная поговорка гласит: «Движение – жизнь!» Это справедливо. Как водный поток, перекрытый плотиной, с засорёнными родниками, превращается в простое болото, так и человек становится, даже в молодые годы «старой клячей».

Потому нельзя однозначно называть состояние, схожее с полным жизненным штилем, как «белая» жизненная полоса, а «штормовые» жизненные ситуации, как «чёрная полоса». Шторм может что-то разрушить крушением планов, крушением или, лучше сказать, падением авторитета, положения в обществе, коллективе и, в тоже время, очистить «акваторию» от ненужных вещей или наоборот, столько наворотить, что жизни не хватит разбирать обломки.

Если штор выдержать может не каждый смертный, кто-то «ломается», опускает руки, то для многих «умеренное» или даже «сильное» волнение необходимо. Да, хотя бы взять, к примеру, любовь. Чувства могут достигать таких «колебаний», «шторма эмоций и страстей», что не все и эти испытания готовы выдержать. А, если отношения проходят при полном «штиле», разве это можно назвать любовью? Скорее нет, чем да. Это «идиллия» равнодушных и бесчувственных людей. Им хорошо вдвоём, из-за каких-либо сходств характера, образа жизни, привычек, любимых занятий и пр., но не буйств, присущих страстным отношениям, когда в венах бурлит кровь, как «цунами», снося всё и всех на пути к достижению своей цели, завоевания руки и сердца избранника.

Самое опасное, если мы не готовы к испытаниям и, не обязательно, к любовным, к жизненным. Мы не можем быть провидцами, наперёд знающими всё и готовиться к тем или иным испытаниям. Хотя, в общем должны понимать, если мы идём на службу на два-три года в ряды Вооруженных сил, что это не прогулка по парку, не курорты, не морская прогулка на прогулочном катере. Всё серьезней.

Конечно, осторожные люди, живущие по принципу и думающие наперёд «как бы чего не вышло» и «настоящие герои идут в обход», меньше попадают в передряги. Быть прагматичным, конечно, замечательно, но на все случаи жизни не предусмотришь самое верное решение.

Что-то я ухожу и ухожу, а вы меня не останавливаете. Я так могу забыть, где я и что я. Кто-то помнит ещё? Надеюсь, что внимательный читатель лучше меня помнит и не обязательно для этого быть «злопамятным» можно и иметь самые добрые побуждения.

Я не могу сказать, что за более, чем полтора года службы я попадал в сильные штормовые ситуации в прямом или переносном смысле. Нет, грешить не буду. Волнения были и штормило, шишки от этого набивал о «переборки» ситуаций, но всё, как говорится «до свадьбы заживёт». И ещё говорят, что «за одного битого двух небитых дают». Но верно же или нет?

В том и состоит закалка человека. Человек может закалить себя, как физически, накачав мышцы, сделав организм выносливым к природным катаклизмам, легко переносить жару, холод и физическую нагрузку. Но, порой «ломается», даже не при предельном по баллам шторме из-за того, что слаб духом. Душевную ломку порой перенести в разы труднее, чем чисто физические нагрузки.

Если говорить о тех цветах жизненных полос, то, если подумать, то можно различить в ранее нами установленной, как «чёрная» полоса, оттенки серого, синего цвета и даже дымчатого оттенка и тогда переход от одного состояния к другому не происходит так же резко, как падение в пропасть, когда оступился на узкой тропе, а постепенно, темнея или, наоборот, светлея. И, если успеть где-то «ухватиться» даже «за соломинку», то возможен вариант, когда, не достигая апогеи падения, начинаешь выкарабкиваться из тёмной глубины уступа скалы, начинаешь медленное восхождение к вершине.

***

Новый год, новые задачи, новый прилив сил и результаты не замедлили сказаться. Успехи воодушевляют и толкают на новые высоты, достичь которые, ох, как захотелось. «Куй железо, пока горячо», так говорили наши предки. Хоть многое во власти лишь Всевышнего, но если Он не будет замечать нашего стремления к прогрессу, то и помогать нет смысла. Может быть это нам будет лишним.

Полтора месяца я был командиром отделения. Мой подопечный, тщательно перешив на всех возможных формах одежды погоны с той желанной «соплёй», к которой он шёл целых полтора года.

Как-то заходит в кубрик Хусин, только побывавший в кабинета, «кэпа», где подрабатывал «по совместительству» писарчуком и сразу ко мне с требованием:

— Давай, танцуй! Или Витя Туров будет вторую «соплю» нашивать на погоны.

— Хус, ты на батарее где-то перегрелся или в сушилке прилёг, да и уснул на часик, что мозги пересохли совсем. Ты к чему всё это?

— Приказ от сегодняшнего дня о присвоении тебе и мне звания старшин 2-й статьи подписан «кэпом» при мне.

— Так мы тогда с тобой вдвоём лезгинку должны танцевать. Только, извини, я не умею. Может Хаса попросить, он вместо меня будет, и вы сбацаете, как положено, не извращая красивый кавказский танец, а? – предложил я Хакимову старшему.

— Ну, хохол, хитёр же ты!

— С чего ты взял, что я хохол?

— По фамилии, разве нет?

— Наполовину. Ладно. Ничья – 1:1. Спасибо, всё равно, тебе!

Я пожал Хусу руку крепко, он ответил тем же. Крепыш, хоть и был ростом 162 см, если не ошибаюсь.

— Поздравляю, Хус! А с братом теперь драться не будите, что ты теперь ещё и командиром его по факту будешь?

Хус пожал плечами:

— Спроси сам у него. Что-то он становится неуправляемый. Нужно бате написать, пусть «стружку снимет».

— Не нужно, Хус. Он же тоже хочет быть, как минимум равным тебе и не только по возрасту, а ты постоянно его принижаешь. Я тоже не так давно понял, что своего двойню в своё время притеснял. А нужно было больше хвалить и меньше ругать. А теперь так скучаю по брату. Три года не виделись уже.

И Хусин не шутил, на построении командир зачитал о присвоении очередных воинских званий. Большинство из этих присвоений было связано с декабрьским назначением на освободившиеся должности старших специалистов и командиров отделений. Брату Хуса, Хасину, как старшему специалисту присвоили звание старший матрос. Вове Урсулову, засидевшемуся в старших матросах, тоже дали «второстатейного» и Толику Черкасову.

Антоненко и медбрат Алексей Квасов получили звания «первостатейных». Вот когда бы нам добрый и старый робот Стёпа пригодился со своим «стратегическим запасом».

И тут проныра Хусин, как прочитал мои мысли, отозвал в сторонку и прошептал, практически, как важный секрет:

— Механик канистры с «шилом» запирает в своей каюте на сейфовский замок. Ты же тоже механик?! Сможешь ключ сделать?!

— ???

— Я оттиски на пластилин сделал. Так, что?

— Попробую, Хус. Но, если что, мне не то, что отпуска не видать, служить придётся, «как медному котелку», все 25 лет.

— Хорошо! Вдвоём будем служить.

Самое трудное было подобрать стальную полоску нужной толщины. А дальше, слесарный инструмент: ножовка, напильник, надфили и 2 часа кропотливого труда.

Когда «золотой ключик» был изготовлен, нужно было испробовать его на месте. Расставив «посты безопасности», зашли в каюту. С некоторым усилием, ключ повернулся, но замок был закрыт на два оборота. Повернул второй раз и «сим-сим, откройся!», поднимаем стальную дверцу, внутри сундука, действительно две канистры, емкостью 20 л.

Одна была начата на треть. Вторая практически полная. Благо, что они не были опечатаны.

— Сколько «доить» будем спрашиваю Хуса, литр хватит?

— Мало, что это две бутылки?!

— Хус, литр спирта – это 2 литра водки, даже два с половиной. Короче, пять бутылок водки, как?

— Пойдёт! Делай лейку, я за тарой бегом.

Слили литр спирта. Поставили канистру, стараясь поставить так, как было. Я начал запирать. На один оборот замкнул, а на второй никак. Перевернул ключ. Не-а, никак.

— Да, что он помнит? Когда открывает, сам, небось, «дегустирует» прежде, чем на протирку выдать. А потом, что память свежая?!

— Ты-то откуда знаешь, Хус? Можно подумать, что он это при тебе делает.

Вечером те, кто был «виновником» и те, кому полагалось проставиться дегустировали разбавленный спирт, с пробой на возгорание. Я слышал ещё в институте такой метод проверки. Опускаешь спичку в водку и отсчитываешь 40 секунд. Зажигаешь. Если в водке есть 40 градусов, спичка, хоть и с шипением, но загорается. Если нет, как не старайся, не зажжёшь.

Конечно, «шило», я вам скажу, это не портвейн. Спирт – коварная вещь, кто когда-нибудь, если имел с ним дело. Казалось, разбавь и та же водка. Но, нет. «Отходняки» после одного и другого разные, совершенно. Спирт – коварный «змий». Хорошо, что мы на литре остановись.

Жизнь менялась к лучшему. С января месяца, хоть один раз в неделю, но получалось сходить в увольнение. Хорошая отдушина, впечатлений дня на три хватало после обсуждать все нюансы. А потом уже нужно было готовиться к следующему увольнению и молить Бога, чтобы увольнение «не зарубили» или «штурмовым предупреждением» из-за непогоды, шторма и, как правило, прилива в бухте воды из Рижского залива. А значит, перешвартовка лодки обеспечена, могут и с вечера и ночью поднять и бегом и в снег, и в дождь в бухту на корабли.

В «матросском клубе» познакомился с Ириной. Ира, брюнетка с прямыми длинными волосами, что мне всегда нравилось, может потому, что Наташка была похожа на неё, приезжала из Старой Риги на «маршрутке» со Светой, светловолосой подружкой. Светой занялся Хусин. Не всегда получалось увольняться нам вдвоём, из-за вахты, которую никто и в выходные не отменял. А «годки» не упускали возможность, чтобы нас втиснуть на вахту на выходные.

Но это не смертельно. Главное, что я заступал теперь практически постоянно дежурным по команде, реже вахтенным на КПП. Там основной напряг был, когда командный состав сходился и съезжался на службу и в конце смены, когда уходили домой. Но зимой несмотря на то, что в дежурке, где храпел «сундук» и работал электрообогреватель, в проходе, где необходимо было находиться вахтенному, сквозило и было ночью довольно мерзко стоять.

Перед новым годом заступал на пост в штаб, благо не на пост №1 у знамени, а на внешнюю охрану. Выдавали тулуп и валенки. Было неудобно, тулуп тяжелый и тоже утром, если вахта в первую смену выпадала, козырять начальству уставал, а рука в тулупе не поднималась.

Что это я о службе, да о службе. Ша!

Ира стройная молодая девушка, лет 17, как и большинству тех, кто к нам приезжает. Хотя, не редкость, пятнадцати-шестнадцатилетние, совсем редко, девицы кому за двадцать – «старушками», видимо себя уже считали. Я же, наоборот, в свой разменянный двадцать второй год чувствовал себя как-то неудобно с девочками несовершеннолетними. Хотя, те действия, которые мы производили после танцев, особенно, зачастую впритык вкладывались в категорию до 16+ или в том же диапазоне до совершеннолетия.

Конечно, было приятно прижать молодое девичье тело в медленном танце в клубе. Говорить о том, о чём говорили в то время молодые люди. С нетерпением ожидали окончания танцев, чтобы часик предаться где-нибудь поцелуям до одури и головокружения. И, обязательно, нужно было успеть проводить девушку на последнюю «маршрутку», деньги-то на такси откуда, хоть и у командира отделения, получавшего, конечно уже больше, но в пределах 16 рублей.

Вспоминая то время, хочу сказать, как мы могли обходиться без кафешек, не говоря об ресторанах. Конечно и цветах речи не шло, да еще зимой – это фантастика. Зато чувств была полная грудь и пуговицы с якорями отрывались от их избытка. Ох, как вспомнишь, так и вздрогнешь. Как тянуло в этой девчонке, как я целую неделю ждал с нетерпением увольнения, а иногда и две недели.

Скорее бы весна пришла, думал не только я один. Весной в разы приятней бы было присесть, не на холодную скамью. А так приходилось самому садиться на свою шинель, Иринку усаживал себе на колени. Чтобы было удобно общаться глаза в глаза, нужно было удерживать в полулежащем положении, удерживая левой рукой за плечи так, чтобы её уста были чуточку ниже от своих. Была нагрузка на спину, на позвоночник, но какие мои годы? Тем более, что Иринка была миниатюрная, как куколка девушка.

От Наташки отличалась тем, что: во-первых, была чуть выше от первой ростом, но вместе с тем чуть постройнее, поизящней фигуркой; во-вторых, была потактичнее первой, не закатывалась, как та смехом, когда ей «пальчик покажешь», как говорят.

— У тебя отец, видимо ювелир? – спрашивал я Иру, тем самым делая комплимент о её красивой фигуре, которую не портило даже приталенное пальто на улице. А когда в клубе раздевалась, представала предо мной во всей красе.

— Нет, — серьёзно отвечала Ира, — он у меня токарь, на заводе работает. Сам он русский, даже мордвин, а мама моя латышка. Папа служил здесь и поженились с мамой, так и остался в Риге. Мама на «Большевичке» работает, сейчас мастером участка и меня к себе взяла. Мне нравится работа. Но я ещё мало-что умею сама. Хожу в вечерку. Думаю, в институт поступать.

— У тебя планы серьёзные. А, что папа токарь – тоже говорит о точности главного «изделия», которое он сотворил.

— Что он сотворил? – с настороженностью спросила меня Ира.

— Да, тебя, конечно! – такую красоту не каждый может создать.

Ирина засмущалась. Я, воспользовавшись заминкой, принялся расцеловывать её лицо и руки, которые начинали остывать.

— Прячь мне под шинель, — предложил я и начинал протискивать её ручонки к себе под расстёгнутую сверху шинель. Она, сначала одернула руки, но увидев добрую улыбку на моем цветущем лице позволила не сопротивляться и размякла в моих объятьях и страстных поцелуях.

— У самого уже руки холоднеющие. Грей теперь у меня…, — кокетливо предложила Иринка.

Как я мог отказать ей в таком мне же удовольствии, да и ей, надеюсь приятно будет, как только пальцы чуток отойдут от холода.

— Руки холодные, зато сердце, знаешь, какое горячее? Вот прислонись, послушай, как бьётся…

— Ого! И правда, колотится, как молот по наковальне. А ты не думал остаться после службы здесь?

— Если без шуток, то написал «кэпу» рапОрт по поводу характеристики-рекомендации. У меня дружок был в учебке, тёзка мой, фаловал меня в торговый флот. Думал попробовать, но сначала нужно отслужить нормально. А-то ты меня ещё не знаешь.

— Что такой плохой? – смеялась, смотря мне прямо в глаза, Ира.

— Ну это со стороны должно быть виднее. Тебя пока ещё не обижал?!

— А, что можешь? Мне кажется, что ты муху не обидишь, такой паинька.

— Да, ладно! Сейчас весь снег в округе растает.

— Что весна придёт скоро?

— Нет, глянь какие у меня щеки, как кузнечный горн. Всё растопят вокруг. Засмущала скромнягу.

— Да, прям. А, я, что распутная?!

— Я, что-то сказал? Даже не думал. Девушка, комсомолка, спортсменка, просто, красавица!

— Ну, вот, а теперь меня в краску загнал. Точно весна не за горами. Смотри, снег вокруг тает…

Смеялись зажигательно. Молодость, однако.

— Ира, а когда я звоню, и мама поднимает трубку, что она тебе говорит?

— Иди! Твой морячок звонит. Соскучился.

— Вот так прям, «твой морячок».

— Ну, да! А ты, что разве не мой?! — в уголках глаз мелькнуло плутовство и какие-то девичьи, понятные только им, а мы можем только догадываться, ошибаться и ошибаться в их объяснении.

— Твой, конечно! Вместе с распахнутой для тебя душой и сердцем, которое ты мне ранила, и оно ноет, ноет, не заживая.

— Вот так? Но у тебя же есть девушка дома? Не поверю, что нет.

— А я и не скрываю, девушка есть, а любимой нет.

— Это как?

— Раз я с тобой и мне замечательно, а о той не вспоминаю, когда ты рядом – это не доказательство? Кстати, она на тебя чем-то похожа или мне просто так кажется. Наверное, только прямыми длинными волосами. Нет, вы разные, совсем разные. Ты – это ты!

Ирина насупилась. Наклонив голову и отворачиваясь от меня, что я почувствовал по тому, что мне её мне уже тяжело удержать, я теряю равновесию. А, была – не была! Я перестал пересиливать её сопротивление и удерживать в объятиях, а просто подался на её отталкивающе движение от меня. Ирина с визгом завалилась в снег, я шлепнулся следом.

Её глаза блестели, снежинки опустившиеся на горячие ланиты таяли и я пользуясь господствующим положением, как победителя в классической борьбе, положившего «противника на лопатки», стал медленно капельку за капелькой слизывать их, ощущая с жаром щёк, трепет тела, при прикосновении к ней языком и губами.

— Я тебя сейчас буду пить, пить до конца, без остатка!

Ирина рассмеялась азартно, по-девичьи:

— Пей, пей, дорогой!...

Я перевернул Иру на себя, чтобы она не промокла на снегу и теперь, лицо её, хоть по прежнему было близко и я имел возможность её по-прежнему целовать, но дальних фонари за её спиной бросали тень и она стала какой-то таинственной. Она молча упивалась моими ласками и часто дышала, вызывая плотное прикосновение девичьих грудей, хоть и через одежды, но я их ощущал, так как она руками не отталкивалась и не упирала сложенными в локтях руками в мою грудь.

Но всему, даже хорошему приходит когда-то закономерный конец. Ира, одернула правой рукой левый рукав пальто и воскликнула:

— Пора, Санёк! Время. Автобус через 10 минут. Ты позвонишь, когда?

— А в какое время, но лучше после восьми вечера. Я выбегу вон туда и позвоню. – Ответил Ирише и понял, как бы не хотелось, но пора расставаться, ненадолго, но всё же.

Я показал Ирина за железнодорожным переездом на углу улицы телефонную будку. Я так делал постоянно, так даже с КПП не было выхода на город. Для этого действовал по отработанной схеме. Брал карточку оповещения и бегом, на ходу показывая вахтенному, поднятую до уровня глаз в левой руке карточку с подписью командира и печатью.

Пробежав до трёхстороннего перекрестка, где подъезд к КПП пересекался с улицей Флотес, надо понимать, как Флотская. Налево, улица шла на подъём и выходила мост через реку Булльупе, направо она протянулась мимо ограды нашей ВМБ в сторону Усть-Двинского судоремонтного завода. Параллельно улице на железнодорожной насыпи располагался железнодорожный путь, связывающий наши обслуживающие службы и судоремонтный завод.

За этой насыпью и располагался посёлок Болдерая. И на углу второй улицы от реки располагался телефон-автомат. Из него я и звонил Ире, когда договаривались по поводу следующей встречи или просто минут десять-пятнадцать поговорить. Больше могли не дать, желающие сделать тоже самое. Хотя, место не было оживленным.

И сейчас мы находились за той же самой железнодорожной насыпью, в начале посёлка, на скамью под грустными березками. Почему грустными? А какие деревья зимой веселятся?

Нам нужно было возвращаться назад, перейти насыпь и от КПП в сторону наших казарм была остановка рейсового и маршрутных такси. На остановке уже ожидали 3-4 девушки, провожаемые такими же галантными кавалерами, как я. А, что, нет?

Поцелуй, как в последний раз и по пути в автобус ловлю от Ирины «воздушный поцелуйчик». Господи, готовишься-готовишься к увольнению всю неделю, а оно вжик и пролетело, как одна минута. Но губы ещё долго ощущают нежные прикосновения девичьих пухленьких уст. А голландка пропиталась её духами и ты идёшь к КПП, чтобы отчитаться в дежурной части о прибытии из увольнения, глубоко вдыхаешь морозный воздух с её запахом и запахом её духов и…, и кружится голова от того, что организм ещё не отошел от зашкаливающего адреналина в крови и тестостерона там, где ему в это время и нужно быть.

Доложив дежурному по дивизиону о прибытии и сдав увольнительную записку, отправляешься в казарму, где уже отбой и только, кроме дежурного по команде и дневального у тумбочки, в курилке восседают прибывшие из увольнения, обсуждая свежие похождения. Это нужно сделать именно сегодня, потому что завтра они будут уже «не свежими» и никому не интересны. Как правило «разбор полётов» занимает около получаса. Потом умывание и в кубрик, где уже слышно посапывание и откровенный храп, где ждёт, ставшая родимой кровать.

Но уснуть, конечно, сразу не получается, под впечатлением общения с девушкой – приятные впечатления, из-за которых и умываться не хочется, чтобы подольше ощущать её присутствие, закрыв глаза, чувствуя вкус губок-«вишенок», нежность кожи, томность взгляда красивых глаз…

Писал я Ирине и письма, особенно, если увольнение по какой-то причине откладывается, а по телефону не всегда скажешь то, что в письме, обдумав, напишешь. Что такое для служивого увольнение? Это своеобразный стимул, как говорят «пряник», которым поощряют за хорошую службу и лишают «увольнения на берег» в случае провинности в чём-либо.

Скажу даже больше, пока не попробуешь, не поймешь «вкус» того, без чего потом становится ох, как прискорбно, служишь и не думаешь об этом, голова другими заботами забита. Но стоит вкусить этот «плод», и ты пропал, тебя тянет, ты страдаешь, если не получается, если, тем более пообещал и она приедет, а тебя не пускают – трагедия.

В таких случаях служивые чаще и чаще задумываются над тем, что называется «самоход», т.е. самовольное покидание территории части без разрешительных на то документов. Не обошло это явление и меня. Не скажу, что каждую ночь бегал, но случалось и не только в пределах посёлка Болдерая, но и в Старую Ригу наведываться. А у меня-то там жила девушка. Но это редко. Чаще всё же, когда девушка приезжает, а ты по какой-то причине «привязан». В этом случае «путы» не держат, рвёшь, как жеребец, услышав только знакомый голос любимой.

Наилучший вариант «самохода», когда ты находишься в зоне доступности и, в случае необходимости, через 5-10 минут, благодаря оповестителю, сообщающему, что тебя разыскивают, являешься в расположение команды с готовой «легендой» причины отсутствия. Уходить же, не предупредив, где будешь находиться – очень рискованно. Иногда, дежурный по дивизиону строил команду на плацу и стоять приходилось до тех пор, пока не появлялся разыскиваемый матрос или старшина или его не «сдавали», ради блага остальных. Хотя и этот вариант не был предпочтительным.

А было и так, когда увольнение уже закончилось, а прощаться, «хоть плачь» не хочется ни тебе, ни ей. Раз заикнулся, вкратце опишу один случай и буду спать. Завтра политзанятия, а я на них, по традиции должен быть лучше всех, в смысле сообразительности и, если потребуется собственного мнения по какому-либо политическому аспекту.

Весна всё же, как зима не хотела, наступила. Я был противников того, что извращались над березками, который были посажены вдоль ограды, но кто меня будет слушать, когда в моде была песня «Берёзовый сок» в исполнении «Песняров». Это дало популярность никому не нужному до того продукту. И наши «эстеты» понаделали надрезы, наставили банок и склянок и следили, чтобы никто не «спионерил» содержимое сосуда.

Так вот, погода чудная, настроение для свидания только усилилось, а уже пора прощаться. Вижу, что и Ирина настроена идентично.

— Я сейчас сбегаю, «увольнительную» сдам дежурному по команде, пока ещё не нужно лично докладывать. А ты жди напротив трёх берёзок, я через забор перемахну в том месте. Хорошо?

— Хорошо! А тебе за это не влетит?

— Чтобы не влетело, попадаться не нужно. Я быстро. Посиди пока на остановке. Минут двадцать, максимум и я у твоих ног.

Эти слова не могли не заставить девушку улыбнуться.

Я, не задерживаясь, забежал в казарму. Дежурный только собирался нести «увольнительные записки» тех, кто возвратился досрочно, за полчаса до окончания увольнения. Если увольняемый не укладывался в это время, ему нужно было самому являться в дежурную часть, где его могли и прощупать, и обнюхать. Короче, неприятная процедура «засветки» перед начальством.

Кто-то меня задержал, и я присел в курилке обсудить какой-то вопрос. По времени уже был отбой. А это значит, что все должны находиться там, где должны, за исключением только что прибывших из увольнения. Эти должны готовиться ко сну. Но я был так одет, как и пришёл, по парадной форме.

И тут дневальный прошипел, отбегая от входной двери:

— Дежурный по дивизиону!

Это говорило о том, что мне в таком одеянии после отбоя в казарме делать было нечего. Или бегом и не раздеваясь в кровать под одеяло или убегать в «самоход», но входная дверь отпадает, там поднимается проверяющий.

Весной у нас открывались окна настежь в гальюне и в умывальнике. И сейчас они были открыты настежь. Наш кубрик, каюты офицерского и мичманского состава, а также помещения культурно-бытового назначения находились на втором этаже и к тому же цоколь в этой части здания был выведен где-то на метр от поверхности земли или отмостки.

Мы иногда тренировались в «альпинизме», залезая или вылезая из окон вниз по уступам на стенах, хотя это делать в тапочках или хотя-бы в прогарах было намного удобнее, чем в парадных ботинках со скользкой кожаной подошвой. Я из курилки через длинный коридор заметил, что входная дверь начала приоткрываться и дневальный, владеющий ситуацией, стал умышленно не у тумбочки, а среди коридора, спиной ко мне, таким образом перекрывая обзор входившему человеку до конца коридора.

Я без раздумий сорвался и влетев в умывальную комнату, с разгона вскочил на подоконник. Мне нужно было развернуться и осторожно, из-за того, что за окном темень, хоть глаз коли, спускаться, нащупывая выступы и цепко цепляясь пальцами, иначе…

Из-за того, что в умывальнике после многочисленных плесканий личного состава была мокрая плитка, я, пробежав по ней, намочил подошву и она стала не просто скользкой, как кожа, а ещё и мокрая подошва. Когда я уже стоял обеими ногами на подоконнике, по инерции я, как на лыжах продолжал ехать к раме и не успев, не только развернуться спиной, но и просто остановиться и ухватиться за раму, по инерции вылетел в окно. Подоконник был от уровня земли не меньше, чем в шести метрах.

Вот когда вы смотрите фильм «Белое солнце пустыни» и там таможенник выбрасывает белогвардейца через окно, а тот летит в воздухе и при этом дрыгает ногами – это был я, с той лишь разницей, что у меня не было портупеи и высота окна была раза в два, даже три выше.

В итоге я выпадал не «солдатиком» и не плашмя, а как лыжник-прыгун парит над трамплином, с наклоном туловища вперёд. Первым касанием было приземление на ноги, часть инерции я погасил ногами, при этом даже крякнул или мне так показалось из-за того, что я-то остановился, а мои внутренности внутри ещё двигались вниз. Вторым касанием было касание рук о землю. Если-бы наоборот, то руки обе были бы сломаны, сила равная массе тела и помноженная на ускорение свободного падения была приличная. Третьим касанием, когда руки, несмотря на попытку удержать тело, всё же согнулись в локтях, я из-за чуть сильнее просевшей правой руки, накренился направо и клюнув лбом землю, провернулся относительно правого бока на 270⁰.

Всего четверти оборота не хватило, чтобы замкнуть полный оборот. Я лежал на левом боку, голова на свежей и прохладной траве, а перед глазами травы не было. Я пощупал перед собой и у меня мурашки пробежали по спине – передо мной был канализационный люк колодца, который, как и полагается устанавливается в тех местах, где происходит подвод воды с аварийными кранами и слив жидкостей в канализацию.

Мысль, а что было, если бы я выпал именно на люк пулей пролетела и вторая мысль, а целы ли кости, заставили меня медленно привстать и попробовать даже поприседать, как на физзарядке. Все было в порядке. Покрутил руками, тоже болей не ощутил.

«Парень, ты в рубашке должен был родиться, чтоб так «катапультироваться» удачно» — подумал я про себя и пустился убегать из-под окон, где все было освещено светом из открытого окна второго этажа. Привычно, с разгона вскочил на нижнюю прожилину сплошного деревянного забора высотой более трёх метров, с неё на втору, третью и перекинув ногу через верхний край забора, увидел на остановке заскучавшую Иришку.

И сразу все осталось там, за высоким забором. А меня ждали горячие поцелуи и пара незабываемых часов с девушкой, в которую я, как мне уже не казалось, а всё отчетливей вырисовывалось в сознании, влюбился.

Продолжение следует.

Предыдущая глава 14 — http://pisateli-za-dobro.com/kambala-chast-2-glava...